Беседы о красоте с владыкой Антонием

Беседы о красоте с владыкой Антонием
Первый раз я встретилась с владыкой Антонием еще ребенком во время одного из его приездов в Россию, на одной из встреч. Такие встречи происходили поздно вечером на квартирах, в которые набивалось очень много народа. Владыка отвечал на самые разные вопросы: о вере, о Церкви, просто о жизни, и каждый выносил из этих бесед опыт реальности Бога и Божественной благодати. Потому что даже когда владыка просто смотрел на тебя — возникало ощущение, что ты в луче света, особого, проникающего вглубь. Становилось и радостно, и страшно.

bbb.jpgКак-то мне задали вопрос: повлияла ли на меня как на художника встреча с владыкой? Напрямую — нет. Поиск художественного языка и своих тем — мучительный и долгий процесс. Но было два момента, связанных с митрополитом Антонием, которые мне очень важны и дороги.

Первый произошел, когда в один из приездов в Москву владыка пришел к нам домой. Пришел уже как друг, просто на ужин, после долгого дня, проведенного на Патриаршем Соборе. Но отдохнуть ему не удалось, так как довольно быстро наша квартира заполнилась людьми, знакомыми и не очень, надеявшимися на встречу с владыкой. И каждый получил возможность поговорить с ним лично, задать какие-то главные вопросы. Я тогда была уже студенткой художественного института и задала такой вопрос, который мне казался неразрешимым: «Как быть? Вот я одновременно — и художник, и дочь, и будущая жена и мать. Но каждая из этих ролей требует от человека служения, отдачи всего себя. Нельзя быть художником наполовину, в свободное от других дел время. Как совместить? Как выбрать?» Помню, владыка ответил: «Ты и есть все это сразу. Прими себя во всех лицах. Главное — будь там, где ты находишься, будь полностью: и телом, и умом, и душой. Занимайся только тем, чем занимаешься в данную секунду. И будь перед Богом».

Разговор происходил в комнате, на стенах которой висели мои студенческие работы. «Владыка, а что вы скажете по поводу моих работ?» Митрополит Антоний внимательно огляделся и неожиданно для меня ответил: «Мне кажется, ты чего-то боишься». Владыка всегда отвечал на вопросы…

Я часто думаю над этим ответом. Быть предельно честным перед тем, что ты делаешь, готовым к непредвиденным открытиям и безжалостным к тому, что оказалось ложным в твоей работе, — это требует большого мужества.

Второе послание от владыки мне пришло совсем недавно. Я готовила персональную выставку, приуроченную к моему юбилею, в одном из московских музеев, и совсем закрутилась в хлопотах по ее устройству. В день открытия утром, решив хоть немного убраться в доме, запущенном за другими делами, подметая, я наткнулась на лежащий в центре моей комнаты обрывок бумаги. Я подняла его и прочла: « …что относится к красоте мира, это познание о Боге. Все творчество есть приобщенность Божественному творчеству — и это говорю не я, а Григорий Палама, один из величайших отцов церкви», и подпись — митрополит Антоний Сурожский.

Этот обрывок, неведомыми путями очутившийся в моих руках, стал для меня драгоценным подарком к юбилею.

543.jpgМне вспомнились эти важнейшие моменты моей жизни после того, как мне в руки попала недавно изданная книга митрополита Антония Сурожского «Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности». Книга эта совершенно особая, прежде всего потому, что это — уникальное по силе и глубине свидетельство человека, врача и священника, блестяще образованного, прошедшего сквозь войну, эмиграцию, долгие годы служения Богу и людям и имеющего мужество ставить и обсуждать главные вопросы бытия.

Перевод на русский язык и издание «Бесед об искусстве и реальности» митрополита Антония — замечательное событие. Ибо в этих беседах владыка не просто восполняет пробел в Британской энциклопедии, где пропущен термин «красота». Он говорит о красоте с физической, психологической, христианской точек зрения. О красоте, как «откровении реальности и убедительной силе истины».

О смысле — как неотъемлемой составляющей красоты и выражении его различными видами искусства.

Об искусстве и псевдоискусстве.

О бескорыстии, свободе и отстраненности от объекта — как сердцевине творческого процесса.

И о том, почему Ницше говорил, что «надо носить в себе хаос, чтобы родить танцующую звезду». Так как «если мы хотим смотреть в лицо жизни, мы должны быть готовы столкнуться лицом к лицу с жизнью, как с хаосом, с таинственной реальностью, полной возможностей, которые, когда проявятся, могут напугать нас, если мы не готовы вырасти в их меру».

О том, что стоит за утверждением Достоевского «Мир спасет красота».

И почему встреча с уродством «требует от нас величия».

Много о чем эта книга. По сути, в этих беседах владыка ищет ответ на главный вопрос бытия: в чем смысл жизни и реальности, которую мы видим, в которой мы живем и «которую невозможно постигнуть, но которой можно приобщиться».

Будь на то моя власть — я бы включила этот текст в программу обучения вузов и семинарий. Ибо мы, любящие судить и рядить обо всем, пользуясь простыми и удобными для этого постулатами, все время забываем, что, по словам владыки, «существование материи не зависит от наших теорий о ней, так же как Бог не зависит от наших многообразных представлений о Нем», и необходимо найти в себе мужество открыто взглянуть в лицо красоте и истине, чтобы расти в их меру.


Елена Утенкова-Тихонова / Журнал «Фома»