В жизнь писателя Ивана Александровича Гончарова Святая Пасха вошла еще в детские годы. Дед писателя, Иван Иванович Гончаров, хотя и начинал свою службу с рядового солдата, был человеком «книжным» и весьма религиозным. Будучи всего двадцати с небольшим лет, он взял на себя своего рода духовный подвиг: несколько лет переписывал (и даже, возможно, обрабатывал) средневековое апокрифическое сочинение «Страсти Христовы», которое особенно широкое распространение имело в старообрядческой среде. В этом книжном памятнике подробно описывались последние дни жизни Спасителя перед распятием. Нет сомнения, что еще в детстве маленький Иван Гончаров слышал чтение этой дедовской книги и держал «Летописец» в руках. Можно себе представить, что чувствовал и переживал впечатлительный мальчик, когда кто-нибудь из взрослых читал: «Наутрие же и возложиша на него великия железа на шию его и руце и приведоша его во двор Каиафе и тогда собрашася окаянии жидове малие и велице и с великою радостию яко во своих руках имеют его начаша его бити по ланитам и пхаху и плеваху аки в простое лице и в пречистые его очеса и во святыя уста…». Описано в «Страстях Христовых» и воскресение Иисуса Христа: «Господь испроверг ада и смертию смерть поправ и древнюю клятву древом крестным разруши и врата медная сокруши и двери железныя сломи и диавол связав и вся праведники в раи введе и воскрес из мертвых…». Чему же учил «Летописец» маленького Гончарова? Милосердию, верности Христу, прощению ближних, покаянию. Именно к этому призывает дед Гончарова, заканчивая свою повесть.
Пасхальную любовь описывает и другая апокрифическая повесть, которую обрабатывал и поместил в семейном «Летописце» дед Гончарова, — «Повесть о крестном сыне». Она рассказывает о том, что всеми отринутому мальчику-бедняку, которому никто не хочет стать крестным отцом, таковым становится Сам Христос. В день Пасхи Христовой мальчик оказался в храме. Видя, как люди приветствуют друг друга пасхальным целованием, отрок подумал, с кем бы он мог сотворить целование о Христе. «И хотя имел с собою яйцо по обычаю, родителей его не было в церкви той, а родственников не было у него вовсе. Соседи же пренебрегали им из-за его нищеты — и не с кем ему было целование сотворить, и огорчился он надолго, и стал плакать и рыдать сильно, говоря в себе: “Увы мне, увы! От таких родителей родился я злосчастный, что не только нет у меня сродников и приятелей, но и отца своего крестного не знаю, кто он есть или как имя его. Если бы знал его жилище, то пошел бы в дом его и поклонился бы ему, и дал бы ему целование о Христе радостно. А если он преставился от века сего, то поминал бы его как своего сродника. О Боже мой, Боже мой, Создателю мой! Увы мне, увы! Сотворив, милостиво призри на меня и помилуй меня. Ныне бо я очень несчастлив, а что ожидает меня впредь, — не знаю. О Господи мой! Не остави меня!”…». Вдруг рядом с ним оказался некий Великий Муж царственного вида и сказал ему радостно: «Чадо! Что ты плачешь в день всеобщей радости?». Когда мальчик пожаловался на свое одиночество и пренебрежение людей, Великий Муж сказал ему: «Так, чадо! Говорю тебе — воистину сын Мой ты! Я тебя от святой купели принял в крещении твоем, и являюсь твоим Крестным Отцом. И видел тебя много раз, но специально не являлся тебе и не говорил с тобою, но ныне целуемся с тобою радостно!» И поцеловал его в уста и сказал ему: «Вот, чадо Мое крестное, Христос воскресе!»
На таких христианских текстах воспитывался Гончаров. В своей семье писатель получил серьезную религиозную закваску. Рядом с домом Гончаровых находилось несколько храмов. Обязательно с семьей присутствовал маленький Ваня Гончаров на Пасхальных службах. Впоследствии семейное воспитание в строго христианском духе помогло ему встать на путь личного благочестия, сохранить в либеральной среде (чуждавшейся любой религиозности и считавшей ее «манией») серьезную веру в Бога, остаться глубоко воцерковленным человеком.
Гончарову запомнилась Пасха 1853 года. Он отмечал ее на фрегате «Паллада» во время кругосветной экспедиции адмирала Е. В. Путятина. Писатель писал в своей книге «Фрегат “Паллада”»: «На другой день стало потише, но всё еще качало, так что в Страстную среду не могло быть службы в нашей церкви. Остальные дни Страстной недели и утро первого дня Пасхи прошли покойно. Замечательно, что в этот день мы были на меридиане Петербурга.
— Это и видно, — заметил кто-то, — дождь льет совершенно по-нашему.
Кажется, это в первый раз случилось — служба в православной церкви в южном полушарии, на волнах, после только что утихшей бури. В первый день Пасхи, когда мы обедали у адмирала, вдруг с треском, звоном вылетела из полупортика рама, стекла разбились вдребезги, и кудрявый, седой вал, как сам Нептун, влетел в каюту и разлился по полу. Большая часть выскочила из-за стола, но нас трое усидели. Я одною рукою держал тарелку, а другою стакан с вином. Ноги мы поджали. Пришли матросы и вывели швабрами нежданного гостя вон».
После плавания на «Палладе» Гончаров сменил свою петербургскую квартиру, переехал на улицу Моховую и стал прихожанином храма во имя святого великомученика Пантелеимона, с которым оказалась связана вся его судьба до конца жизни. Сначала его духовником был протоиерей Гавриил Васильевич Крылов, умерший в январе 1880 года. Хотя отец Гавриил был младше Гончарова на девять лет, писатель относился к нему с большим почтением. После кончины батюшки, Гончаров переходит под духовную опеку другого священника этого же храма — протоиерея Василия Перетерского. Именно отец Василий оставил бесценное свидетельство о духовной жизни Гончарова и о том, как он ежегодно отмечал Святую Пасху. В письме к первому биографу писателя М. Ф. Сперанскому от 11 октября 1912 года духовник Гончарова вспоминал: «Я служу в приходе Пантелеймоновской церкви с 1869 г., постоянно свыше 40 лет. В этом же приходе, Моховая ул., д. № 3 <…> все в одной квартире свыше 30 лет жил и Иван Александрович Гончаров. Известие, что он был человек совершенно индифферентный к религии, не исполнял обрядов церкви, не причащался et cet., думаю, кем-то выдумано и совершенно не соответствует действительности. Я могу свидетельствовать, что он был человек верующий, хотя, может быть, по обычаю времени и по светским отношениям не всегда в жизни точно соблюдал обычаи и порядки церкви православной. В храм Божий в воскресные и праздничные дни ходил; ежегодно исполнял христианский долг исповеди и св. причащения в своем приходском храме, что особенно памятно нам потому, что он исповедался и причащался тогда, когда причастников в приходской церкви было уже очень немного, именно в Великую Субботу за поздней литургией, которая начинается только в 1-м часу дня и по предположительности кончается уже в 3-м часу дня, почему причастников на ней бывает уже мало, но всегда обязательно И. А. Гончаров».
Сохранилось «пасхальное» письмо Гончарова к его знакомому, известному юристу А. Ф. Кони, от 1887 года. Это письмо замечательно тем, что не только описывает, как Гончаров обычно встречал Пасху (обязательно причащался в церкви), но и подчеркивает, что писатель всегда выступал против внешнего обрядоверия: «Воистину воскресе Христос! Дорогой Анатолий Федорович!… “Бог есть Дух… и должно поклоняться ему в Духе и Истине”. Давно сказал это Иисус Христос самарянской жене, а с тех пор в этот самый день поклоняются Ему в куличе, пасхе, водке и проч. и называют еще день — Светлым… Не правда ли, я в этом письме похожу на какого-то заштатного попа, которого попросили отслужить и сказать проповедь, а он — не умеет?».
«Пасхальную проповедь» писатель вел и в своих произведениях, по-своему обличая суеверия, суету мыслей и образа жизни современных христиан. В романе «Обломов» он упомянул то, что видел, видимо в еще детстве, в родном Симбирске: «Никто в Крещенье не выйдет после десяти часов вечера один за ворота; всякий в ночь на Пасху побоится идти в конюшню, опасаясь застать там домового». В этом же романе писатель показал людей, всуе поминающих имя Божие и раздробляющих Божий дар жизни на всякую мелочь. К Обломову приходит его знакомый Волков, который говорит: «Слава Богу, у меня служба такая, что не нужно бывать в должности. Только два раза в неделю посижу да пообедаю у генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну а там… новая актриса, то на русском, то на французском театре. Вот опера будет, я абонируюсь». Чем живет этот человек? Он хвастает перед своим товарищем новыми перчатками, брелками. Причем брелок в виде визитки ему подарили «в Пасху вместо яичка». Таков же и карьерист Судьбинский, который говорит о Пасхе как о поводе для повышения по службе: «А! догадываюсь! — сказал Обломов. — Начальник отделения! Давно ли? — Судьбинский значительно кивнул головой. — К Святой, — сказал он».
Но были и другие примеры. В замечательном очерке «Слуги старого века», Гончаров восхищается тем, как готовится к Святой Пасхе его слуга Матвей, при этом писатель проявляет религиозную терпимость. Матвей, хотя и католик, но истинно религиозный человек, христианин в душе. Он живет по-христиански, ходит в церковь, постится: «О вине и помину не было. К сожалению, он воздерживался, по-видимому, и от пищи: по крайней мере, я не замечал у него ничего съестного, кроме остатка селедки, огурца, редьки, так что я почти принуждал его “употреблять” остатки моего завтрака, советовал протапливать печь, варить себе какой-нибудь суп, предлагал ему денег купить мяса». Но Матвей постится аскетично, как «верный в малом»: «Да ты теперь, до Пасхи-то ешь: пост для католиков не обязателен. Ты можешь есть яйца, молоко… Смотри, на что ты похож!
— Недолго, два дня всего осталось! — отвечал он, обнажая десны». Эта верность ему дорого обходится — он чуть не умирает от дизентерии. Однако этот смешной, казалось бы, эпизод заключает в себе самый серьезный смысл. Матвей в очерке вовсе не смешон. Гончаров увидел в нем истинного христианина: «“Нет, он не смешной!” — думал я, удерживая слезы».
Некоторые письма писателя подтверждают, что и сам он говел перед Пасхой самым серьезным образом. Святая Пасха вошла в его жизнь особым событием. В Пасхальную седмицу преставилась ко Господу его благочестивая мать, приведшая его к простой и крепкой, на всю жизнь, вере. В семейном «Летописце» Гончаровых имеется запись: «1851-го года 11-го апреля на Пасху в среду скончалась Авдотья Матвеевна Гончарова на 65-ом году от рождения, урожденная Шахторина, от удара, а погребена 13-го апреля на кладбище Всех Святых». Гончаров, конечно, знал о народном поверии, что окончившие свою земную жизнь в дни Светлой седмицы прощены Богом. 5 мая 1851 года он со светлой надеждой на добрую загробную участь своей матери писал сестре Александре Александровне: «… жизнь ее, за исключением неизбежных человеческих слабостей, так была прекрасна, дело ее так было строго выполнено, как она умела и могла, что я после первых невольных горячих слез смотрю покойно, с некоторой отрадой на тихий конец ее жизни и горжусь, благодарю Бога за то, что имел подобную мать. Ни о чем и ни о ком у меня мысль так не светла, воспоминание так не свято, как о ней».
Сам Гончаров умирал с христианской надеждой на прощение и вечную жизнь. Последний раз он причастился прямо перед кончиной. А. Ф. Кони свидетельствовал: «Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: “Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил”…».
Издательский совет Русской Православной Церкви
