«Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции 2-й. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская – вечерняя Венера – и красный, дрожащий Марс»
– так начинается роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Белая гвардия» (1924–1925).
Первая его большая книга, которую довелось заново перечитать. Как будто в первый раз. Хотя и сюжет, и герои, и место действия известны.
Последнее – не понаслышке. Довелось в своё время долго жить в Киеве, неоднократно бывать в Доме-музее Михаила Афанасьевича на Андреевском спуске, описанным в романе. Сегодняшний киевский режим в своей русофобской ярости отменил Булгакова, закрыл его дом. В 1918-м в Киеве всё русское пытались уничтожить петлюровцы, сегодня их дело продолжают новоявленные бандеровцы.
***
В этот раз давно знакомый текст предстал в совсем другом свете, был воспринят по-новому, понят в незамеченном ранее смысле. Ранее роман читался мной как трагическая история одной семьи, одного города, одной страны, в которой, как в капле воды, отразилась драма земной человеческой жизни с её неискоренимой и неисполнимой надеждой на счастье. Теперь же книга стала откровением исполнения священной тайны Божественного Промысла и Суда, разгадка которой заключается в Рождестве Спасителя на земле.
Прологом к роману были «Записки юного врача» и другие рассказы писателя о Гражданской войне. По ним видно, как он постепенно и неуклонно подходил к своему первому и, по моему мнению, лучшему роману, как настраивал на него своё сердце, память, чувства, чтобы излить, вывернуть себя наизнанку без остатка, высказать правду жизни и смерти.
Когда все эти произведения читались в первый раз, в студенческой молодости, я ещё не мог оценить, осмыслить, сравнить и осознать, кто такой Булгаков и каково его место в русской и мировой литературе.
Теперь же ясно понимаю: Булгаков – гений, вобравший в себя творческую мощь Гоголя и Чехова, их могущественный голос, в новом, великом и ужасном ХХ-м веке. Подобно тому, как в своё время Лермонтов стал живым продолжением гения Пушкина после его гибели.
Тот же искромётный гоголевско-чеховский юмор, тот же гоголевский мистический реализм и магический сюрреализм, та же гоголевская апокалиптическая религиозность, тот же завораживающий, живописно-музыкальный, симфонический, моцартовский язык.
Однако, в отличие от Николая Васильевича, Михаил Афанасьевич религиозно оптимистичен, его апокалиптизм новозаветен, поскольку даёт человеку надежду на победу добра над злом, Бога над диаволом. Победа эта совершится не на земле, не во внешней человеческой истории, которая неуклонно идёт к своему закату, как солнце к горизонту. Эта победа может и должна свершиться в сердцевине человеческой личности. Собственно, для того, чтобы это могло произойти, Господь и попускает грешному человечеству всевозможные бедствия, глады, моры и войны. Дабы смирился гордый человек, покаялся и обратился к Богу, как к своему Небесному Отцу.
Булгаков не описывает, не объясняет, не мудрствует, но живописует жизнь точными, сочными и яркими мазками, извне и изнутри, так что внешнее и внутреннее сливаются в единую нераздельно-неразлучную тайну настоящего. Ты просто видишь то, о чём он пишет, живёшь той же жизнью, о которой он повествует, страдаешь и радуешься вместе с его героями.
Повествование всегда идёт в трёх планах – лично-семейном, историческом и мистическом. Вещие сны, видения, чудеса, молитвы и богослужение, Священное Писание и другие религиозные книги, храмы – для человека столь же, если не более значимые источники и факторы жизни и творчества, как и наблюдаемые и проживаемые въяве события и обстоятельства его земного существования.
Человек не одномерен. Кроме внешнего, видимого тела, у него есть невидимая, но от этого не менее реальная душа. Именно она больше всего и страдает.
Человек не замыкается на себе. Кроме него и всего видимого вокруг, есть ещё невидимый, вышний Бог, Который только и способен утолить печаль бесконечно жаждущей души, успокоить, утешить, исцелить, преобразить и просветить её. Человек кардинально открыт перед Богом, беззащитен перед Ним, будучи не в силах укрыться от укоров совести, голоса Божьего в своём сердце.
Каким же беспечным он был, если бы у него не было души, если бы перед ней не стоял выбор – за или против Бога. Подобно бессловесным животным, он бы не знал ни мук совести, ни сострадания, ни страха перед неизвестностью и смертью, ни любви, которую можно потерять в любой момент. Он бы просто не осознавал всего трагизма своего земного существования, не мучил, не изводил бы себя проклятыми вопросами о смысле жизни, добре и зле, свободе и ответственности. Он бы просто существовал и так же просто исчезал, без мысли, без чувства, без воли, без надежды.
Однако человек есть разумно-свободная душа, облечённая в тело, творение по образу и подобию Божию. Именно душа – его благословение и проклятие, жизнь или гибель, в зависимости от того, куда он её повернёт, к чему направит, что выберет, за кем пойдёт.
Максим Горький претендовал на то, чтобы быть инженером человеческих душ. Михаил Булгаков – не хочет, не дерзает. Как и Чехов, он – врач, внимательно изучающий своих пациентов для того, чтобы попытаться их спасти. К сожалению, та духовная болезнь, от которой смертельно страдают люди, не в его власти. От неё человека может спасти только он сам. Без согласия и желания человека даже Бог его не исцелит.
Исполняющие Божью волю люди могут только проповедовать, взывать к совести и доброй воле человека, предостерегая его от гибели и указывая путь спасения, в надежде на вразумление, обращение и покаяние грешника. В этом высшее призвание литературы, как и всякого искусства.
Спасение – Божий дар, который человек должен принять сам, добровольно и сознательно. Другие люди могут ему в этом или помешать, или помочь, но они не могут выбрать, решить за него, не могут спасти его без него самого.
Булгаков всё это смиренно понимает. Он – лишь тот, кто ставит диагноз и хочет сделать всё от него зависящее, чтобы хоть как-то облегчить человеческие страдания, утешить, дать надежду, подтолкнуть человека к познанию себя и Господа.
В этом – христианская, пророческая миссия «Белой гвардии», которая, по сути, является святочным, рождественским, евангельским романом о неизбежной гибели и чудесном спасении, о смерти и воскресении, о верности и предательстве, о силе веры и молитвы, о бескорыстной жертве и самоотречении ради ближнего, о реальной возможности спасения для каждого в сгущающемся мраке исторической катастрофы. Так было две тысячи лет назад. Так было сто лет назад. Так есть сейчас. И так будет в будущем, вплоть до Второго Пришествия Спасителя.
Как и Антон Павлович, Михаил Афанасьевич любит всех своих героев, и добрых, и злых, и никаких. Собственно, это и позволяет ему проникать так глубоко, так тонко и точно чувствовать, понимать всех – без лицемерия, фальши, менторства и патетики. Любовь есть ключ, открывающий все двери, как в творчестве, так и в жизни. Этому поневоле учишься, читая «Белую гвардию» и другие ранние произведения писателя.
У Булгакова нет ничего случайного, лишнего, неважного. Особенно в «Белой гвардии». При всей, казалось бы, хаотичности революционных событий, при всей их неожиданности, непонятности, невместимости в сознание героев, да и для нас, читателей, всё описанное каким-то удивительным, необъяснимым образом всецело укладывается в единый осмысленный поток личной, семейной, народной и мировой истории, в то, что называется – Промысл Божий надо всем и вся.
Всегда и везде в судьбах человеческих таинственно и неуклонно свершается высшая Божья воля и правда. Нравится это нам или нет, осознаём мы это или нет, но всё подчиняется некоему таинственному и сверхразумному Божьему плану. План этот для писателя открыт в Священной Евангельской истории от Рождества Христова, которой суждено завершиться новым, преображённым творением Апокалипсиса.
В христианской перспективе «Белую гвардию» можно охарактеризовать как рождественско-апокалиптический роман, роман начала и конца, тайны и откровения, отчаяния и надежды, безбожия и веры, роман любви человеческой и Божественной.
Люди страдают и умирают, истязают и убивают друг друга, мучаются сами, потому что никак не могут обратить свой взгляд, своё сознание на Небо. Нет, они упрямо, остервенело смотрят на землю, которую никак не могут поделить между собой. Потому и воюют непрестанно. На земле людям тесно и неуютно.
На Небесах же есть место для всех. Главное – это понять и туда устремиться. Если это сделать, то уже здесь и сейчас, на земле, ты будешь утешен, обретёшь благодатный свет и покой от Господа.
Ни Гоголю, ни Чехову не довелось пережить всех тех ужасов, которые выпали на долю Булгакова. Первая мировая война, Революция, братоубийственная Гражданская война, репрессии. При этом Чехов был неверующим или, во всяком случае, маловерующим; чрезмерно трагичная и мрачная вера Гоголя была пронизана страхом перед бесовскими силами. Вера Булгакова периода его ранних произведений, при всём ужасе описываемого в них, – живая и неунывающая. Это настоящая христианская вера.
Это само по себе является чудом. Чудо, что после всего увиденного и пережитого он в принципе не утратил веру в Бога. Такое тогда происходило с очень многими, или поддавшимися духу революционного богоборчества, или отрекшимися от Бога «страха ради» большевистского. Чудо, что вера эта осталась трезвой, православной, не заразившейся болезненным оккультизмом и мистицизмом. Такого «добра» тогда тоже хватало. Так всегда бывает. Во времена исторических смут и потрясений поднимают голову безбожие и бесовщина.
Этого искушения не избежал и Михаил Афанасьевич, но это было уже позже, в период написания им своего предсмертного романа «Мастер и Маргарита» (1928–1940).
В свой ранний период он был ещё способен искромётно и по-доброму смеяться сквозь слёзы, способен защищаться юмором от происходящего вокруг ужаса, находя в нём противоядие от печали и уныния. В «Мастере и Маргарите» его смех – смех сломленного, разочаровавшегося человека, иногда желчный, в большей же мере – трагический, предсмертный.
И ещё: очень жаль Турбиных и их друзей. Какие красивые, добрые люди. В чём они виноваты? Ни в чём. Однако, независимо от их желаний и надежд, им суждено страдать в непредсказуемом водовороте истории и в нём погибнуть. Их старый добрый мир рухнул и уже не вернётся. Естественно, они не хотят, не могут это понять и принять, изо всех сил цепляются за него, пытаются удержать, хотя бы в стенах своего дома, в своей семье. Но всё это безнадёжно. Все они – люди прошлого, герои старого мира, который вместе с ними обречен на гибель в суровом и беспощадном настоящем. Им чудом удалось пережить страшный 1918-й год. Следующий за ним, ещё более грозный 1919-й, судя по всему, разрушит их родной дом, рассеет их по свету, возможно, кто-то из них его даже не переживёт.
Для них нет места в новом жестоком мире. Русские, беззаветно любящие Россию люди лишились своей Родины, внезапно оказались чужими для неё. Таким суждено погибнуть, исчезнуть в горящих жерновах классовой борьбы. Единственное, на что им остаётся надеяться, – это Бог. Ничего другого им просто не остаётся. Да, собственно, и нам тоже.
«Не надейтесь на князей, на сынов человеческих, в них же нет спасения» (Пс.145, 3) – говорит об этом пророк. «Все мы являемся существенной ненужностью и никому, кроме Бога, не нужны» – передает слова митрополита Вениамина (Федченкова) архимандрит Иоанн (Крестьянкин)[1].
Герои «Белой гвардии» – новые лишние люди того страшного времени, революционного настоящего и советского будущего. Они – рудименты великого имперского прошлого, остатки русской классической культуры, осколки рухнувшей цивилизации. Таким образом, Булгаков продолжает тему лишних людей в русской и мировой литературе[2].
На самом деле, с точки зрения вечности, все люди – лишние на земле; все мы неприкаянно странствуем в земной суетной юдоли, пока наконец не обретём свой истинный и вечный Отчий дом и самих себя в нём. Мы можем быть лишними для людей и даже для самих себя, но не можем быть лишними для Бога.
«Белая гвардия» – роман не только и не столько о Гражданской войне. Это книга о войне добра со злом, которая из века в век происходит в каждом человеческом сердце. Грешные слабые люди, проживая свою земную жизнь перед лицом вечности, всегда находятся на линии духовного фронта, выбирая свою сторону, давая ответ Богу и диаволу, с кем и за кого они. В этом плане Булгаков – прямой продолжатель Достоевского.
***
Для меня роман «Белая гвардия» – одно из самых христианских, православных произведений русской и мировой литературы. В книге столько трагизма, от которого приходит ясное и горькое осознание того, что «мир лежит во зле» (1Ин. 5, 19). Вместе с тем в ней столько светлой надежды и веры, столько любви, которую никакое зло не в силах победить. Поэтому нельзя, грешно унывать и малодушничать. Ведь «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5).
«Ночь расцвела. Вся синева её, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звёздами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом, у царских врат, служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром поднимался в чёрную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла – слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч. Но он не страшен. Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»
