Этой зимой на Крещение поэт Борис Лукин звал меня с семьёй погостить у него в Архангельском – том, что в Рузском районе Подмосковья. Дом, говорил, большой, да и вне дома есть, что посмотреть... Мы так и не собрались. Усталость какая-то навалилась после всех этих слишком долгих лет «всемирной пандемии». Поленились и не приехали, и я даже не извинился.
А три недели назад Борис попросил помолиться за русского воина Иоанна. У многих дети в армии, что ж не помолиться… но тогда я, конечно, не понял, что Борис просил молитвы о чуде: Иван уже не отзывался, его уже не было в расположении, и слухи ходили те самые, погибельные, хотя и без подтверждения.
Только два дня назад Борису подтвердили, что Иван погиб в Мариуполе 15-го марта.
Тело его до сих пор не найдено – транспорт, на котором вывозили раненых, был обстрелян. Поиски его продолжаются…
Вот строки, которые прислал и просил опубликовать Борис:
«Во время выполнения разведывательного рейда в тылу противника (район завода «Азовсталь») погиб гвардии матрос 810-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты Лукин Иван Борисович – пулемётчик роты разведки. В военкомате Иван осознанно выбрал морскую пехоту. За время службы по контракту Иван Лукин, гвардии матрос 810-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты Черноморского флота (Севастополь), совершил 8 прыжков с парашютом, был отмечен нагрудным знаком «Отличник ВМФ». В составе контингента Вооружённых сил России был задействован в Особой военной операции по денацификации и демилитаризации Украины с 24 февраля по 15 марта 2022 года. В ходе разведывательного рейда в тылу противника подразделение морской пехоты и спецназа попало в окружение. В течение суток с 14 по 15 марта Лукин Иван постоянным пулемётным огнём сдерживал превосходящего по численности противника, защищая жизни мирных жителей, укрывшихся в подвале здания. В боевой обстановке он проявил себя как профессиональный, бесстрашный воин. Утром 15 марта, прикрывая отход своего подразделения, Лукин Иван был сражён снайпером. Лукин Иван Борисович представлен к Государственной награде (посмертно)».
***
На земле, смешанной с порохом,
не видно травы,
только грязь, только поросль
мелких капель зимы.
По зиме тянет красная, неясная синь –
то расплакались пули и осколки мин.
А война так беспомощна…
И безжалостно кровь
убегает из гордых, непокорных голов.
Будет страхом смеяться
этот страшный удел.
Где бы ни был – не прятался
в протяжении вен…
(Иван Лукин)
***
Что же мы в этой нашей так называемой жизни можем? Позвонить или, на худой конец, набрать несколько слов утешения – Борис предупредил: говорить не могу. Мог бы и не предупреждать: утешать отца, потерявшего сына, бессмысленно.
Узнав, что Иван учился в Литинституте, написал на кафедру, вдруг отыскались бы его стихотворения в «творческой» папке. Мастером его был Фарид Нагимов, и присылал Иван в основном прозу - очерки, сценарии, миниатюры…
Что можно сказать о человеке, взявшем на третьем курса академический отпуск и ушедшем в армию? О чём я мог бы судить по немногочисленным строкам Ивана, дошедшим до меня?
Он, вне всякого сомнения, принадлежал особому типу молодых людей, появляющемуся в России постоянно, неизменно и с подлинно завидной для иных прочих стран регулярностью. Лучшими, отборными, до предела налитыми колосьями бескрайнего людского поля появляются у нас истинно золотые юноши, умелые и знающие от рождения. Им без всякого видимого труда даются науки и искусства (водное поло? музыка? театр? кино? – легко!), и настолько, что, кажется, они всюду званы и везде приняты. Таких замечают в поколении издалека. В американизированной нашей культуре принято говорить «амбициозный», но как же отвратительно звучит любая амбиция в координатах православного понимания жизни… В советское время «карьерист» было обозначением всецело негативным: «не за други своя, а во имя себя одного». Как же вести себя, как не опорочить себя, если ты одарён и хватаешься на первых порах за любую возможность быть?
В смысловом разломе между оголтелым западничеством (спектакля о Нурееве, в котором Иван успел принять участие, я не видел, но говорят, что ассоциации там вызываются соответствующие) и с трудом устаивающим на ногах в заполненной пустопорожними рассуждениями информационной среде почвенничеством – все мы. И шестым чувством талантливые юноши понимают, что жизнь, которой они готовы себя отдать, их не принимает и не приветствует никаким звоном никакого воображаемого щита, и потому норовят взяться за щит и меч первыми…
***
Вглядываясь в заметки, которые Иваном вёл в социальной сети, ощущаешь просто нечеловеческую неприкаянность. И это повод понять, в какой атмосфере растут наши дети, какие картинки с изречениями своих кумиров они ставят себя в статус, и каких усилий стоит им остаться людьми там, где по ним ведут непрерывный огонь, настраивая на однообразный лад отчаяния. «Девяностые» никуда не ушли: пока взрослые мечутся в поисках пропитания, уходят в себя, дети становятся мишенями для щедро оплачиваемых из-за рубежа коллективных агитаторов и пропагандистов отчаяния и надлома, и «мемы» их безотрадны, и чувства, и мысли сведены к тоннельному катастрофизму. По сути, блоги русских детей сегодня – крик о помощи, который не слышат ни родители, ни специально заведённые в школах психологи и социальные педагоги.
И вот, казалось бы, счастливая многодетная семья, где одарены абсолютно все без исключения: отец – замечательный поэт, чья поэма «Чернец», например, недавно была в нашей рубрике «Современная поэзия», собиратель замечательных антологий, сестра – режиссёр… Ранняя смерть матери в автокатастрофе могла стать причиной мрачных строк, являвшихся Ивану спустя годы после трагедии.
Над лучшими юношами Древней Греции, бойцами, умницами, издавна витала «ауротанатос» - тень ранней смерти. Откуда берётся в молодом человеке это ощущение? Когда тебя в семнадцать-двадцать лет пробует затянуть под грязные траки, ты редко веришь тому, что затянет совсем – горизонт кажется ещё слишком распахнутым, чтобы сомкнуться. Несколько рывков, и уже вдыхаешь всей грудью, и понимаешь – пронесло. И дальше уже становится легче – грохот и свист начинают относиться к тебе с некоторой боязнью, обходят стороной, а разорвавшись рядом, скоро стихают. Жизнь встаёт на рельсы и дальше катится уже без особенных провалов по части смыслов… Нужно только пережить мучительный момент становления. Но на пути многих и многих встают войны, эпидемии и прочие холерные бунты, когда судьба перестаёт спрашивать согласия на подвиг, а просто берёт за грудки, и что отвечать ей тогда?
Я не виню в гибели Ивана его частные и не видимые миру трагедии, хотя именно они наносят нам самые проникающие ранения, не заживающие до самого конца земной жизни. Я не виню историю России, которой каждые двадцать лет приходится посылать своих детей драться за честь и достоинство страны на проклятой «мировой арене». Я не виню даже время, которое выпало Ивану. Мог ли нацист найти другую мишень? Вряд ли. Пулемётчик – цель снайпера точно такая же, как артиллерист – цель танкового орудия.
Я виню – нашу уважаемую, как «западные партнёры», культуру, в которой ему было холодно, как в мертвецкой. Об этом чувстве холода и неприкаянности – весь Иван.
У нас почти нет национальной культуры. Вся она уже тридцать лет по преимуществу своему отдана на откуп людям, понимающим в ней не больше, чем в жокеи в растениеводстве. Наша культура после нескольких модернизаций, испещрённая родовыми пятнами заимствований и фурункулами телефонного, по сути, права даже на минимальное финансирование, изнемогает от самой себя и органически не выносит ни сильных личностей, ни их независимых от «лагерного» мышления суждений. Наша культура боится правды, избегает прямых высказываний, а иносказания её при этом дёшевы и сводятся к праву на предательство, то есть «выезд свободной личности в страны наибольшего благоприятствования».
В такой культуре, имея в виду и театр, и кино, и телевидение, существовать можно только в роли бедного родственника-приживалы, или, на выбор, сдаться обстоятельствам и сделаться «проектом», то есть, инициировать значительные вливания в себя, исполняя некие определённые идеологические функции – патриота или либерала на содержании у крупных структур.
В такой культуре не просто холодно: озноб охватывает каждый день при мысли, что тратишься на полнейшую ерунду, и годы, потраченные на неё, никому не вернуть.
Может быть, что такой ценой Иван быть в ней внутренне и не хотел.
Ему бы неизбежно пришлось примириться с тем, что поэзии его отведено место в подвале, а книгам – на пыльных полках полуподпольных лавок. Что сценарии его безбожно правят во избежание неконтролируемых ассоциаций, а если и требуют что-нибудь «поперчёнее», то во имя узких групповых интересов, и чаще всего – оппозиционных, с лютой фигой в кармане, подкармливаемой из частных фондов сомнительной направленности.
Успело ли в Иване созреть понимание того, что человек из культурной сферы всю жизнь исполняет роль то патетически удачливого, то никому не нужного шута, предполагать не берусь, но участь, которую он избрал, участь солдата, защитника слабых и угнетённых, неизмеримо выше любой из прочих на выбор. Солдат заведомо выше маститого писателя или популярного стихотворца, видного постановщика неких «шоу» или редактора престижного издательства, и не потому, что такую оценку производит «милитаристская система ценностей», а потому что у солдата перед своим народом совершенно чиста совесть. Потому что солдат отдаёт жизнь, и здоровое общество строится от краеугольного камня его жертвы, как у нас до недавнего времени и было. Что стало потом, застали и мы, и Иван: «победобесие», «культ оружия», «милитаризм», «барабаны и трубы очередной никому не нужной войны», «смертолюбие» - такими эпитетами награждали идущих в Бессмертном полку.
Но есть в человеческой жизни гораздо более высокие понятия, чем жизнь. Долг и честь, правда и достоинство. И ради них стоит в тот самый высший миг пожертвовать всем. Лучшие люди страны доказывают нам эту простую истину каждый раз, когда в Отечество приходят грозы, но люди, исполняющие обязанности интеллигенции, не способны ни понять, ни услышать всей неопровержимой силы таких доказательств.
***
Он звал себя Соловьём. Но не только звал так себя, а был тем самым соловьём.
Он мог бы стать поэтом, прозаиком, сценаристом, режиссёром, а стал солдатом.
Он мог бы жить, но был убит на войне, избежать которой не смог и не захотел.
Премией его имени я бы награждал тех, кто уже в двадцать лет показывает, как нужно любить Отечество, как тосковать по нему и как жертвовать себя ему без остатка.
Сергей Арутюнов
