О Достоевском написано так много, что нельзя добавить ничего нового. Разве что зачерпнуть из отдельно взятой жизни, неожиданным образом соприкоснувшейся с гением Фёдора Михайловича.
Бесполезно искать параллели, ставить себя рядом или иногда думать о том, что ты его наследник. Не может быть наследников у того, кто не явил их на протяжении двухсот лет, из которых пятьдесят девять он жил земной жизнью, а остальные годы живёт рядом с каждым русским человеком. Да и не только русским.
Как Достоевский смог сделать, чтобы его, переведённого, поняли за пределами России, неясно. Наверное, его Слово не иначе как свыше послано Создателем. Других объяснений его мирового, всеобщего, даже, пандемийного понимания нет.
Но лично для меня Достоевский был всегда тяжёл, и я не лукавлю, говоря, что с огромным трудом души читаю его книги. Несмотря на это, я принимаю его за родного человека, которому охотно прощаю всё. Он, Достоевский, неотъемлем, как моя же кровь. Поэтому его можно не понимать, он всё равно будет рядом и внутри, и даже над нами. И будет, если не понят, то прощён.
Школьные годы с уроками литературы ничего мне не дали в понимании творчества Достоевского. Может быть, потому, что « Преступление и наказание» не совсем то произведение, что должно быть в программе обучения. В театральный институт я готовила «Неточку Незванову», выучила семнадцать страниц текста, и всё равно мне было скучно. Театр ставил «Кроткую», у всех на устах была премьера, но и «Кроткая» мне не далась.
В Сибири, когда я поехала туда, уже «проработанная» «Записками из Мёртвого дома», уже не было того храма, где венчался Достоевский и Исаева, на его месте сейчас следственный изолятор. Но мне показывали жёлтый Спасо-Преображенский собор, где он, скорее всего, бывал, живя в Кузнецке.
После возвращения в Москву я, учась в Литературном институте им. А.М. Горького, сдружилась со своим преподавателем теории литературы, доцентом кафедры критики, Алексеем Антоновым. Он то и открыл мне Достоевского так, как никто бы не сумел. Он сводил нас, трёх своих учеников на бывшую Божедомку, к тому флигелю, где родился Фёдор Михайлович. Там работал врачом отец Достоевского.
Мы спускались в галереи, откуда из докторской квартиры можно было попасть прямо в больничные коридоры. Это кирпичные полукруглые ходы, это сундуки, на котором спал Фёдор с братом Михаилом, это памятник в центре двора бывшего дома общественного призрения. Памятник абсолютно точно воспроизводящий ощущение бесприютности, скитальчества, бездомности и вечного бытия, даже после окончания земной жизни.
Но вот я поехала в село, откуда родом мои предки. И на старинном вокзале ПГТ «Коренево» мне бросилась в глаза табличка «Здесь был Достоевский».
Что такое? Он преследует меня? Что он может делать в этом углу, на границе с Украиной?
Я бы ни за что не узнала о Горнале, если бы сама судьба не привела меня в село Апанасовка, ближнее к моей летней «даче», где я летом отдыхаю с детьми от города. К давно уже замшелому, начальнику местного клуба, к которому иногда приезжают культурные деятели поговорить «по-слобожански», я лезла в окно, чтобы он мне что-нибудь рассказал, а он раскатисто меня материл, чтобы я уходила.
Но дружба наша всё-же срослась.
Евгений Дмитриевич Сычёв много чего знает. Он и поведал мне о Горнале Достоевского.
А когда я приехала к нему после Горналя, наполненная впечатлениями, Евгений Дмитриевич вынес мне своё Евангелие 1908 года издания, со словами, что это Евангелие он может подарить только мне. Евангелие, которое он мне подарил в прошлом, пандемийном 2020 году, двуязычное. И оно очень хорошо легло на всю мою историю с обретением Достоевского.
А между тем, в семидесятых годах Достоевский с семьёй сходил на станции Коренево, брал извозчика и ехал в заштатный городок Мирополье, где жил на хуторе «Малый Прикол», ныне не существующем. Многие ли сейчас знают о тысячелетнем селе Горналь, связанном с Фёдором Михайловичем?
До сих пор дорога из Мирополья в Горналь, точнее, та её мощёная часть, что сохранилась в окрестностях Белогорского Свято-Николаевского Горнальского монастыря, существует, спускаясь к Псёлу и тому самому мосту, ведущему на украинскую сторону.
По этой дороге Достоевский прогуливался с безымянным иноком Горнальского монастыря, с которого позже писал Алёшу Карамазова. Из Горналя в Мирополье, вплоть до 2014 года носили с Крестным ходом чудотворную икону Пряжевской Божьей Матери, обретённую под алтарём закрытого монастырского храма в начале 19-го века. Эта икона спасала город Суджу и малороссийское Мирополье от пожаров. Пока крёстные ходы возобновлялись, в округе не сгорел ни один дом.
О Горнальском монастыре сохранилась лишь одна случайная брошюра в архиве ближайшего города Суджи. Одна маленькая книжица для паломников с упоминанием того, что визиты Достоевского в Горналь были регулярны. Что по этому самому мосту, разобранному после 2014 года, но восстановленному в 2021-м, Достоевский приходил к монахам.
После Революции 1917 года в Горнальском монастыре устроили приют для бездомных и беспризорников, позже пионерский лагерь « Комсорг»
Главный храм был взорван.
Сейчас Горнальский монастырь восстанавливается. К сожалению, от него мало что осталось, но всё же цела гостиница для паломников, цел малый храм, цела часть стены, с которой открывается вид на Псёл и на далёкий город Мирополье, мерцающий маковками соборов уже из другой страны, из отделённой Украины.
По свидетельству Анны Григорьевны Достоевский семья провела в Мирополье лето 1877 года. Там же, на Миропольщине, Достоевский начал писать «Братьев Карамазовых»
Мало что известно об этих местах. Но там стоит побывать. Хотя бы спустившись по дороге к реке, наступив на ту же булыжную мостовую, увидеть те самые дали, то самое Мирополье.
За «Братьев Карамазовых», казалось бы, энциклопедически необходимых русскому писателю, я бралась несколько раз и не могла осилить больше 15- 20-ти страниц. Что это? Почему? А потому что Достоевский не рассказчик, как Толстой. У Толстого эмоции даются на открытой ладони: бери, если сможешь. У Достоевского же эмоции вводятся внутримышечно, а может и вовсе внутривенно. Он заталкивает прорву чувств в человеческую душу. Но если она полна, очень тяжело утрясти этот сосуд, когда испытано и самокопание, и радость узнавания, и мука этой невыносимой прививки сопричастности к каждому человеку. К каждой душе. Это обращение Достоевского к КАЖДОМУ, сродни обращению Христа. Но то, что время осмысленного чтения ещё впереди, я не сомневаюсь.
Мы все должны быть привиты Достоевским.
Екатерина Блынская
