– Зачем ты читаешь книги? – спрашивали меня.
– Чтобы прикоснуться к свету и истине, – отвечал я.
И, конечно, такой ответ не могли расслышать все те, кому для счастья было вполне достаточно футбола, пива и пульта от телевизора…
Книга делает читателя несовременным всей окружающей его пошлости, всем сплетням и слухам, глупым ток-шоу и акциям-распродажам, вообще всей системе ложных людских отношений.
Настоящему поэту всегда безразлично, сколько сто́ит доллар… И эту драгоценную настоящесть поэт сообщит и читателю, если только тот имеет уши слышать. Потому Томас Карлейль замечал: «Истинный университет нашего времени – это собрание книг».
Как бы ни изменялась мода, какую дичь ни говорили бы в новостях того или иного века, но и Рильке, и Фрост, и Гомер, и Диккенс всё так же будут стоять на страже нашей человечности, утверждая, что только добрый будет нормален.
Вспоминаю, как, работая учителем христианской этики в младших классах, я задал детям тему рисунка: «Нарисуйте свою радость». Результат меня поразил. Девочки-третьеклассницы изображали своих мам, сестрёнок, подруг, радугу, солнце, цветы, а мальчики рисовали ноутбуки, игрушки, доллары… Тогда я сказал одному такому мальчику, нарисовавшему мобильный телефон: «Дорогой, я понимаю, что телефон – это едва ли не предел твоих мечтаний, но ведь есть же в жизни радость и помимо телефона? Есть ведь у тебя то и те, кого ты любишь, есть же в мире счастье твоего сердца? А теперь – нарисуй эту радость...». Мальчик задумался и нарисовал колонку для мобильного телефона…
Тогда я устроил в классе опрос на тему, кто из детей что читает. И оказалось, что девочки любят и знают сказки: ими были названы и братья Гримм, и «Хроники Нарнии» и «Остров сокровищ», а мальчики только смотрят телевизор и не твёрдо знают, даже кто такой Ханс Кристиан Андерсен… И так я ещё раз увидел ту особую связь, которая существует между чтением замечательных книг и обращённостью души к свету.
Поэт, как и пророк, есть человек несущий и открывающий другим Бога. Потому он всюду непохож на всех: к радости добрых и к ужасу серых и злых.
Викторианская писательница Элизабет Гаскелл так вспоминала по этому поводу о Шарлотте Бронте: «Обычно её глаза выражали спокойствие и готовность к пониманию собеседника, но по временам, в моменты живого интереса или справедливого негодования, они вспыхивали так, словно в глубине этих выразительных глаз зажигался какой-то нездешний свет. Никогда я не видела ничего подобного ни у кого другого».
Коснёмся, например, жизни Кристины Россетти.
Эта удивительная викторианская поэтесса росла в творческой семье, куда постоянно наведывались пишущие люди, художники, священники и мыслители. Девочка впитывала творчество, витавшее в воздухе, и не мыслила другого пути, кроме умножения красоты перед лицом Господним.
И всё же тяга девочки к свету при всей несомненной поддержке родителей – её заслуга. Потому что всякие обстоятельства жизни – и трудные, и благословенные – это дар Господень, помогающий нам встать во весь рост. И есть немало примеров, когда выросшие в глухих посёлках, среди брани и невежества юноши и девушки становились и поэтами, и учёными, и праведниками, и святыми.
Есть притча о двух братьях, один из которых славился добротой, а второй совершал преступления и был приведён на суд. Журналисты спросили его:
– Как случилось, что вы стали преступником?
– Мой родитель пил и бил мать и меня, кем же ещё я мог стать?
Тогда журналисты задали тот же вопрос другому, доброму брату – как он пришел к такой доброте?
– Мой родитель пил и бил мать и меня, – ответил тот. – Кем же ещё я мог стать?
Но если жажда света зависит от человека и возможна даже и у неумеющего читать, то взращивание этой жажды требует обращённости к красоте, а это невозможно без высокой и светлой книги.
Потому-то Сергей Аверинцев и говорил, что, даже несмотря на всеобщую посторонность к глубинам бытия, всегда находятся мальчик или девочка, которые впервые найдут на полке в своём доме Диккенса или Брэдбери – и с ними история культуры начнётся снова.
Ведь культура драгоценна именно тем, что в глубинах её сияет нездешний, неслыханный свет Господень. Клайв Льюис утверждал, что блаженство не в книге, не в музыке – оно только виднеется сквозь музыку и книгу, как весть из дальней страны.
А Иосиф Бродский говорил своим американским студентам, что чем больше стихов они прочитают, тем легче им будет различать в мире добро и зло. Различать по самому́ вкусу Духа Святого, который обостряется у живущих красотой. Любящий поэзию Рильке не станет смотреть сериалы, а Диккенс окажется прививкой против глупых роликов в «Ютубе». И все они, эти великие классики, музыканты, художники и праведники, помогут человеку «желать странного», настоящего и вести жизнь, достойную того, чтоб её прожить.
Когда одна моя подруга, преподавательница мировой литературы в одном из православных учебных заведений, начинает заниматься с новыми студентами, то многие из них потом признаю́тся, что не понимают, зачем человеку все эти знания о том, как жили писатели и что они говорили. И лишь спустя время студенты начинают видеть, что Господь живёт во всей мировой красоте, и потому чуткий к стихам Сайгё и Уитмена будет чуток и к благодати Господней, проницающей мир и наполняющей его смыслом.
Один мой товарищ и слушатель лекций замечал, что люди похожи на хемулей из сказок Туве Янссон, то есть они глухи к тонкости этого мира, глухи к тем глубинам, на которых узнаётся и действует Господь. А высокое искусство способно сделать человека внимательным к Богу, наполняющему вселенную.
Как было бы хорошо, если бы людей в воскресных школах и семинариях учили тому, как вслушиваться в стихи, как понимать и открывать для сердца японские танка и хокку, о чём говорят Фрост, Басё и Ду Фу.
Ведь чуткий к поэзии будет чуток и к тихому голосу Бога, звучащему в мире. Умеющий вслушиваться в тишину стиха сможет вслушаться и в Небожителя, а ощущающий торжество Святого Духа, наступающее после прочтения последней строки великого произведения, будет зорок к тому торжеству, в которое Бог превращает жизнь добрых людей!
И всё это бы открывало, что мы задуманы и призваны в неслыханное величие. И хотя приходящие в Церковь стоя́т ещё только на пороге преображения, но, как писал Филарет Московский, смысл Церкви в том, чтобы человек земли стал человеком Неба!
А этому неслыханно помогает внимание к красоте, в которой всегда является Бог, но и наоборот: если мы не видим в чём-то Его сияния, то и не видим в этом месте, людских отношениях, мыслях, делах Его присутствия.
Ведь Господь всегда являет Своё в красоте, страдающей или величественной. И высокое искусство делает с нами то же, что и святой старец-наставник – оно открывает, что путь добрых людей не может оказаться напрасным и что в замысле Божьем всякая Золушка уже королева.
Как-то в одной из городских библиотек я читал лекцию «Мир Гарри Поттера», а потом мы с замечательным флейтистом Евгением давали Ирландский концерт для всех собравшихся.
Музыка – это то, что умеет говорить о свете без слов. А когда она ещё и ирландская, то для всех снова открываются двери в сказку…
Но сама лекция прошла трудно – кроме пришедших послушать меня взрослых учителя́ привели ещё 14 детей 6-7 классов. Бо́льшая часть из них скучала и томилась, книги о Гарри Поттере не читал никто, слушать им меня было скучно, даже Ирландский концерт их не вдохновил – эти подростки спрашивали, чем одна мелодия отличается от другой, а двое мальчиков непрерывно матерились вполголоса… Зато всем взрослым были в радость и лекция, и концерт.
– Как же так? – удивился я, – ведь если бы я в их возрасте попал на концерт, где выступают странные длинноволосые люди, играющие на необыкновенных инструментах (флейта, губные гармошки, калимба, музыкальный треугольник, бубны, тамбурины), то я был бы очарован и пронёс бы такое воспоминание через всю жизнь, а эти дети были равнодушны…
– Просто они совсем ничего не читают, – ответили девушки-библиотекари. – И не удивительно, что они Вас не слушали. А вот перед ними был класс, где дети хорошо знали сказки, и они надеялись, что выступать придёте именно Вы.
