…Единственное, что могу сказать о себе – на фотографии с конференции «Образ Бога в современной литературе» у меня крайне озадаченный вид. Немудрено было растеряться: о чём говорить, о ком, какой аспект выбрать? Господь и Слово! Не одно ли и то же они? Стоит представить себе две громады, библейского наследия и светской словесности, и ум начинает восторженно обозревать их, не находя достойных параллелей…
Светское, мирское слово тщилось сочинить своё евангелие, пусть со строчной буквы, но достаточно веское для того, чтобы нечто из него можно было бы заучить и время от времени повторять, как действительные евангельские цитаты. Донести звучание человека до неба – значит навести мост меж тем и другим… Собственно, мы всю жизнь отвечаем Евангелию, искусившему нас быть гораздо большим, нежели обитателем планеты, но восприемниками идей, превышающих разумение.
Светская литература есть подражание могучему течению Библии, разветвлённая дельта её реки.
Обозревая мысленно массив светской (а она молода, ей едва ли четыреста лет) художественной мысли, находишь, что у «коллективного Запада» дела в этом смысле идут куда резвее. Генетически католическому или протестантскому сознанию переступить незримый барьер, отделяющий земное бытие от небесных реалий, куда проще, чем православному – сказывается если не панибратство с Создателем, то какая-то природная живость. «Разговор с Богом» время от времени звучит в форме занимательного трактата, обращающего на себя внимание. «Беседы с Богом» (необычный диалог) Нила Дональда Уолша – «бестселлер» уже новейшей западной литературы. «Хижина, Разговор с Богом» Уильяма Янга – снова «бестселлер».
Вполне канонический Христос Гёте, Франса, Манна, Фолкнера, Мориака, Ренана и Швейцера и явно неканонический Иисус Казандакиса, Сарамаго, Эрдега и Мейлера – сколько копий сломано… Нам же, восточным христианам, как детям, часто высмеиваемым, если не третируемым «семьей народов», часто мешает здесь застенчивость. «Неудобно как-то, знаете ли, я – и такие предметы». Но и у нас свод и канонического, и не канонического впечатляет: Гоголь, Достоевский, Толстой, Мережковский, Булгаков, никто из них Его не избег.
***
Собравшиеся в Совете в конце января, кажется, ничуть не растерялись, хотя и преодолевали чуть заметное внутреннее смущение... Не затрагивая особенно ни языческой, ни святоотеческой, ни схоластической философии, ни новейших богословов, из которых, собственно, часто и произрастает образ Божий в литературе, собрание сосредоточилось на исторических экскурсах и конкретных примерах.
Упоминались: Клайв Льюис, Рэй Брэдбери, Артур Кларк, Станислав Лем, Михаил Булгаков и братья Стругацкие (Николай Калиниченко), Дарья Бобылева и Алексей Варламов (Дмитрий Володихин), Вениамин Блаженный и Тимур Кибиров (Далия Трускиновская), Светлана Кекова, Сергей Лукьяненко (Екатерина Федорчук), отец Дмитрий Трибушный (ваш покорный слуга). Также присутствующим были сделаны обстоятельные сообщения о недавних стихах иеромонаха Романа (Ольга Надпорожская) и романах и повестях Бориса Екимова (Валентина Курицына).
Каков же общий, если можно так выразиться, вывод?
***
Он в том, что Господь может предстать каждому в совершенно различных если не видах, то взаимоотношениях с тем образом, который собой являет. В зависимости от глубины самого сосуда (восприемника образа) и образ этот усложняется, приобретая некие определённые черты, и всё же – даже тогда! – не превосходит собой истинной своей сути. Если мы, земные создания, Его проекции, то как нам отобразить Его самими собой? Кто мы такие, чтобы описать, вникнуть? Стоит ли вообще стараться, добиваясь почти заведомо невозможного?
Есть в постановке темы конференции что-то чрезвычайно меланхолическое, почти тупиковое. Нам неоткуда брать Господнего образа, если мы успели отбежать от Него на значительное расстояние. Мы можем представить себе всемогущество, но ужасаемся, если представляем себе его последствия в наших руках или руках ближних или дальних. Мы понимаем, что дело вовсе не во всемогуществе.
Господь – это, без преувеличения, сильнейший вызов словесника. Немногие пытаются дотянуться до него. Иных смущает поветрие исключительно натуралистическое – древности древнее, а современности – «сугубый реализм+натурализм». То, что во всё сущее вдохнуто Его дыхание, можно и забыть.
Лица Господнего не изображается даже в добродушно издевающемся над американской действительностью мультипликационном сериале «Симпсоны». В аналогичном, но гораздо более жёстком и циничном «Южном парке» он вдруг становится зеленым чудищем.
- Ты это, Господи? – спрашивают ошарашенные мальчики-школьники.
- Азъ есмь. Альфа и Омега, - тихо говорит оно.
И они замирают, не зная, что сказать. И в этой полусекунде развеивается смешливость: цивилизация, почти уже отстранившая Церковь на периферию общественного сознания, сковавшая её новой религией «политкорректности», то есть, равнодушия, откликается давнему зову…
***
«Бога никто не видел» - напомнил собравшимся евангельское предупреждение митрополит Калужский и Боровский Климент.
«По образу и подобию» - мелькнуло во мне. Превосходящая воображение фигура в небе.
Можно ли представить Создателя в иконном образе Саваофа, чей трон на облаке, а кем-то не антропоморфным? Скальной глыбой с исполинским ликом. Столпом света. Океаном безбрежных радуг. Симметрической мандалой, эмблемой и символом Гармонии, как пытается Данте в конце своей «Божественной комедии». Как бы могла доноситься Его речь до смертных? Возникшим в сознании глубоким грудным басом. Или альтом, кто знает.
А если косвенно? Через поступки и мысли, через само Провидение?
Конечно же, так.
Приведший в пример дебютную повесть Алексея Варламова «Рождение» Дмитрий Володихин говорил о ней взволнованно, ещё с теми впечатлениями. Более того, взволнованно о ней говорил и ведший у нас в Литинституте текущую литературу покойный Николай Стефанович Буханцов. Супруги, у которых рождается поздний ребёнок, единятся вновь в борьбе за его жизнь, и луч надежды все ширится и ширится над ними. И это – правда.
Каждый из нас может избрать себе любой путь изображения Создателя, кроме «Господь подошёл к райскому окну райского дома в райский сад и крепко задумался». Крепко задумайтесь вы, пишущие такое. А результат… целиться, как говорит Борис Николаевич Тарасов (тот же Литинститут) следует в небо, и только тогда можно попасть во что-то земное. Обречённые земле, мы стремимся в необъятные дали. Трагично и светло. Неумолимо. Будто в нас изначально заложено это стремление.
