Когда стонут о том, что страна уже который десяток лет живёт «без идеологии», часто подспудно намекают, что могли бы, при соответствующем интересе свыше, такую новую идеологию должным образом оформить и внедрить. За малую толику.
Как же, помним: социалистический «моральный кодекс строителя коммунизма» где только ни висел. От вокзалов до ЖЭКов. Насколько его принимали во внимание, сверяли с ним своё поведение, боялись и, наконец, исполняли, вопрос принципиально иной: дайте нам сегодня же, сейчас же какую-нибудь идеологию, а то заплачем! Плачьте по себе, горько плачьте!
Как насчёт Христа? Как с Третьим Римом, триадой «Самодержавие-Православие-Народность», вытекавшим из исторического и всё в нас определившего выбора святого равноапостольного князя Владимира? Крестясь в Него, тысячелетняя – как минимум – страна, ещё не обозначенная на европейских картах, тем не менее, имела в виду принадлежность европейской цивилизации. Что из этого вытекало? Общие ценностные ряды, из которых должны были произрасти и общая история; политика, экономика, культура…
Что вышло, то вышло: России пришлось пойти своим путём, на Восток, пресекая попытки пойти на себя с Запада. Русская православная церковь не просто «шла рядом» с великим русским обозом – она его возглавляла. Русские патриархи поначалу строили себя – и страну – от первых, греческих, понимая, что первое и основное их старание – сбережение национального духа. И то же самое понимали князья, а затем цари и императоры. В случае прямо противоположном Россия давно бы была поделена ещё лет восемьсот назад: охотникам на неё и сейчас несть числа.
Упразднённое при Петре патриаршество обозначило новый этап, смирения и подчинения Церкви воле государства, которое в новое и новейшее время стало значить необычайно много: экономика начала затмевать самый дух. Поклонились факту; литой из колокола пушке, зримому символу эпохи. С экономикой, управлением ею из Москвы и Санкт-Петербурга постепенно сладили, и раздвинутые армией границы взывали о дальнейшем разлитии по евразийским далям, и здесь надо было вспомнить о духе, поднявшем людей с места и отправившем в эти немыслимые дали. Но где-то уже произошёл его перелом, о котором взывал Достоевский и многие иные прозорливцы. Где-то уже рвалось и трескалось то самое, изначальное, и по единому духовному пространству прошла рябь, чреватая даже не распадом, а полным небытием, переменой цивилизационного кода.
Патриаршество восстановилось лишь в грозовой революционный год – сверкнуло, как зарница, и после мучительной борьбы почти померкло, оставив по себе память о мученичестве. Патриарх Тихон – имя, памятное сегодня столь многим, наравне с именами царственных священномучеников. Словно ещё в «ту» Смуту, заточён, измучен допросами. Низкий поклон и ему, и тем, кто после него несли на себе бремя непрестанных компромиссов с людьми, дух которых в отношении православия был торжествующе захватническим. «Внутренние монголы» какие-то…
Первый, кого страна увидела на экране, - Алексий. Его небесный, сожалеющий о каждом заблудшем взгляд говорил: вернуться – возможно. Тогда, в Тысячелетие Крещения, он возник для тысяч и тысяч нас ещё сказочным персонажем, вышедшим из исторических фильмов, но занял место в общем сознании как неотъемлемая часть всех нас. Как Храм Христа Спасителя, выстроенный и им, и при нём.
***
…Кажется, прошло куда больше десяти лет. Предстоятель Церкви Русской Кирилл – «политик вне политики», авторитет настолько естественный, что странно вспоминать время, когда в медиа-пространстве не звучало его проповеди. Без неё было бы пусто и нище, как в допотопные эры. Слава Богу, привыкли.
Какова же его проповедь? Строга, требовательна к каждому, начиная с себя, и меж тем лучится суровым, отеческим внутренним теплом, неистощимой приязнью к внимающим ей. Это – основное. Но о чём она?
О том, как должно жить и воспринимать бытие, к чему стремиться, что замечать, а на что не обращать внимания, не тратить драгоценных минут. Мы мало думаем о себе, о собственных душах. Если бы думали больше, то и понимали бы друг друга куда отчётливее, и меньше творили бы ежедневного зла. Пойми себя, осуди, исправь бесчинства и тем самым уже проникни в ближних и дальних, научись прощать их и понимать, вот и вся недолга.
И чем яснее эта простая, охлаждающая страсти, примиряющая с несправедливостью явной и мнимой родниковая правда, тем больше злобы у ополчившихся внутри себя на всякую правду. Что только ни шло в ход в одиннадцатом и двенадцатом году, каких только «экспертных оценок» ни звучит сегодня…
А правда – есть. Каждый день. И для того, чтобы её услышать, достаточно запустить любой поисковик.
***
Мне, конечно, ближе словесность.
«Общество, конечно, разделено, и литература разделена»
Факт. Есть две литературы: одна неуклюже пробует выказывать любовь к западноевропейской традиции, толком не зная её и потому пускаясь в странный танец, сопровождаемый ужимками и гримасами, другая же хранит на лице выражение достоинства и ни в какие пляски пускаться не хочет. Оттого зачастую и находится в тени, надеясь, что время расставит всё по местам, и достойные будут вознаграждены настоящей, а не спровоцированной шумихой в СМИ народной любовью.
«Коммерциализация нашей художественной литературы» - язва не придуманная, а болящая, нарывающая. Нельзя мерить на деньги то, что почти неуловимо – тончайшие колебания настроения при чтении поэтических строк, склонении чаш самых чувствительных в мире весов – совести и чести. Не выставить цену тому, что колеблет пламя духа. Ценники на «бестселлеры» лишь подчёркивают нашу совместную нищету. В эти игры играть нельзя, если мы, конечно, выросли над собой, а не испытываем пубертатные мучения идентификации. Тысячелетняя русская словесность не может заимствовать у западных «продажников» ничего, ни рекламных кампаний, ни дешёвого блеска заказных изделий и рецензий на оные, ни показного интеллектуального величия.
«Чем больше популярность того или иного автора (хотя, конечно, есть и исключения), тем больше это связано с материальным фактором. Но ведь чтобы хорошо зарабатывать сегодня на художественной литературе, нужно потакать вкусам большого числа людей. А наша художественная литература была полезна для народа, для страны именно тем, что не потакала страстям, а формировала идеалы»
Словесник, если он, конечно, считает себя, таковым, противостоит пошлости, а не потакает ей. Так и священник не обласкивает прихожан льстивой похвалой им, ибо на Земле после грехопадения всё труд, всё пот подвижника в чаянии иной награды, чем земная.
Бытовая «философия» импортных мыслителей-циников, так поразившая духовно обнищавших советских граждан и гражданок в 1990-е гг. – симптом крайне характерный. Вместо подъёма на вершины духа им было компанейски предложено «отпустить ситуацию», забыть о том, что жизнь коротка, и мука при расставании с ней невыносима для тех, кто так ничего и не захотел понять. «Наслаждайся моментом», «бери, что можешь взять», «умей уйти от ответственности» - вот и весь набор нехитрых гедонизмов. Когда-нибудь травмированные переменами сознания встанут на иную ступень восприятия, и «мексиканские сериалы» от словесности покажутся им лживой чепухой. А сегодня… вот оно, основание Патриаршей литературной премии:
«Задачей Церкви является поддерживать ту часть русской литературы, которая не оставляет попыток защищать и пропагандировать высокие духовно-нравственные идеалы»
Если собрать воедино все возмущённые крики о том, что Церковь не может являться фигурантом литературного процесса, составится эшелон, элеватор и продуктовый склад. «Не может» - это ещё мягко сказано: «не должна» ни в каком виде, во избежание гнева предержащих здесь вожжи бывших советских интеллигентов, перестроившихся на ходу в российских и зачастую антироссийских. По их разумению, изящная словесность – их и только их, эстетов и ценителей, прерогатива. Но если оставить конкурентные мнения за гранью рассмотрения, придётся осознать действительно прискорбную вещь: в массе своей сегодняшняя литература распоясалась. И портит нравы. И тем длит смуту, порождением которой является, этакая блудная дочь, пустившаяся при попустительстве родителей во все тяжкие. Был даже такой же в точности киноперсонаж – дочь «Ворошиловского стрелка». Не внучка, а дочь. Залётная.
Человек в большинстве современных писаний ничем не обусловлен. Включая Христа. Так… нечто родившееся и биологически пока жизнеспособное. Протоплазма.
«К сожалению, приходится констатировать, что сегодня преобладают литературно-художественные тексты весьма сомнительного содержания и ценностной ориентации. Эта болезнь проявляется не только в российском обществе, но и во всем мире. Действительно, можно говорить о кризисе жанра, о кризисе художественной литературы. Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, говорит нам Священное Писание (Еф. 4:29). Немалый вред приносит пустое, а нередко и гнилое слово писателей, некоторые из которых опускаются, как мы знаем, до самого вульгарного сквернословия, опустошая тем самым души людей. К сожалению, ситуация усугубляется тем, что наиболее известные, престижные светские премии в последнее время отказываются оценивать произведения с точки зрения их нравственного наполнения. Некоторые решения о присуждении этих премий фактически нельзя расценивать иначе, как вызов нравственной традиции нашего народа»
Вот.
И противостояние двух литератур с годами будет, по видимости, лишь углубляться. Одних будет неудержимо тянуть во мглу, язычество, хаос, винопитийное и блудное дионисийство, а других к свету.
Воинствование Церкви за дух не может прекратиться по определению, иначе бы Церкви пришлось переменить себя заново и внутренне отречься от патриаршества как явления определяющего.
Патриаршество есть Христово наставничество народа и власти. И особое его, патриаршества, мнение по каждому поводу, включая словесность, абсолютно неизбежно. Патриархи и митрополиты московские гибли, отстаивая правду Христову, и, озарённые кровавым отсветом неизбежной гибели, всех неурядиц русской истории, не отрекались от неё. Следовательно, впереди ещё не одна битва.
«В качестве основного подхода к оценке литературных произведений сегодня чаще всего провозглашается «постмодернистский принцип самодовлеющего текста - текста ради текста, текста в себе, когда текст и смысл оказываются разлученными». В итоге мы получаем своего рода замкнутый круг, западню. Современная литература считает нормальным не только описывать, но и восхвалять все греховные проявления человеческой природы. А обыватель, воспринимая эту опоэтизированную картину мира, начинает рассматривать ее как нормативную и достойную подражания»
Трижды верно, если даже бегло просмотреть, что так обильно славится современной критикой «за церковной оградой».
Преодоление гуманитарного цинизма и растления – главный вектор забот Святейшего в сфере словесности. Трагизм, но не безысходность этой борьбы ощущаешь и изнутри, и извне, если и испытывая желание, то вспоможения ей всеми, пусть и малыми душевными силами.
Двенадцать лет служения – срок, видящийся, повторюсь, уже двадцатилетним. Как минимум, как за два. Тяжкий крест. Многие бы сумели одолеть вряд ли два или три года максимум. Кидающих камни предостаточно, но, даже раня, они не расщепляют натуру. Патриарх слушает не голос ран и обид, а небо, и лишь по нему сверяет каждое произносимое слово. Присутствие его в нашей жизни обязано врачевать покалеченное безверием сознание еще долго, и да благословится каждая минута, в которую мы вдруг вспоминаем то, о чём он нам говорил.
Заставка - Патриархия.ru
