В данной статье рассматривается проблема подлинности поэтического творчества напрямую связанного с внутренней судьбой поэта, которая утверждается, по мысли автора статьи, на почве народной жизни, питающей корневую систему настоящего художника слова, и становящегося в своем развитии выражением жизни своего народа, его заветных идеалов и созерцаний. В высших проявлениях творчества поэт, погружаясь в стихию народной жизни, способен подняться до объективных смысловых обобщений и выразить корневые нравственные идеалы, которые в наиболее зрелых произведениях, приводят его к идеальным, то есть религиозным основам познания и нравственности. Цель статьи заключается в том, чтобы показать как в творчестве преодолевается онтологический голод, уже вопиющий не только в писательской среде, но и в среде читающей публики. Иоанн Максимович, архиепископ Сан-Францисский писал, что молитва есть свежий воздух из мира горнего в мир дольний. И молитва берёт себе в помощницы поэзию. Новизна статьи состоит в введении автором термина «воздух поэзии» и раскрытие его смыслового значения. За аскетическим набором лучших слов, расположенных в гармонической последовательности, присутствует невидимый и непостижимый в своём безмолвии воздух поэзии. Это он, воздух поэзии, недоступный рациональному сознанию, свидетельствует о присутствии некой реальности, которая есть Сама Творящая Жизнь. Автор статьи пытается показать, что поэзия способна к созерцанию вещей таинственных и иррациональных. Подлинные поэты в своих откровениях и прозрениях подходят к тем безднам, в которые заглядывали великие святые отцы,- эти мужи древности, духовные тайнозрители дел Божьих. Поэт, подобно святым отцам, двигаясь к прозрениям наивысшего порядка,- воздухом поэзии способен постигать непостигаемое и обличать невидимое. Автор статьи доказывает, что природа Русской поэзии сокрыта в понятии «бессмертие»
В современной поэзии присутствует и развивается устойчивая тенденция к «поэтизации» видимого мира: вещей, пространства, фиксация психологических состояний автора - этакое эстетическое восприятие всего и вся. И это скольжение по жизни, без погружения в существо её, свидетельствует о плоском восприятии творения. Отсутствие мировоззрения, потеря заветных созерцаний и идеалов национальной культуры, этические нормы при создании произведений – приводят авторов в тупик. Современные поэты занимаются «шифрованием пустоты». А между тем, за миром вещей надо увидеть Творца и попытаться раскрыть тайну природы вещей, их назначение и разгадать смысл призвания в этот мир человека. Творец Неба и Земли ждёт от человека, наделённого свободой и пониманием, восхищение Его творением. Может быть, свободный человек-творец, наделённый самосознанием, был сотворён Богом только для этого! Богу приятно видеть, как человек способен изумляться непостижимой красоте созданного мира и в своём творческом порыве изображать его. Исаак Сирин выразил это в дивных словах: «Умиление есть возгорание сердца о всём творении»…
Моё убеждение состоит в том, что творчество на этапе становления есть выражение жизни народа, той почвы на которой родился и вырос поэт, и коренные нравственные начала жизни народа являются неминуемо и коренными нравственными началами творчества поэта. Без нарушения правды народной и правды личной, потому что правда личная имеет глубочайшие корни в общей правде, и художник не может принять мерилом иных нравственных представлений и иных созерцаний, кроме тех, которые даются ему народной жизнью. Здесь, не идеализируя наши представления о народной жизни, надо оговориться, что правда народной жизни, должна быть именно правдой, вскрывающей или порочные стороны, лежащие в жизни народа, как всякого земного явления, или наносные, пришедшие из вне влияния. И сейчас же встаёт вопрос об отношении искусства к высшим идеальнейшим началам, независимым от народных особенностей, - вопрос об отношении искусства к религии, к вечному идеалу, которым сам народный идеал проверяется. Разрешение этого вопроса в новом христианском мире необходимо. При его разрешении надо будет говорить уже не о силе, а о слабости искусства.
В наше время онтологический голод даёт о себе знать не только в среде пишущих людей, но и в среде читающей публики, уставшей от поверхностного взгляда художников на жизнь, на человека, на его происхождение и его величие. Наши современники не погружаются в существо жизни, а скользят по поверхности её.
Отцы и учителя церкви всегда понимали мир, как гармоническое и органическое целое, пронизанное лучами зиждительного Логоса и Премудрости. Эта «логосность» мироздания обнаруживается повсюду, она отображает волю Создателя и Промыслителя. Логосы вещей, явлений, стихий суть отблески Логоса Божия.
Углубление в тайны мирового художества, покоящегося на творческом «да будет» и исследование таинственных глубин всё больше раскрывающегося научного естествознания, подтверждает это. Слепые «законы природы» оживают и становятся разумной, живой, одушевляющей эту природу силой. Бог творит не готовые факты, а факторы, которым дано осуществлять в действительности это творческое задание, творить и производить. Природа есть живое целое.
Искусство – дело земное, но оно с высшими нравственными началами состоит в связи через посредство жизни. И из земного оно есть наилучшее, наивысшее, наиправейшее, провидящее. Где жизнь разложилась вся, там оно отражает всю правду этого разложения; но если оно, искусство, истинное, есть дар Божий, если формы его влияния на души людей истинны, а не только фальшивые эффекты, то чутьё истинности у него никогда не отнимается, оно будет двигаться к прозрениям наивысшего порядка,- воздухом поэзии постигать непостигаемое, обличать невидимое…
Что же правит смыслом жизни? Поэт занят поиском истинного бытия, которым можно было бы определить естество Божие, Которое не имеет ничего общего с бытием земнородных, с существованием тварным. Вот как об этом пишет святитель Григорий Нисский: «Из всего обнимаемого чувством и созерцаемого умом, нет ничего сущего в настоящем смысле, кроме превысшей всего Сущности, Которая всему есть причина, и от Которой всё зависит». Следовательно, надо искать какую-то Сущность вне окружающих сущностей. И здесь святитель Григорий делает шаг в сторону мистического подхода. К познанию Творца подходит не логическим путём, а по собственному опыту мистических озарений. Для него Божество и безымянно и многоимённо. Как это похоже на путь постижения жизни и её сущностей подлинными поэтами. За аскетическим набором лучших слов, расположенных в гармонической последовательности, присутствует невидимый и непостижимый в своём безмолвии воздух поэзии. Это он, воздух поэзии, недоступный рациональному сознанию, свидетельствует о присутствии некой реальности, которая есть Сама Творящая Жизнь. Ничто из мира чувственного не может помочь в отыскании, хотя бы приблизительного определения Бога. Бог – «Причина всех вещей и превыше всего. Он ни сущность, ни жизнь, ни разум, ни ум, ни тело, ни образ, ни вид, ни качество, ни количество. Он не есть что-либо из чувственных вещей и не имеет чего-либо такого в Себе». «Бог превышает всякую сущность и посему изъят из всякого ведения». Он вне всего, недосягаем и непостижим. Понятно, поэтому, что автор «Божественных имён» призывает «почитать целомудренным молчанием неизреченное». Но этот призыв к молчанию, не есть отказ от богословствования. Это только иной путь в богопознаниии, путь мистического проникновения в себя через онтологический катарсис своей души,- это путь богословов и поэтов!
Мистический «мрак неведения» не есть мракобесие невежества и апофатика (отрицательное богословие) не есть запрет диалектического богословия, и творческие порывы и прозрения поэтов не есть невозможность постижения сущего. Отрицание не исключает положительное творческое богословие. «Не следует полагать,- пишут Ареопагитики, - что отрицание противоречит утверждениям, но, что Сама Первопричина изначальнее и значительно выше всякого отрицания или утверждения». Ибо «Бог познаётся во всём и вне всего; познаётся и в ведении и в неведении; о Нём существует понятие, слово, познание, касание, чувства, мнение, представление, имя и всё прочее и вместе с тем Он не познаётся, Он неизречен и неименуем». Таким образом, мистический опыт святых отцов Ареопагитиков гармонично сочетает напряжение любомудрствовать с благодарным озарением Откровения из Первоисточника Света. Проявления Божия ожидают встречных дерзаний человеческого духа.
Максим Исповедник пишет: «Бог познаётся не по существу Его, а по великолепию Его творений и Его о них промыслу. В них, как в зеркале, мы видим беспредельную Его благость, премудрость и силу». Богопознание отнюдь не понятийное, а путём мистических интуиций совершается, как и для автора «Небесной иерархии», соответственно внутреннему созреванию и по ступеням творческого роста. Для этого нужно прежде всего очищение сердца, а затем благоговейное дерзновение в проявлении дарованного Богом таланта. Это путь вступления в божественный мрак, в «безвидное и безвещное место ведения», подобно ветхозаветному Моисею. При таком приближении к Источнику Света Бог представляется, да и есть на самом деле «Свехсущественный и Непостижимый Ум».
Полное изумление охватывает всегда нашу мысль, когда она соприкасается с несоединимыми понятиями: совмещение вечного и времени, соединение Абсолютного Божества с человеческой ограниченностью. Подлинное творчество в своём изумлении и мистическом восприятии бытия, смиряет нашу взволнованную мысль дерзновенными прозрениями видимого в творении богословия, которое сочетает тайну Святой Троицы с убогим Вертепом, бескрайнего Неба с Вмфлиемом, Невидимого Слова с Девическою утробою…
Во всём этом, что необъяснимо вне творческому сознанию, как необъяснимо, например, сияние света слепорождённому и гармонии звуков глухому,- в этом всём примирении всех антиномий, соединении бездны неба и ада, смерти и воскресения, гармоническое сочетание отрицания и утверждений. Поэт в своих созерцаниях знает, что подлинное поэтическое творчество не есть нагромождение абсурдов и нелепиц, но целостное охватывание воздухом поэзии
всех бездн и недосягаемых глубин, открывающихся дерзновенному зрению поэта.
С удивительным доверием, верой и верностью поэт относится к своему Создателю; с каким дерзновением, чувствуя Любовь Божию к своему таланту, поэт открывает глубинные тайны мироздания и щедро делится ими со своими читателями…
Искусство интересуется человеком как явлением духовного порядка, как загадочным пришельцем из иного мира и жаждущим уйти в иной таинственный мир. Конечно, можно рассматривать жизнь человека в разных аспектах: от жизни социальной и бытовой, до внутренней жизни души человеческой. Но не эти предметы школьной психологии интересуют творцов настоящего, бессмертного искусства в задаче разрешения загадки человека. Их интересует духовное содержание и связь двух противоположных начал в человеке,- души и тела.
Для поэта важна душа. После смерти она отделяется от тела. Но прежде телесной смерти, мы можем умереть душой, отделившись от Бога. Отделение души от Бога есть смерть души и вечная смерть.
Природа русской поэзии не может допустить смерти, она утверждает, что жизнь, как дар Божий дана человеку навсегда, чтобы никогда (даже после физической смерти) не умереть! Этот дар ничем нельзя оценить и измерить. Поэтому, бессмертие основной, утверждающий мотив всей русской поэзии, бессмертие это природа русской поэзии…
Таким образом, человек на себе носит отпечаток своего божественного происхождения. Всматриваясь в человека-образ Божий, мы угадываем и Самого Бога-Первообраз. Человек сроден Богу; из всей природы никто больше человека не богоподобен (по слову Филона). Поэтому Климент Александрийский мог сказать своё замечательное слово, что «не только человек боговиден и богоподобен, но и Бог человекоподобен…».
Для поэта, таким образом, создаётся очевидной соотносительность двух планов бытия, этого видимого и иного, вечного. Видимый мир с его явлениями и с самим человеком, со структурой его психо-физического организма есть экран, на котором, как бы, отпечатаны символы вечного бытия. Надо лишь суметь прочитывать эти символы, как о том сказал Максим Исповедник; надо расшифровывать таинственную криптограмму бытия, доступную для изощрённого глаза духовного и совершенно закрытую для непросветлённого, чувственного зрения. В тварном мире есть соотносительность с вечным бытием. Задача искусства, воздухом поэзии показать присутствие во всём мироздании творящих сил. Поэтические формы в своей запечатлённой гармонии таинственно передают присутствие в мире иного, горнего мира. Поэтому без поэзии нет настоящей жизни и без настоящей жизни нет подлинной поэзии…
протоиерей Геннадий Рязанцев-Седогин
