В марте вспоминали две даты, связанные с именем монахини Марии (Скобцовой). 86 лет назад 16 марта она приняла монашеский постриг. А 31 марта 1945 года трагически оборвался ее земной путь в крупнейшем женском концентрационном лагере нацистов Равенсбрюк, находившемся в 90 километрах от Берлина. О поэзии матери Марии (Скобцовой) рассуждает Т. А. Величковская (Жаба)
Тамара Антоновна Величковская (по мужу Жаба), 1908-1990.
Прозаик, литературный критик, поэт и журналист. После 1920 г. жила в Сербии, затем в Лионе, с 1945-го в Париже. Член парижского Союза писателей и журналистов. Похоронена в Сен-Женевьев-де-Буа.
***
Произведения матери Марии (в миру Елизаветы Юрьевны Скобцовой) занимают в русской поэзии особое место. Это стихи человека, с юных лет посвятившего себя служению Богу, своим ближним и борьбе за правду-истину. Но то, что мать Мария так хорошо назвала «жатвой духа», проявляется с особой силой в более поздних стихах, хотя автору никогда не хватало времени их отделывать, доводить до совершенства форму и стиль.
Г. А. Раевский всегда пенял ей на это, но мать Мария только отмахивалась, говоря, что «…есть дела поважнее». Как-то принято считать, что у каждого христианского поэта есть три главные темы: жизнь, смерть и Бог.
Мать Мария была поэтом одной темы, которая прошла через всю ее жизнь. Эта тема – Бог. Все остальное в нее включалось.
Если у поэтов их жизнь — творческая и человеческая — проходят параллельно, переплетаясь, но не всегда смешиваясь, то у матери Марии они соединились в одно.
За каждым поэтическим словом следовал аналогичный поступок, и встреча с Богом у нее шла через людей. Твердо помнила она слова Христа: «Был странником, и не приняли Меня, был наг, и не одели Меня, болен и в темнице, и не посетили Меня… Истинно говорю вам, так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне».
Мать Мария пишет:
Пусть отдам мою душу я каждому,
Тот, кто голоден, пусть будет сыт,
Наг — одет, и напьется пусть жаждущий,
Пусть услышит неслышащий весть!
Ее строки не расходились с делами: она посещала больных, неимущих, поддерживала потерявших веру от отчаяния, брала на поруки душевнобольных. Будучи эмигранткой, живя в бедности, она нашла силы организовать приют для одиноких женщин и бесплатную столовую.
Влекутся земные дела,
Влекутся к нездешнему свету.
Обращаясь к Богу, она говорила:
Но Ты и тут мои дороги сузил:
«Иди, живи средь нищих и бродяг»,
Себя и их, меня и мир сопряг
В неразрубаемый единый узел.
По мере сил большим, глубоким душам Бог посылает большие испытания. И у матери Марии их было в преизбытке. Как она их переносила, знает лишь Господь и она сама. Она стремилась к смирению, помнила, что все за всех ответственны, что если бы наш мир был более просветленным, то и эти души вышли бы из сумеречного пребывания:
Братья, братья, разбойники, пьяницы,
Что же будет с надеждою вашею?
Что же с вашими душами станется
Пред священной Господнею чашею?
Как придем мы к Нему неумытые?
Как приступим с душой вороватою?
С гнойной язвой и раной открытою,
Все блудницы, разбойники, мытари,
За последней и вечной расплатою…
Как пишет мать Мария, ее сердце «исходило кровью о каждом беспризорном Ваньке». Им она посвящала свои стихи, за них она молилась:
Подвел ко мне, сказал: усынови
Вот этих — каждого в его заботе.
Пусть будут жить они в твоей крови,
Кость от костей твоих и плоть от плоти.
Для каждого из страждущих у нее находилось место в сердце. Наверное, каждый из нас встречал на своем пути отверженных, и почти каждый спрашивал мысленно себя: «Смогу ли я взять этого человека к себе домой, дать ему приют, отмыть, накормить и оставить жить рядом?» И наверняка большинство из нас не могут решиться на столь ответственное действие. Можно ли считать это слабостью с нашей стороны, малой верой в Бога или черствостью душевной? Ответов много, но еще больше с нашей стороны оправданий.
Пронзила великая жалость
Мою истомленную плоть.
Все мы — ничтожность и малость
Пред Славой Твоею, Господь.
Мне голос ответил: «Трущобы —
Людского безумья печать
Великой любовью попробуй
До славы небесной поднять».
После гибели в августе 1936 года в СССР ее старшей дочери Гаяны мать Мария все чаще пишет о смерти, о невыносимой доле несения «своего креста», она молит Господа о ниспослании ей сил…
Не слепи меня, Боже, светом,
Не терзай меня, Боже, страданьем.
Прикоснулась я этим летом
К тайникам Твоего мирозданья.
Средь зеленых дождливых мест
Вдруг с небес уронил Ты крест!
Принимаю с Твоею же силой
И кричу через силу: Осанна!
Есть бескрестная в мире могила.
Над могилою надпись: Гаяна.
Под землей моя милая дочь.
Над землей осиянная ночь.
Тяжелы Твои светлые длани,
Твою правду с трудом принимаю,
Крылья дай отошедшей Гаяне,
Чтоб лететь ей к небесному раю.
Мне же дай мое сердце смирять,
Чтоб Тебя и весь мир Твой принять.
Никогда не проявляется с такой силой, как в годы лихолетий и потерь, мера человеческой души. Именно тогда обнаруживаются пределы ее взлетов и падений, жертвенность и измена. Так было и во время последней войны. Она, не раздумывая, встала на путь Сопротивления, укрывала пленных, евреев, всем помогала с документами, всем давала кров. Она была не одна, ей активно помогали друзья по общему «Православному делу»…
О Господи, я не отдам врагу
Не только человека, даже камня.
О Имени Твоем я все могу,
О Имени Твоем и смерть легка мне…
Когда в 1942 году мать Марию спросили, что она ответит немцам, если к ней придут и спросят, нет ли у нее в доме евреев, — она сказала: «Отвечу — да, есть! И покажу им Образ Божией Матери с Младенцем»: Два треугольника — звезда,
Щит праотца — царя Давида,
Избрание, а не обида,
Великий дар, а не беда.
Израиль, ты опять гоним…
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Синая
Вновь отвечает Элогим!
Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.
В феврале 1943 года гестапо пришло в церковь матери Марии, в тот день она была в отъезде, посещала больных за городом. Гестапо произвело обыск и арестовало отца Дмитрия Клепинина и Юрия Скобцова (сына матери Марии), при этом уточнили, что «если за ним придет мать, то его отпустят». На следующий день она, не колеблясь, отправилась за ним, и ее тут же арестовали.
Зову, зову я пахаря от плуга,
И от возлюбленных — земных невест,
Зову поднять тяжелый крест,
Забыть отца и мать, и друга.
И знаю я: рыбак оставит сети
На желтых берегах своей реки,
Все в путь пойдут — калеки, старики
И женщины и дети…
Многие поэты были прорицателями, более того, Пушкин знал о своей гениальности, Лермонтов писал о будущем России и о своей неминуемой смерти в молодости и пророчил революционный путч 1917 года:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пищей многих будет смерть и кровь,
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон…
Предвидел и Блок страшные испытания для России. Между 1910-м и 1914-м он писал:
И век последний, ужасней всех,
Увидим и вы и я…
Будьте ж довольны жизнью своей,
Тише воды, ниже травы!
О, если бы знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней!
Во многих строках и у матери Марии есть пророческие строки о своей кончине. Она пишет не раз о «крестном пути священного Креста» и о том, что «взовьет пылающие красные архангел крылья над тобой», или «Ты, триединое пламя, взметешь огневидные струи, крещеньем огонь испытует». С ранней юности, когда еще ничто как будто не предвещало этого, мать Мария предчувствовала свою «огненную смерть»:
Вы слышите, друзья мои и братья,
Моя душа, она сгорит…
Как скупы в этом мире измеренья,
Лишь три!
Куда же ветер крыльев дует?
Четвертое пронзает всё — горенье!
И надо всей мне, до конца сгореть.
Еще в июле 1938 года, до войны, до своего ареста и смерти она пророчила:
От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
Но мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста —
Конец мой — конец огнепальный!
В 1949 году Обществом друзей матери Марии был издан сборник стихов «Томов премногих тяжелей». Его нельзя читать без волнения. Вот стихи, написанные ею перед самым постригом в 1932-м:
Я оставлю плату, труд и торг,
Я принимаю крылья и восторг.
Я говорю торжественно:
«Во имя, во имя крестное,
Во имя крестных уз,
Во имя крестной муки, Иисус,
Я делаю все дни мои — Твоими».
На всем ее пути было много испытаний, сомнений и слабостей, часто ей казалось, что «весь мир молчит как мертвый камень». Сколько раз она встречала сопротивление, непонимание и осуждение окружающих!
Парижские приму я Соловки,
Прообраз будущей полярной ночи,
Надменных укорителей кивки,
Гнушенье, сухость, мертвость и плевки —
Здесь на свободе о тюрьме пророчат…
О Боже, сжалься над Твоею дщерью!
Не дай над сердцем власти маловерью.
Ты мне велел: не думая иду.
И будет мне по слову и по вере
В конце пути такой спокойный берег
И отдых радостный в Твоем саду.
Я приведу здесь целиком одно из самых замечательных стихотворений матери Марии, обращенное к Господу: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко сии насытятся…»
От жизни трудовой и трудной,
От этих многозначных встреч,
От всей земли скупой и скудной,
Что мне для вечности беречь?
Лишь голод мой неутолимый,
Погоню по Твоим следам.
Все остальное херувиму
У врат небесных я отдам.
Войду туда с душою голой,
С одной неистовой мольбой,
Прострусь я с воплем у Престола
Сама ограблена собой.
Мне оправдаться нечем, нечем —
Но Ты меня рукою тронь,
И ринется Тебе навстречу
Изголодавшийся огонь.
У Марины Цветаевой в статье «Поэзия при свете совести» прописана мысль о поэзии, перерастающей «самое себя». Стихи, которые «выше поэзии», – подобную силу Цветаева встречала у поэтов бесхитростных, неумелых, то, что она называет «у малых сих». О них нельзя судить с высот ремесла, мастерства и изящества: бедные рифмы, общие места частенько смахивают на доморощенность, и вдруг… взлет на такую высоту, на какую не всегда подымется искусный поэт-профессионал. Марина Цветаева приводит строку маленькой девочки-калеки, которая просит Бога об исцелении, и стихотворение кончается словами: «Чтоб стоя я могла молиться».
К этой высшей поэзии Цветаева относит и конец стихотворения некоей безвестной монахини Новодевичьего монастыря:
Все же вы не слабейте душою,
Как придет испытаний пора.
Человечество живо одною
Круговою порукой добра!
Где бы сердце вам жить ни велело,
В шумном свете иль в сельской тиши,
Расточайте без счета и смело
Вы сокровища вашей души!
Не ищите, не ждите возврата,
Не смущайтесь насмешкою злой,
Человечество все же богато
Лишь порукой добра круговой.
Под этими стихами могло стоять имя монахини Марии (Скобцовой).
«Искусство без искуса, — говорит Марина Цветаева, – и какими средствами сделано это явно большое дело?» Стихи матери Марии именно «грешат» этой безыскусностью. Они написаны обнаженной душой, содержание и форма становились молитвой, а молитва становилась поэзией.
Думаем ли мы о риторических тонкостях, когда обращаемся к Богу? Так было и у Франциска Ассизского и у Хуана де ла Круз, и во многих псалмах. Цветаева пишет: «Чем проще, чем прямее — тем правдивее и лучше. Что мы можем сказать о Боге? Ничего. Что мы можем сказать Богу? Всё!»
В наше трудное переходное время растерянное человечество мечется как бы между небом и землей, теряя почву под ногами, утрачивая смысл жизни, впадая в отчаяние. Может быть, это отчаяние (которое есть один из грехов) приводит мир к царству насилия и эгоизма, к тщетным попыткам поиска Бога? Но чаще всего эти странные поиски кончаются нахождением секты, которая обещает быстрый рецепт спасения души и тела.
«Для народа нужен только Христос, я это знаю» — писала мать Мария еще в 1914 году.
Стихи ее стали не только пламенем, но и свечой перед образом, тихой молитвой. Прошло 30 лет со дня ее смерти, и дай Бог, чтобы лучи света поэзии матери Марии проникли и на русскую землю, родную и столь ею любимую. «Зажги свечу, не ставь ее под сосудом, но на подсвечник, и светит она всем в доме» — слова Христа.
Париж, март 1975 г.
31 марта 2018 года мы отмечаем 73-ю годовщину гибели матери Марии (Скобцовой)
Правмир.ru
