К 215-летию Н.В. Гоголя и 255-летию И.А. Крылова
Высказывания Гоголя о Крылове стали хрестоматийными. Выходят сборники великого баснописца, где в качестве предисловия помещены гоголевские суждения. При этом нельзя сказать, что они глубоко осмыслены.
Гоголь отмечал энциклопедичность басен Крылова, близость их поэтики народным пословицам. В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (1846) – этом своеобразном эстетическом манифесте писателя – народность Крылова объясняется особым национально-самобытным складом ума русского баснописца. В басне, пишет Гоголь, Крылов «умел сделаться народным поэтом. Это наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов, так называемый задний ум. Пословица не есть какое-нибудь вперед поданное мнение или предположенье о деле, но уже подведенный итог делу, отсед отстой уже перебродивших и кончившихся событий, окончательное извлеченье силы дела из всех сторон его, а не из одной. Это выражается и в поговорке: „Одна речь не пословица“. Вследствие этого заднего ума, или ума окончательных выводов, которым преимущественно наделен перед другими русский человек, наши пословицы значительнее пословиц всех других народов».
К этой пословице («Русский человек задним умом крепок») у Гоголя было свое, особое отношение. Обычно она употребляется в значении «спохватился, да поздно» и крепость задним умом расценивается как порок или недостаток. В Толковом словаре В.И. Даля находим: «Русак задом (задним умом) крепок»; «Умен, да задом»; «Задним умом догадлив». В его же «Пословицах Русского народа» читаем: «Всяк умен: кто сперва, кто опосля»; «Задним умом дела не поправишь»; «Кабы мне тот разум наперед, что приходит опосля».
Но Гоголю было известно и другое толкование этой пословицы. Так, известный собиратель и исследователь русского фольклора первой половины ХIХ века Иван Михайлович Снегирев усматривал в ней выражение свойственного русскому народу склада ума: «Что Русский и после ошибки может спохватиться и образумиться, о том говорит его же пословица: «Русский задним умом крепок»; «Так в собственно Русских пословицах выражается свойственный народу склад ума, способ суждения, особенность воззрения <...> Коренную их основу составляет многовековой, наследственный опыт, этот задний ум, которым крепок Русский...».
Заметим, что наш современник писатель Леонид Леонов говорил: «Нет, не о тугодумии говорится в пословице насчет крепости нашей задним умом, – лишний раз она указывает, сколь трудно учесть целиком все противоречия и коварные обстоятельства, возникающие на просторе неохватных глазом территорий».
В размышлениях Гоголя о судьбах родного народа, его настоящем и историческом будущем «задний ум или ум окончательных выводов, которым преимущественно наделен перед другими русский человек», является тем коренным «свойством русской природы», которое и отличает русских от других народов. С этим свойством национального ума, который сродни уму народных пословиц, «умевших сделать такие великие выводы из бедного, ничтожного своего времени <...> и которые говорят только о том, какие огромные выводы может сделать нынешний русский человек из нынешнего широкого времени, в которое нанесены итоги всех веков…», Гоголь связывает высокое предназначение России.
Из русских пословиц, по словам Гоголя, ведет свое происхождение Крылов. Он пишет: «Сверх полноты мыслей, уже в самом образе выраженья, в них отразилось много народных свойств наших; в них все есть: издевка, насмешка, попрек – словом, все шевелящее и задирающее за живое <…> Все великие люди, от Пушкина до Суворова и Петра, благоговели перед нашими пословицами. <…> Отсюда-то ведет свое происхождение Крылов. Его басни отнюдь не для детей. Тот ошибется грубо, кто назовет его баснописцем в таком смысле, в каком были баснописцы Лафонтен, Дмитриев, Хемницер и, наконец, Измайлов. Его притчи – достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа. Звери у него мыслят и поступают слишком по-русски: в их проделках между собою слышны проделки и обряды производств внутри России. Кроме верного звериного сходства, которое у него до того сильно, что не только лисица, медведь, волк, но даже сам горшок поворачивается как живой, они показали в себе еще и русскую природу. Даже осел, который у него до того определился в характере своем, что стоит ему высунуть только уши из какой-нибудь басни, как уже читатель вскрикивает вперед: „Это осел Крылова!“ – даже осел, несмотря на свою принадлежность климату других земель, явился у него русским человеком. <…> Словом – всюду у него Русь и пахнет Русью».
В записной книжке Гоголя 1845–1846 годов есть подготовительная запись: «О Крылове. Вот чистые, без всякой примеси русские понятия, золотые зерна ума. Ум безог<оворочный>».
Писатель в некоторых случаях имеет несчастье приносить вред и после смерти. Автор умирает, а произведение остается и продолжает губить души человеческие. Это прекрасно понимал Гоголь. В статье о русской поэзии он вспоминает басню Крылова «Сочинитель и Разбойник» в которой заключена глубокая христианская мысль. Здесь Сочинитель получил после своей смерти большее наказание, нежели Разбойник. Греховные дела последнего закончились с его смертью, а Сочинитель, который «величал безверье просвещеньем», через свои душевредные произведения и после своей кончины продолжал развращать души людей. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал, что «талант человеческий во всей своей силе и несчастной красоте развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут. <...> Когда усвоится таланту евангельский характер, – а это сопряжено с трудом и внутреннею борьбою, – тогда художник озарится вдохновением свыше, только тогда он может говорить свято...» («Христианский пастырь и христианин художник»).
Мораль басни «Сочинитель и Разбойник» угадывается в словах Гоголя из его «Завещания», опубликованного в книге «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Стонет весь умирающий состав мой, чуя исполинские возрастанья и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся...».
Современник Гоголя святитель Феофан Затворник говорит о том же: «Соблазн растет и увеличивает беду самого соблазнителя, а он того не чует и еще больше расширяется в соблазнах. Благо, что угроза Божия за соблазн здесь, на земле, почти не исполняется в чаянии исправления; это отложено до будущего суда и воздаяния; тогда только почувствуют соблазнители, сколь великое зло соблазн».
Оптинские старцы – преподобный Амвросий (Гренков) и преподобный Анатолий (Зерцалов) – подобно Гоголю отмечали народный и глубоко нравственный характер басен Крылова и часто использовали их в своих поучениях.
Давно замечено, что басня Крылова является художественным выражением известных слов Спасителя: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь» (Мф. 7:3)
В заключение приведем стихотворение монаха Лазаря (Афанасьева), известного писателя, который один из первых раскрыл христианское звучание басен Крылова.
Крылов
В одной не так уж толстой книжке
Сошлись лягушки, рыбаки,
Ослы, медведи и мартышки,
Разбойники и мужики.
Тут Моська, Лебедь, Рак и Щука,
Тут Тришка и Демьян с ухой, –
Всё для того, чтобы наука
Как жить – не сделалась сухой.
Чтоб в полусказочном обличье
Живее басенка была,
Чтоб как Евангельская притча
Вернее на душу легла.
РНЛ
