Высокая честь открытия нового яркого имени в русской поэзии принадлежит… «Советской Чукотке» — изданию, казалось бы, далекому не только от Москвы, но и от литературной жизни. Публикация Матвеевой в этой газете состоялась благодаря журналисту Канифу Хакимову (о том, как это произошло, мы рассказывали в «Календаре поэзии» 5 ноября прошлого года)
Первая публикация помогла Новелле преодолеть робость и переступить порог «Комсомольской правды», где 1 ноября 1959 года появилась целая страница со стихотворениями Новеллы Матвеевой. Она начиналась такими словами от редакции: «Новелле не пришлось много учиться: она долго и тяжело болела. Но она много читала, много слушала, много думала…»
И вот эта подборка с тихими стихами книжной девочки открыла уже всей большой стране поэта с совершенно особым, суверенным миром.
Сегодня мы публикуем два стихотворения Новеллы Матвеевой. Это первая их публикация. К несчастью, слово «первая» уже не обрадует автора — Новелла Николаевна умерла в сентябре 2016 года. И у меня уже не будет этой радости — взять несколько свежих номеров газеты и привезти их автору в Камергерский переулок. Пройти в арку, повернуть налево, подняться на старом дрожащем лифте (так было в 1990-е) и постучаться в деревянную дверь…
Стихи, которые вы сейчас прочитаете, нуждаются в небольшом предисловии
В поэзии Матвеевой, кроме лирической струны, всегда звучала и более резкая струна — полемическая, даже задиристая. Если нежная струна тянулась от мамы Надежды Тимофеевны, талантливой поэтессы, то тягу к отклику на «злобу дня» Матвеева унаследовала от отца Николая Николаевича — революционного оратора в юности, а позднее лектора и краеведа, писавшего в газеты под псевдонимом Бодрый.
Но и увлекаясь публицистикой, Матвеева никогда не увлекалась чужими идеями или мыслями. Даже общепризнанные мнения не могли поколебать ее собственного.
Вот стихотворение «Серебряный миг», которое вы сейчас прочитаете, может показаться вызывающим: мы ведь со школы привыкли считать Серебряный век чуть ли не самой благодатной эпохой в русской культуре. А Новелла Николаевна видела за блеском серебра мерцание болотных огней и считала Серебряный век нравственно ничтожным. Для нее не было ничего отвратительнее декаданса (а вслед за ним — и постмодернизма). Матвеева считала самым коварным преступлением смешение в литературе добра и зла, высокого и порочного, духовного и соблазнительно плотского.
Громкие же имена ее не гипнотизировали. Она равно отвергала и творца «Декамерона», и сочинителя «Лолиты», и какого-нибудь модного Дэна Брауна. И это было не ханжество, а целомудрие, неуступчивость чистого сердца.
Главным признаком подлинного величия того или иного гения Матвеева считала лишь одно — милосердие: «Ничто так не рифмуется открыто с величием, как срочная защита отверженных!» Поэтому столь необычен был ряд ее любимцев. В нем рядом Пушкин и Марк Твен, Шекспир и Юрий Никулин, Ростан и Чаплин, Честертон и Леся Украинка, Диккенс и Александр Грин, Брейгель и Сервантес, Моцарт и Джульетта Мазина…
Со стихотворением «Высказывание о чистоте народной» все проще. Оно вызвано лукавством эстрадных исполнителей «шансона» и якобы фольклорных песен. Эти господа любят ссылаться на «народные» истоки скабрезных песнопений или на то, что «народу нравится — вот и пою».
Публикуется впервые
Высказывание о чистоте народной
Станюковичевские матросы
И тургеневские мужики —
Те славяне, те великороссы
От частушек сальных далеки.
Оккупанты, шваль, «компрачикосы»,
Загнанного общества отбросы, —
Вот с кого (а не с народа) спросы,
Вот где порча! Вот где пошляки!
В старых деревнях была надменность, —
Ненависть к беспутному житью.
Фабрики и современность
Подменили Родину мою,
Чернозема сглазили бесценность,
Впрок отладили забвенность, —
Раскидали сельскую семью.
Возродится,
Мнилось, и на пепле
Чистота народных сил былых.
Но едва лишь фабрики окрепли, —
Не осталось места и для них…
И уже бесчувственные бредни
Тянутся — одна другой срамней.
Дескать, «Русь всегда была последней,
песни шлюх всегда ценились в ней».
С Чистотой, присущей нам когда-то
Не спешите расквитаться,
Вся классика написана без мата;
Пятен порчи в ней найти нельзя.
И чиста, как подвиг Коловрата,
Русской песни древняя стезя.
1—3 апреля 2016
Серебристый миг
Понапрасну в нетерпении неком
Серебристый миг прозвали «веком»!
Увлеченье столь коротким сроком
Остальному веку выйдет боком.
Знаю, знаю, хитрые рассудки!
Серебристый Миг у вас в почете
До того, как вы от той минутки,
Точно хвост у ящерки-малютки,
Семь десятилетий отсечете!
«Век»? «Серебряный»?
Всего скворешня.
Что же, — не учитывая встрясок, —
Вы сдаете целое столетье
Двум десяткам томных полумасок?!
Значит, век реальный, век объемный
Не был вашим, ироды?
Коль скоро
Вам не жаль его,
Как прутик скромный,
Уступить другим без разговора?
Вам не жаль
Большого разворота
Времени, — зачеркнутого вами, —
(Только бы его не занял кто-то,
Кто в карман не лезет за словами)?!
Чай не зря оврагами и рвами
Ходит, — чуждый вашим
«райским» кущам,
Гений, что из Мига
Изгнан вами
Но и до столетья не допущен!
Боязно ли вам на скользкой грани
С прославленья лакомством
миндальным —
Не себе, не парню из Рязани,
А каким-то свойственникам
дальним?
Вам не жаль, что не у вас в наличии
Вся рифленость речи?
Вся ребристость
Убедительных косноязычий?
А когда не жар своеобычий, —
Так хотя бы… та же серебристость?
Вам не жаль единственного места,
Где самим бы вам и отличиться?
Так волчатам пищу без протеста
Уступает старая волчица.
Март 2016
Публикация Павла Калугина
ГодЛитературы
