Признаться, я не слишком вдавался в блоги и влоги, полные вскриков относительно решения Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла о «дистанционной Пасхе» - трансляции пасхального богослужения вместо обычно многолюдной службы в дни изоляции, пандемии и прочего. К чему слушать нестройные хоры? И так ясно, что говорится сейчас и будет говориться впредь: блуд сознания беспределен.
В случае «запирательства» («Пасха будет прежней, несмотря ни на какие изоляции и карантины!») Русская Православная Церковь получила бы ещё один тяжёлый удар с прямо противоположной стороны: от новейших свободолюбцев, не признающих никакой власти ни над собой, ни над миром. Представить их реакцию на отказ что-либо менять можно уже сейчас:
- Церковь – «отсталый, архаический институт», оторванный от реальности, не признающий простейших гигиенических норм, отрицающий опасность во имя своего возвеличивания, и тем самым влекущий паству на больничные койки,
- Патриарх безответственно полагает, что способен силой соборной молитвы выправить ситуацию,
- и т.д., и т.п.
Так вот – нет. Выкрики, злорадно подготавливаемые заранее, оказались такой же тщетой, как и все предыдущие нападки; только и на сей раз им уготовано небытие. Зря старались: Церковь у нас – зрячая.
Напасть, пришедшая из сопредельных стран, прекрасно различается не только в столице, но и в городах. Сегодня мало отыщется регионов, где она бы, усилиями граждан, презревших эти самые «гигиенические нормы», не завелась. Мало кто в дни, когда все СМИ уже трубили об опасности в полный голос (нередко истерично, по привычке «безраздельно влиять» запугивая людей совершенно непропорционально величине опасности), отказался от вожделенной поездки в Европу или Азию, Америку или Австралию-Океанию. Ещё недавно такое закрытое и обделённое поездками за рубеж общество почти ничем не пожертвовало – граждане путешественники отправились согласно заранее купленным билетам и путёвкам туда, куда хотели, и навезли в страну заразы столько, сколько смогли увезти.
К счастью, Церковь значение жертвы понимает гораздо лучше, чем, в том числе, некоторые неистовые как в поездках, так и в исповедании Веры прихожане. Лучшие из них, посмотрев в глаза Патриарха Московского, распорядившегося держаться друг от друга на минимальной дистанции, с затаённой болью опустили глаза. Нельзя – так нельзя: опасно… и пересмотрели распорядок своей пасхальной радости в соответствии с обстоятельствами непреодолимой силы.
Но нашлись и другие, судящие и рядящие, обделённые теперь уже не заграничными поездками, а церковными службами, в которых некоторые принимали ревностное участие и не ложно сделались частью Тела Церкви, а иные захаживали в храмы в основном на Крещение и Пасху, но относящиеся к ним как к «местам общего пользования». Горе им: как только исчез лишний повод выходить из дома, они взбунтовались. Пусть заглянут в себя, на самое дно желаний своих: истинное ли благочестие руководит ими в жажде отпрянуть от решения Церкви? Истинное смирение ли?
У Патриарха, как всегда, хватило здравости взглянуть правде в глаза: скопления людей гарантируют в десятки, сотни раз большие бедствия, чем предписанное целым странам и континентам одиночество на дому.
Берёт ли на себя Церковь ответственность за десятки тысяч больничных коек, возле которых мечутся измождённые, не спавшие по нескольку суток врачи? А те, что заразятся в храмах и будут погибать от реактивного удушья, останутся ли верными Церкви в свой последний час, не попрекнут ли её за беспечность? Россия – останется ли благодарной Церкви за проявленную твёрдость?
Нужна ли нам вообще такая Пасха – такой ценой?
***
Обвиняющие сегодня священноначалие в перестраховке, напоминают тех, кто спустя столетия после татаро-монгольского нашествия твердит о том, что надо было не просто убивать захватчиков, а драться до последнего, не сдавая ни единого города, «быть Рязанью и Козельском» в одном лице.
Никто из таких подвижников благочестия и воинской доблести не стоял на стенах осаждённых русских городов, видя, как за ними сотнями тысяч кишат чёрные всадники из Степи, никто не молился Богородице во оставление нашествия, но силы и волю судить они, конечно же, имеют.
«До конца» - значит, до полной физической вырубки нации и её веры. Господь устраивал так: какие-то города, имея и высокие стены, и блещущие славой дружины, открывали ворота сразу, и монголы немного смягчались, видя покорность, а какие-то дрались с превосходящим противником до полного изнеможения, и на месте их долго ещё тлели пепелища. Как поступить сегодня в отношении противника совершенно беспощадного и к тому же незримого?
…Главное, что сдаваться-то никто не собирается. Исчезнет ли пасхальная радость от того, что произойдёт она в трансляции из главного храма страны? Лично я, например, никогда не был в нём на Всенощной, смотрел службу по телевизору и испытывал эмоции куда более, может быть, сильные, нежели непосредственные участники действа. К чувствам неизменно примешивалась и законная гордость за страну, сумевшую воссоздать такое великолепное архитектурное творение заново, за духовенство, служащее в сияющих одеяниях, за паству, трижды идущую ходом вокруг храма. Они – избраны. Но миллионы других верующих как не имели, так и не имеют никакой возможности не то что явиться ко Всенощной, но даже приехать в Москву. Разве меркнет их радость?
***
Как же мы пресыщены… Привычки стали для нас новыми идолами, настаивание на них – видом самого страшного греха. Позови сейчас Спаситель меня за собой в странствие с трагическим концом – оставлю ли я службу во имя апостольства?
…Мы забыли, что Церковь и вера – дар, которому в форме свободной на нашей земле не исполнилось ещё тридцати двух – в точности - лет, что относительная свобода вероисповедания в новой России явилась не раньше 1988 года, когда слегка смягчились властные указания в отношении явно конкурировавшей с верховным мировоззрением «религиозной традиции».
Мы прельщаемся тем, что считаем свое обетование, сам быт наш сложившимся на века, и любую его «коррекцию» считаем нарушением «неотъемлемых гражданских прав». Но это – ложь, и ложь – безверия, безволия, «мечты», ведущей прямиком в преисподнюю.
Всё может измениться даже не завтра, а сегодня, через секунду. Я могу не дописать этого абзаца. Сознание бренности мира и бытия – основополагающая черта мышления православного христианина. Он – не от «мира», меняющего лики, как ему заблагорассудится. Единственное прочное в миру – человеческая душа, вдутая в каждое из наших тел Создателем. Она, душа, и есть вечная и неизменная ценность. В бедствиях душа тренируется, словно в спортивном зале, в горе и страдании – обязана возвышаться.
Кто требует себе исключительных условий? Одни прельщённые мечтой о своей несокрушимости.
Говорят: в храме заразиться нельзя, там благодать. Хорошо! Блаженны верующие, что в храме нельзя заразиться, благо, что ни инфракрасных, ни ультрафиолетовых детекторов вируса у наших медицинских служб пока нет, и проверить наличие вирусов ни в публичных, ни в каких-либо иных пространствах они не могут. А так бы провели, естественно, полный мониторинг и аэропортов, и вокзалов, и общественных зданий, и частных домов. Но прибора-обнаружителя (пока) – нет, и, следовательно, можно верить или не верить в то, что любой храм обладает антивирусным действием.
А на подходе к храму заразиться – можно, как вы думаете? По отъезду из него?
Церковное предание любовно сберегает память о крестных ходах, убивавших чуму и холеру, о чудотворных иконах, спасавших целые цивилизации от моров, неурожаев, иноземных захватов, но! – век мог измениться так неузнаваемо, а вера наша ещё не окрепнуть настолько, чтобы мы вживе могли повторить молитвенные подвиги предков.
Наши отношения с верой за годы безбожия могли исказиться, ослабнуть настолько, что вместо пасхальной радости мы получим стоны, боль и смерть.
И тут на наших глазах происходит чудо: Патриарх берёт ответственность на себя и говорит – храня вас, я со своими иерархами отслужу за вас, слабосильных, то, что принято служить в вашем присутствии. Весь Храм будет мне алтарём! – и мы, маловерные, в гордыне отрицаем его подвиг.
Стыдно…
***
Пусть не будет ни одного прихожанина, пусть тягостно будет иерархам не видеть полных надежд глаз, пусть всего три-четыре телекамеры будут бесстрастно фиксировать пасхальную службу – она состоится. Мало вам её?
И благодатный огонь явится, и Христос воскреснет, так и знайте, что бы ни говорилось в пылу прелести, навеваемой на десятки наиболее отчаянных голов.
И будет радость, только в этом високосном 2020-м году она достанется дорогой ценой.
У каждого из нас должно хватить воли и мужества на то, чтобы расплатиться с бесконечной радостью Воскресения, снова – с негодованием! - отринуть мрак неверия, принять бесконечно изменчивое бытие с его ухищрениями и как никогда с жаром молиться об исцелении ближних и дальних.
Фото на заставке - Патриархия.ru
Фото на обложке - РИА Новости
