Современную эпоху принято обвинять в дерационализации человеческого мышления и обращении большинства к эмоциям и желаниям вместо следования «строгим доводам рассудка» и «последовательным научным рассуждениям». Определенная доля правды в этом суждении есть, но так ли уж не прав так называемый «массовый человек», когда он отказывается от бездумного почитания науки и следования в социальной жизни ее рецептам?
ХХ век стал временем, когда практически все мировоззрения, позиционировавшие себя как «научные», были полностью дискредитированы конкретной практикой. Даже не будем рассуждать о позорном провале так называемого «научного коммунизма». Но даже учения, опиравшиеся на якобы приличную «эволюционную биологию», в итоге породили расизм, прикладную евгенику и социальный дарвинизм, став одной из опор различных вариантов фашистской идеологии.
«Сциентистский» соблазн, упование на то, что наука разрешит все проблемы человечества, которые (что греха таить) поддерживали и сами ученые, слишком дорого обошлось человечеству. Беда здесь не в самой науке или в ее «работниках» – ведь как говаривал один из персонажей романа братьев Вайнеров «Визит к минотавру»: «Это если я в сельпе топор куплю да жене дома башку снесу, что же – продавца со мной под суд?» Политики сами сконструировали разнообразные сциентистские идеологии, обрадовавшись тем возможностям бесконтрольного и бессовестного поведения, которые из подобных идеологий проистекали. Эти идеологии ведь не были научными концепциями, теориями или гипотезами. Как верно отмечал Г. К. Честертон: «Дарвинизм не наука, а религия, причем весьма противная». Просто на внешнее наукообразие была мода. А когда «мода на науку» прошла, то быстренько развеялись и надежды на нее как на всеобщую панацею.
Но все-таки еще раз подчеркну – и ученым во времена «сциентистского угара» стоило быть поскромнее. Более того – скромнее и смиренней надо было быть и всему человечеству.
Да только на подобные благопожелания люди благополучно плюют начиная с эпохи Возрождения. Ведь именно тогда надежды на автономный человеческий разум, как на универсальную «отмычку» к тайнам природы, и породили расчеты на создание системы совершенных приемов по изучению и познанию истинной реальности. (Эту иллюзию окончательно закрепила в массовом сознании эпоха «Просвещения»).
Подобный набор «универсальных ключей познания» предлагался и для раскрытия «тайн Клио», хотя история в принципе не может быть познана чисто рациональными методами. Нескромное нежелание не мириться с непреодолимыми препятствиями для изучения прошлого привело к тому, что в так называемых «исторических науках» (то есть дисциплинах, явно или подспудно, но опирающихся на идею эволюции реальности) стал возникла иллюзия возможности «стопроцентного выяснения истины». Непонимание того, что в любой науке, имеющей дело с прошедшими событиями, мы, люди, всегда будем ограничены информацией из имеющихся исторических источников, приводило к тому, что эти источники интерпретировались с позиций того, что в период жизни каждого конкретного ученого считалось «возможным» и «разумным».
Если в обществе XIX в. не было принято верить в чудеса, то тем хуже для чудес (даже – евангельских). Источники, говорящие о них, априори отвергались как недостоверные. Критерии, которые воспринимались в качестве научных, на самом деле оказывались в высшей степени субъективными: то, что сейчас «общество» (безразлично – «большой социум» или «группа экспертов») считало возможным или даже просто правдоподобным, то и бывало признано научным.
И не важно, что предлагавшаяся в виде научной теория выглядела слабо обоснованной или даже противоречивой – если массы восприняли ее в качестве «магистральной дороги приращения знаний», то теория в качестве таковой и продолжала свое существование.
В наше время принято жаловаться на пришествие эпохи «пост-правды», в которой в качестве истинных признаются лишь те интерпретации исторических событий (а то – и сами факты), которые нравятся «потребителю». А если какие-то факты ему не понравились, то пусть уж лучше поберегутся!
Но разве этот разгул «пост-правды» так уж сильно отличается от мод на «фрейдизм» или «марксистское понимание истории», захватывавших целые слои интеллектуалов в ХХ веке? Еще более показательный пример – теория эволюции «по Дарвину». В ее научность до сих пор верят миллионы (возможно даже – миллиарды) людей. И это при том, что еще при выходе в свет «Происхождения видов путем естественного отбора или сохранении благоприятствуемых рас в борьбе за жизнь» Чарльз Дарвин указал на два критерия, которые могли бы «опрокинуть» его теорию: существование большого числа ископаемых переходных форм между видами и четкое эволюционное объяснение появления альтруизма. Форм – как не было, так и нет; альтруизм так и остается эволюционной загадкой, а СТЭ (синтетическая теория эволюции, современная форма дарвинизма) вполне себе процветает. И будет процветать, пока на нее сохраняется интеллектуальная мода.
А ведь в самой посылке теории эволюции (равно как и в космогонии, геологии, дописьменной истории человечества и т.п. научных дисциплинах) заложен неустранимый и принципиальный философский дефект: никто не может гарантировать (при отсутствии «машины времени»), что в прошлом события происходили именно так, как это утверждают исследователи. Даже если нам кажется, что их утверждения рациональны и логически безупречны, то гарантии все равно нет и не будет. Поэтому любые реконструкции прошлого, сколько бы их создатели не именовали теориями, в итоге все равно остаются лишь более-менее правдоподобными гипотезами.
Потому что мы не можем реально вернутся в прошлое.
Наука прочно зиждется только на повторяющемся эксперименте. А эксперимент с прошлым провернуть мы не можем. И если даже предпринимаются попытки экспериментально доказать реальность неких доисторических событий (вроде безуспешных опытов по абиогенезу), остается в силе все тоже неустранимое возражение: нельзя доказать, что в прошлом все произошло точно также. Поэтому и просто рациональные теории и логические построения не могут быть приняты в качестве методологических основ исторической науки. Ведь то, что сейчас нам кажется правильным и рациональным, в будущем вполне может оказаться «безумием». А в прошлом – просто никогда не существовать.
Там, где нет письменных исторических источников (скажем, в той же эволюционной антропологии) вырваться из ловушки неустранимой неуверенности нет никакой возможности. Палеонтологи и теоретики-эволюционисты должны это всего лишь осознать и престать бить себя в грудь с воплями: «Мы доказываем (а то и – «доказали!») единственно возможную истину, а любые наши возможные оппоненты – лжеученые!» Потише, товарищи, потише… Не только девушек украшает скромность.
Но что делать там, где не «работает» знание? Раньше ответ было прост: опереться на Откровение. Но современного человека этот совет не устраивает, и он продолжает блуждать в трех соснах, пренебрегая прямым текстом Священного Писания.
В исторической науке некоторое время назад был популярен лозунг «Назад, к Геродоту!» Ну, не знаю, зачем двигаться по направлению к этому заведомому путанику и лгуну, когда есть гораздо более надежный путь – «Назад, к Библии!»
Опора как на общие истины христианства в целом, так и на библейские тексты – в частности, способна вывести историческую науку из того теоретического кризиса, в котором она находится.
Ведь все обобщающие рационалистические концепции, при помощи которых объясняли ход мирового исторического процесса, никакого доверия давным-давно не вызывают, а постмодернистские воззрения на историю как на своеобразную беллетристику, в которой ценность имеет лишь оригинальность высказанной интеллектуальной идеи, ставят крест на самой возможности реального изучения прошлого. В современном гиперкритическом отношении общества к любым чисто человеческим теориям есть свое здравое зерно – эти мудрствования, даже если они и выглядят захватывающе и поражают своеобразием, все равно остаются «песчаным фундаментом», легко разрушающимся от прилива очередной общественной моды. В сущности, единственной реальной методологической опорой в современном мире, разочарованном в «лидерах общественных мнений», может быть только апелляция к силам, которые хотя бы частью общества воспринимаются как стоящие над человечеством.
А, говоря совсем просто, как и в средневековье, настоящей основой для теоретической науки о прошлом может быть только Священное Писание и Священное Предание.
Для истории древности опора на Библию – это вообще единственный возможный выход. Только так можно предотвратить безудержное фантазирование о раннем этапе существования человечества. Которое, как ни парадоксально это прозвучит, может опираться на вполне реальный массив фактов, ставящих под вопрос привычную схему исторического развития «от простого – к сложному» или «от примитивной дикости – к цивилизации». Подобная прогрессивно-линеарная схема давно трещит по швам, и ее спасает только леность и нелюбопытство большинства обывателей-неисториков – тех, кто, зевая, способен поверить, будто стоящие на плато Гиза пирамиды сложили миллионы рабов, постепенно укладывая один каменный блок на другой. (Хотя невозможность этого еще в 70-е гг. ХХ века опытным путем доказали японские документалисты, пытавшиеся соорудить даже не пирамиду Хеопса, а всего лишь миниатюрное ей подражание).
Следы невозможных (в нашем обычном понимании) технологий все чаще и чаще обнаруживаются на артефактах древних, и это порождает у традиционной науки приступы неловкого молчания, а у так называемых «альтернативщиков» волны неудержимых рассуждений об «аннунаках», «десятой планете» и «аппаратах, принесенных со звезд».
И, кончено, «аннунаки с Нибиру» в нашем секуляризированном мире выглядят более «продвинуто» и «молодежно», нежели якобы «замшелая и устаревшая» Библия. Но это не отменяет того простого факта, что Священное Писание говорит о древних высокоразвитых цивилизациях (например, в сказании о Вавилонской башне (Быт. 11; 1-4)), а современная наука – нет. Достижения «альтернативной истории» все больше и больше подтверждают библейский рассказ. И только нежеланием идти против «моды» и упрямством самих «альтернативщиков» (иногда демонстративно, как покойный А.М. Скляров, объявляющих себя атеистами и изображающих «объективных ученых-материалистов») можно объяснить их «неприятие поповских басен» и стремление рассуждать о «пилотах НЛО, породивших человечество».
В изучении древнего мира вообще сложилась парадоксальная ситуация, когда более достоверными признаются какие-нибудь не совсем понятные или плохо сохранившиеся источники, а не вполне конкретные тексты Нового Завета. А все потому, что в этих путаных обрывках ничего не говорится о чудесах. Поэтому и сохранившиеся в тысячах списков новозаветные сочинения считаются «малоинформативными» и «недостоверными», а любая невнятица, да еще и в списке, сделанном тысячу лет спустя, признается носителем важной и почти неопровержимой информации о прошлом.
Лишь бы не так, как в Библии! Лишь бы не так, как проповедует христианство! (И иудаизм, кончено, тоже, и ислам…) Ладно, лишь бы не так, как у «верунов» вообще!
И это при том, что чисто секулярные выходы из сложившейся сейчас ситуации с изучением «седой древности» только следующие: либо восторжествует безудержное фантазирование под видом науки, либо потеряется сама возможность теоретического осмысления истории, которая сведется к громоздкому перечислению фактов и артефактов.
Понятно, что нынешняя «интеллектуальная погода» не позволяет надеяться на немедленное возвращение к Священной Истории, но в будущем (особенно после надвигающегося краха эволюционной биологии) этот поворот кажется все-таки вероятным, особенно – в отношении так называемой «первобытной» и античной историй.
Однако, если при изучении древности опора на Священное Писание выглядит вполне логичной, поскольку Библия является не только основой для методологии такой новейшей Священной Истории, но и важным историческим источником по этим отдаленным временам, то что делать специалистам по более поздним эпохам? Как поступать исследователям событий, произошедших уже после написания и составления канона Священного Писания? Когда речь идет о происшествиях и явлениях, которые невозможно соотнести с библейским рассказом как с эталонным историческим источником?
В таком случае на содержание исследования скорее должна влиять на историческая, а морально-этическая составляющая христианского Писания и Предания. Аморальность в изучении истории (особенно – в нашей стране и в отношении событий новейшего времени) стала крайне популярным трендом. На недоуменное замечание А.И. Солженицына: «Искупают ли построенные домны моральный крах и духовное разложение населения?» «специалисты с новым мышлением XXI века» уверенно отвечают: «Разумеется, искупают!»
Сколько раз буквально каждый слышал рассуждения вроде таких: «По приказу Сталина убили миллионы, зато мы построили современную промышленность»; «Революция отбросила Россию на десятилетия, но, в конце-то концов, в 1957 г. мы полетели в космос!»; «А если бы не победили большевики, то мы бы не отбились от Гитлера»… И то, что точных доказательств утверждениям, вроде последнего, нет (мы же не можем экспериментально проверить альтернативы уже случившемуся), не останавливает апологетов принципа «лес рубят, щепки летят».
Переубедить подобных «знатоков» в изначальной убогости и порочности их подходов вряд ли удастся, но историку-христианину их пример должен стать образцом того самого «зла», от которого «следует удаляться». И еще подобный подход, с опорой фактически даже не на общехристианские, а просто – общечеловеческие моральные ценности, хорош тем, что никогда не придется лгать или искажать источники.
Если и было, что неприятного в истории Церкви или нашего государства, то для христианина это не повод для умолчания или лжи, а повод – для покаяния. Мы всегда можем «сказать правду и посрамить дьявола». Конечно, для успеха в какой-нибудь сиюминутной полемике (особенно – в Интернете) такая позиция может показаться «проигрышной» по сравнению с позицией откровенных лжецов, зато в стратегической перспективе «выигрыш» все равно обеспечен. Хотя бы для самого историка и для его неангажированных читателей, желающих всего лишь честно разобраться в той или иной проблеме.
Любителям «пост-правды» историческая истина даже в варианте самого честного соответствия исторического исследования существующим историческим источникам в реальности не важна. Их интересует лишь комфортное соответствие рассуждений якобы историков их собственным, изначально уже сформулированным ожиданиям. Политически ангажированный «потребитель знаний о прошлом» (например, апологет советского строя) не изменит своих взглядов под давлением «монбланов» объективной информации. Потому что его мышление – не мышление обычного человека с улицы, а мышление религиозного сектанта, обладающего монополией на истину и презирающего всех, кто не входит в его секту.
В современном обществе даже в отношении исторических тем, при разработке которых можно опереться на значительный массив источников, нельзя надеяться на принятие всеми некоей единой интерпретации того или иного исторического события, периода или процесса. «Отрицатели очевидных фактов» (особенно, если их отрицание еще и совпадает с господствующей социальной модой) могут ограничиваться пережевыванием опровергнутых сотни раз тезисов или идей, не обращая внимания на научную критику. Последователи у них найдутся. (К сожалению, в современном мире последователи находятся у чего угодно – в том числе у самого крайнего бреда или принципиально аморальных идеек). А если уж у подобных «отрицателей» найдется солидная база в виде сфальсифицированных текстов из времен более ранней исторической лжи (например, того же советского периода), то вообще – «пиши пропало».
Такая публика еще и получает возможность для истерических взвизгов о «фальсификации истории» и «искажении нашего прошлого», делая вид, что не понимают – застывшая историческая картинка является предметом веры, а не научного знания. И поклонение какой-то одной, «на века» утвержденной версии истории – это всего лишь тривиальное нарушение третьей заповеди.
Это прозвучит банально, но четкая научная позиция историка-медиевиста, а также историка нового и новейшего времени должна основываться на понимании того, что «мировая история сыграна, но ее последний акт может растянуться на пять сцен». Нет ровным счетом никакой необходимости в умножении разнообразных историософских теорий исторического процесса, которые в современном мире оборачиваются все той же постылой постмодернистской игрой.
С глобальной теорией истории специалисту все должно быть ясно: она – евангельская, в современных условиях – даже предапокалиптическая. И задача историка априори скромна – честное описание того, как мы, человечество, брели и бредем по направлению к надвигающимся апокалиптическим временам.
И при таком подходе честное следование и проверка данных исторических источников почти автоматически приводит к четкому результату: певцы-лицемеры, вещавшие о «всесилии человека» и «бесконечном прогрессе», оказываются лжецами и фальшивомонетчиками, а дорога по путям, вымощенным их «благими намерениями», оказывается ведущей только в одном направлении.
Еще раз подчеркну – «прохристианский» подход (увы!) – не способ сыскать общественную популярность или бешеные тиражи. Современный человек не любит честность, он любит, чтобы ему «сделали красиво». Но выигрыш у говорящего правду все равно есть. Хотя бы чисто стилистический и в отдаленной перспективе.
Советский период в подобном отношении оказывается очень показательным: книги тех, кто писал правду (или хотя бы старался врать по минимуму) и сейчас не вызывают «испанского стыда». А вот сочинения разных «академиков Минцев» – просто нечитабельны. Ссылки на них еще могут использовать апологеты советизма в жульнической полемике, но в реальности эти «гробы повапленные» не читают даже они.
Историческая наука (да в значительной степени и вся гуманитаристика в целом) стоит перед Великим Возвращением. Оно ни в коем случае не будет глобальным. Напротив, большинство специалистов (особенно в странах западного мира) еще долго будут продолжать бесконечную «игру в бисер», бесплодное и неостановимое порождение постмодернистских конструктов. Но отдельные ученые окажутся честны пред собой и выберут старый средневековый путь – «быть слугой богословия». Это, конечно, бьет по «профессиональной гордости», но разве смирение – не добродетель?
Мы в некотором роде должны вернуться к простоте времен Иезекииля, который «находился среди переселенцев при реке Ховаре, отверзлись небеса, и я видел видения Божии» (Иез. 1:1) Кончено, никто в современном мире не может быть пророком и не может испытывать видения Божии. Но разве наш мир – не Божий? Разве история нашего мира – не история провиденциального воздействия Господа: где-то – прямым указанием; где-то – неявным попущением. Уяснение библейски-христианского смысла в истории и создание конкретных трудов в свете этого смысла – разве это не достойная задача?
В реальности, вырываясь из ловушки конструирования ничем не ограниченных постмодернистских шарад, мы идем не назад, а вперед – к Вечной Истине, в свете которой только и становится ясным ход истории.
