Школьное богословие, чаще называемое схоластическим, нередко обличают в отсутствии живой мысли, чувства, дыхания истинной жизни и Духа Святого. Хлесткая фраза протоиерея Георгия Флоровского «богословие на сваях», хотя и применялась им к ситуации конца XVIII века, тем не менее стала для многих «вневременным» приговором русскому академическому богословию. Богословие молитвенное, созерцательное, богословие духовного опыта и жизни во Христе зачастую противопоставлялось и противопоставляется школьному богословию.
В этом поле напряжения личность, жизнь и богословие святого праведного Иоанна Кронштадтского, являющегося одним из ярчайших примеров опытного богословия в русской традиции, кажется парадоксом и не может не вызывать удивления и недоуменного вопроса: в чем загадка? «Школа» не смогла «испортить» отца Иоанна, и он, вопреки «школьной» установке, смог уберечь живое чувство веры, стремление не к рациональному знанию, а к жизни во Христе? Или все же школьное богословие так или иначе содействовало богословскому и духовному росту святого праведного Иоанна? В «Журнале Московской Патриархии» опубликована статья профессора кафедры общей и русской церковной истории и канонического права, заведующей Научным центром истории богословия и богословского образования Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, доктора церковной истории, доктора исторических наук, профессора, почетного доктора Санкт-Петербургской духовной академии Н.Ю. Суховой, посвященная пастырскому богословию кронштадтского пастыря (№ 1, 2024, PDF-версия)
Реформы духовного образования в XIX веке
Особое значение для развития высшей духовной школы в России имела вторая половина XIX века.
В результате реформ 1797-1798 и 1808-1814 годов духовно-учебная система в России имела свой стабильный институт подготовки преподавателей. Однако решение ее было сопряжено с рядом проблем. Ни сама духовно-учебная деятельность, ставшая главной для большей части выпускников академий, ни подготовка к ней не были организованы в достаточной степени. В результате идеи реформы 1814 года — преодоление формально-схоластической ограниченности, построение научно-богословской и церковно-практической школы, создание активно действующих центров духовного просвещения — были реализованы лишь отчасти. Процесс развития и светских, и богословских наук к середине XIX века жестко поставил вопрос о подготовке в духовной школе преподавателей-специалистов, прежде всего для высшей духовной школы. Старая традиция назначения лучших выпускников бакалаврами на вакантные кафедры без учета склонностей или темы выпускного сочинения со всей очевидностью уже не работала. К тому же в середине XIX века при увеличении числа предметов и прежнем штатном составе преподавателям приходилось вести по два-три предмета, и это совмещение не способствовало повышению качества образования.
В конце 1840-х — начале 1850-х годов много говорилось о совершенствовании образовательного процесса во всех областях знания: в 1851 году был подготовлен проект введения в духовных академиях педагогики. Обсуждение этого проекта велось во всех академиях, в том числе в СПбДА.
К 1850-м годам практическая устремленность высшей духовной школы усилилась. Она подразумевала следующие составляющие:
1) воспитание учащимися духовной академии себя как священника «в пастырском благоразумии» и готовность к воспитанию своей будущей паствы в христианском благоразумии (задача нравственного богословия);
2) умение «употреблять слово Божие в поучениях для назидания Церкви» (задача гомилетики);
3) готовность организовывать жизнь своей общины и паствы в широком смысле слова в исторических условиях как народа Христова (задача церковного права);
4) понимание собственно пастырских обязанностей (задача пастырского богословия, постепенно выделявшегося из нравственного в течение 1840-1850-х годов);
5) знание богослужения и «церковных предметов» (задача литургики и церковной археологии, на которые разделилось к 1850-м годам «учение о церковных древностях»);
6) хорошее знание святоотеческого наследия (задача введенного в академиях в 1841 году специального предмета — патристики);
7) готовность к миссионерской деятельности (задача «полемики против русского раскола» — дисциплины, оформившейся в 1850-х годах и возбудившей в академиях миссионерскую настроенность в целом);
8) обладание методами и приемами для обучения паствы (задача педагогики, появившейся также в 1850-х годах).
Среди изменений, произошедших в высшей духовной школе к середине XIX века, важным шагом был переход в преподавании на русский язык, сделавший духовную школу ближе к русскоязычному приходу, но потребовавший отработки соответствующей терминологии и составления догматических систем на русском языке, а также повышение внимания к Священному Преданию и появление в учебном процессе патристики (1841 год).
В 1858 году архиереев столичных городов — святителя Филарета (Дроздова) и митрополита Григория (Постникова) — попросили высказать мнение о желаемых изменениях в духовной школе. В числе главных недостатков духовно-учебного процесса архипастыри называли методическое несовершенство, отвлеченность и «теоретичность». Учебные программы не выделяли главного — сущностного, сотериологического и не содержали «практического элемента», то есть указаний на практическое решение той или иной реальной ситуации. Архиереи предлагали внести в планы и педагогику, но в качестве раздела нравственного и пастырского богословия. В 1865 году в Главном присутствии по делам православного духовенства при обсуждении привлечения духовенства к преподаванию в церковно-приходских школах вновь был поставлен вопрос о введении педагогики в семинарские программы. Однако из-за перегруженности учебных планов, нехватки преподавателей и соображений, что не стоит вводить новый теоретический курс, построенный на западных учебных пособиях, процесс внедрения новой учебной дисциплины шел сложно. С энтузиазмом взялся за это лишь новый ректор СПбДА протоиерей Иоанн Леонтьевич Янышев, даже не дожидаясь официального указа. Начав с педагогических бесед со студентами, после официального введения педагогики в учебные планы протоиерей Иоанн сам занял кафедру нововведенной педагогики, что было нетрадиционно для ректора.
Должна ли была педагогика стать особой «пастырской педагогикой»? Как она связана с пастырским учительством как одной из основных составляющих пастырского служения? Расширение миссионерской деятельности Русской Православной Церкви в 1840-х годах на территории Российской империи и вне ее пределов подняло вопрос о роли духовной школы в этом процессе. Выпускники духовных школ на протяжении многих десятилетий пополняли состав церковной миссии. Однако теперь акцент ставился на специальной подготовке к этому специфическому служению, введении специальных предметов, разработке методик, составлении пособий.
В 1874-1875 годах, когда в духовных академиях завершали обучение курсы, начавшие образование по новому Уставу, архиепископ Макарий (Булгаков) — ревизор, назначенный Святейшим Синодом, — в целом дал положительный отзыв, но обратил внимание на «нежизненность» педагогических занятий выпускного курса. Проблемные лекции не соответствовали семинарским программам, проводились формально; таким образом, практическая подготовка будущих выпускников на деле все еще оставалась слабой.
Рост революционных настроений и нигилистической пропаганды в России в начале 1880-х годов остро поставил вопрос о воспитании народа в духе преданности Церкви и российскому престолу. Надежды, возлагаемые в этом вопросе на церковно-приходские школы и приходское духовенство, вновь заставили обратить пристальное внимание на правильную постановку образования в духовной школе. Академии ставилась в вину «недостаточность живого церковного чувства», без которого богословская наука становится самодостаточной. Опять возник вопрос о корректировке уставов духовной школы, что отражено в реформах 1869 и 1884 годов. Главной целью реформ являлось желание устранить недостатки учебного процесса и построить более удачный вариант высшего духовного образования.
Административно-организационные вопросы каждой реформы решались в духе соответствующей эпохи, отражая, с одной стороны, государственную политику в области образования, с другой — определенные тенденции в церковной среде. Шел поиск наиболее адекватных решений проблем высшего духовного образования и церковного богословия. Обе реформы были направлены на реализацию идей реформы 1814 года, не получивших должного развития в первой половине XIX века.
Реформы 1869 и 1884 годов решали задачи подготовки преподавателей-специалистов, развития богословской науки в соответствии с научными и духовно-учебными запросами Русской Церкви. Преобразования 1869 и 1884 годов дали специалистов в разных областях богословия.
Развитие контактов с университетской наукой, стимулированное реформами, способствовало вхождению ученых духовных академий в научно-исследовательские круги.
Однако задача построения учебного процесса не была успешно решена ни одной из реформ. Их реализация показала недостаточную продуманность учебных концепций и неготовность учебных корпораций к полноценному осуществлению заявленных идей.
Система научной и педагогической специализации преподавателей привела к появлению в духовных академиях компетентных специалистов, имеющих научные результаты в области своих исследований. Были конкретизированы задачи, стоящие перед высшими духовными школами, основное внимание было обращено на внутренние задачи учебного процесса и богословской науки, установлена взаимосвязь актуальных задач церковной жизни и богословской науки. Появились специальные научные исследования во всех областях богословской науки, начали формироваться научные традиции и научные школы.
Духовно-учебный путь святого праведного Иоанна Кронштадтского
Святой праведный Иоанн Кронштадтский — Иван Ильич Сергиев — прошел типичный духовно-учебный путь юноши духовного сословия XIX века: окончил Архангельское духовное училище (1841-1845), Архангельскую духовную семинарию (1845-1851) и Санкт-Петербургскую духовную академию (1851-1855). Этот путь был непрост, особенно для детей небогатых клириков: хотя образование давалось в долг (а для тех, кто не планировал покидать духовное сословие, и вовсе бесплатно), приходилось думать и о нуждах семьи, искать дополнительный заработок. При бедственном положении семьи — а у Сергиевых было именно так — высшее духовное образование в известном смысле являлось роскошью, поскольку не было необходимым для священнического служения: на пастырское духоводство была ориентирована непосредственно семинария. А это значит, что и сам отец Иоанн, и его семья ценили высшее богословское знание и — осознанно или интуитивно — усматривали в этом знании основание и важнейшее вспоможение для пастырского служения, для христианского подвига, для устремления к святости.
И.И. Сергиев был студентом XXI курса СПбДА с августа 1851 по июнь 1855 года. Это последние годы царствования Николая I — вторая половина того периода, который в историографии называют «мрачным семилетием»1. Усиление контроля за университетами, упразднение в них кафедр философии, вмешательство в научную жизнь и запрещение некоторых тем для исследований — эта ситуация не могла не отразиться на деятельности российской высшей школы.
Духовные академии жили в те годы довольно замкнуто, занимаясь преимущественно развитием собственно духовного образования и решением проблем, с этим связанных, которых было немало. И именно в начале 1850-х годов многие из них приобрели особую значимость: возникли вопросы и практические, и методические, и принципиальные — связанные с определением смысла, цели, задач высшей духовной школы, ее места и значения в Церкви, в российской научно-образовательной системе, в российском государстве.
СПбДА, как и прочие духовные академии, в период обучения XXI курса жила по Уставу, разработанному в начале XIX века (1808-1814), и жизнь эта была достаточно стабильна. Тем не менее Устав допускал определенную гибкость, некоторые его положения были скорректированы позднейшими постановлениями, при этом творческие изменения вполне укладывались в общую стабильность. Например, именно в эти годы в академиях активно шел процесс формирования «пастырского» блока предметов: самого пастырского богословия, гомилетики, литургики, церковного законоведения. Вместе с тем неизбежно возникала проблема сочетания научно-богословской подготовки и развития духовной учености с пастырской подготовкой студентов.
При реформировании академий по Уставу 1814 года задача подготовки пастырей была поставлена перед средней духовной школой — семинариями, а академии должны были заниматься развитием богословской науки, готовить кадры для особых церковных служений и преподавателей для семинарий, то есть учителей для будущих пастырей.
В эти годы предпринимаются настойчивые попытки сделать школьное богословие более практическим, деятельным — не в смысле утилитарности, а в смысле близости к реальной церковной жизни и решению ее проблем — приходских, миссионерских. Во время обучения Ивана Сергиева духовная академия давала широкое образование, охватывающее не только богословские предметы, но и спектр небогословских дисциплин, включая математику и физику. Основой всего богословия, богословского размышления, формирования богослова было чтение и толкование Священного Писания: именно оно «есть корень... всех отраслей богословских познаний» и критерий истинности всякой богословской мысли и всякого духовного опыта2, как писал святитель Филарет (Дроздов), бывший наиболее влиятельной фигурой в Русской Православной Церкви на протяжении более сорока лет, с 1821 по 1867 год.
Преподаватели СПбДА, у которых учился отец Иоанн Кронштадтский, и его соученики
Священное Писание читал Моисей Александрович Голубев; по его статьям можно выделить темы и опорные моменты, на которые он обращал особое внимание студентов: исполнение Ветхого Завета в Новом, то есть «предуказания новозаветных событий ветхозаветными авторами», нравственное и «таинственное» понимание Писания3.
Догматическое богословие преподавал уже знаменитый к тому времени Преосвященный Макарий (Булгаков), бывший и ректором академии (1850-1857). Среди трех русскоязычных «великих догматик» середины XIX века одна принадлежала преосвященному Макарию (Булгакову), и ее публикация была завершена как раз к моменту перехода курса Ивана Сергиева в старшее, богословское отделение4. Догматика преосвященного Макария вызвала неоднозначную реакцию современников. Протоиерей Георгий Флоровский считал его книгу «типическим продуктом Николаевской эпохи», «устарелой уже при самом ее появлении в свет», диссонирующей с аскетическими понятиями и традициями духовной жизни5. Однако этот труд задумывался и составлялся как школьный учебник, особенно важный в связи с переходом в 1840-х годах школьного богословия на русский язык. Он закладывал твердые основы догматического сознания. Духовная жизнь, жизненное богословие, церковное служение должны были базироваться на этой системе, а не заменяться и не ограничиваться ею.
Были и противоположные оценки этого труда — не только известный и очень похвальный отзыв о нем святителя Иннокентия (Борисова)6, но и трезвая характеристика места и значения «Догматики» в истории русского богословия, данная Н.Н. Глубоковским: этой книгой «подводился итог всему предшествующему развитию и создавалась фактическая возможность для дальнейшего движения по новым путям»7.
Еще одним важным событием в учебном процессе тех лет стало введение в академиях курса о русском расколе, в СПбДА порученного иеромонаху Никанору (Бровковичу). Правда, изучением раскола в эти годы занимались многие члены корпорации: сам преосвященный ректор в 1855 году напечатал одно из первых пособий по истории русского раскола8. Реальные источники и проблемы притягивали студентов, были очень привлекательны для исследования, а еще более их вдохновляла романтичная перспектива непосредственного апостольского благовестия. Этот порыв поддержал не только молодой преподаватель расколоведения, но и преосвященный Макарий, и с его благословения был организован кружок, объединивший ревнителей миссионерских трудов. Иван Сергиев входил в их число; для выпускного сочинения он даже выбрал тему «О Кресте Христовом в обличении мнимых старообрядцев», имея желание по окончании академии приять монашество и отправиться в миссию.
Пастырское богословие в СПбДА преподавал архимандрит Кирилл (Наумов). За свой учебный курс, изложенный в виде учебника, в 1855 году архимандрит Кирилл получил редкую в те годы степень доктора богословия. Это свидетельствует не только о качестве курса, но и об особом внимании к пастырскому богословию как к новой дисциплине, для которой надо было определить поле изучения, круг источников, методологию. Курс архимандрита Кирилла заявлял пастырское богословие как «систематическое изложение обязанностей пастыря Церкви», что вполне укладывалось в традицию второй половины XVIII века: знаменитой «Книги о должностях пресвитеров приходских» и ее учебных интерпретаций. Повышенное внимание к церковно-практической деятельности, характерное для первой половины 1850-х годов, побуждало видеть за изложением пастырских обязанностей реального человека, во спасение которого и направлялись эти обязанности. Поэтому пафос миссионерского и пастырского служения среди студентов тех лет был достаточно высок.
Соучениками святого праведного Иоанна Кронштадтского были будущие епископы Минский и Туровский Варлаам (Чернявский), Аккерманский Аркадий (Филонов), Елисаветградский Мемнон (Вишневский); ученые-исследователи церковный историк М.О. Коялович, историк и апологет А.И. Предтеченский; деятели духовного образования протоиереи Иоанн Толмачев, Димитрий Соколов. У однокурсников, подвизавшихся на столь разных поприщах, была и общая черта: все они трудились на ниве церковного просвещения и благотворительности. Нельзя не видеть в этом и влияние их alma mater, Санкт-Петербургской академии. Но ближе всех и по служению, и по судьбе к святому праведному Иоанну был священник Александр Гумилевский. Он получил известность как человек, отдающий себя служению людям. Первые годы его священнической деятельности были близки к тому, как начинал отец Иоанн Кронштадтский. Отец Александр посещал бедных на дому, ходил для них в аптеку, отдавал им самое необходимое, буквально снимая с себя. В 1860 году открыл на своем приходе одну из первых воскресных школ в Петербурге, в которой он преподавал сам и привлекал к безвозмездному преподаванию студентов старших курсов СПбДА. Был духовником Крестовоздвиженской общины сестер милосердия, недавно вернувшихся с фронта, с Крымской войны. Издавал журнал «Дух христианина», в котором высказывал идеи превращения церковного прихода в христианскую общину, живущую единой молитвенной жизнью, помогающую неимущим и бедным. Но главной идеей и деянием отца Александра Гумилевского было создание первого церковно-приходского благотворительного Христорождественского братства.
Таким образом, и сокурсники святого праведного Иоанна Кронштадтского вставали на путь самоотверженного пастырского служения, взращивали в себе любовь к каждому человеку как к образу Божию, искали неформальные решения церковных проблем и приобщения своих пасомых к жизни во Христе.
Неправильно будет представлять дело так, будто благополучная обстановка высшей духовной школы с неизбежной закономерностью производила подвижников и ревностных пастырей, осуществлявших жертвенное служение Богу, Церкви, ближнему. В то же время нельзя не учитывать основу, заложенную высшей духовной школой, знания и традиции, к которым отец Иоанн там приобщился, хотя многое в служении пастыря совершалось в восполнение того, что некогда дало ему академическое образование. Здесь не было конфликта. Это было развитием, реализацией учения — тем, что и ожидает школа от своих выпускников.
Духовное образование — процесс тонкий и несводимый к формальным критериям, его результативность трудно определить показателями «остаточных знаний», карьерного роста выпускников, числом защищенных диссертаций. Духовная ученость может выражаться в фундаментальных исследованиях, обогащающих Церковь новым знанием и углубляющих наше знание о Боге и Его творении, о Церкви и путях нашего спасения. Эта же ученость может выражаться в готовности пожертвовать собой ради Бога и ради ближнего. Все это в совокупности и составляет понятие духовного образования, и понятие это не статично, а динамично, оно продолжает формироваться достижениями тех, кто приобщился к духовному знанию. И святой праведный Иоанн Кронштадтский является одним из наиболее значимых и полноценно реализовавшихся выпускников российской духовной школы.
Значение академического образования для отца Иоанна
Святой праведный Иоанн Кронштадтский всегда с благодарностью относился к школе, которая его вырастила, особенно к высшей, к академии: «Как Аврааму, если не высоко будет так сказать, Бог повелел мне еще в молодости оставить дом, родителей и отечество и идти в землю или в место, которое Он Сам мне показал. Это — Петербург и Духовная академия»9. В своем дневнике отец Иоанн пытался осмыслить значение академического образования в своей жизни: «В самом деле, чем я был бы, если бы по окончании семинарского курса поступил священником в село? Едва ли бы далеко был от состояния болвана: все доброе во мне заглохло бы и пропало. Но теперь Господь дал мне случай и побуждение развиться во мне всему доброму»10.
Отец Иоанн связывал с полученным духовным образованием и возможность духовного возрастания: «Обильно открыл Ты мне, Господи, истину Твою и правду Твою. Чрез образование меня науками открыл Ты мне все богатство веры и природы и разума человеческого... отчасти познал я великую науку самопознания и приближения к Тебе»11. Более того, успешность в познании наук ассоциируется у отца Иоанна (по крайней мере, в его снах) с эсхатологическими свершениями: «Видел я сон, что и в математике не готов, а переведен в философский класс Академии; как буду отвечать, когда не знаю и предыдущего курса... Это означает, что я не готов по жизни и делам и ответа на Страшном Суде не могу дать»12.
Неоднократно в своих дневниках отец Иоанн с благодарностью поминал своих наставников: преосвященных Макария, Иоанна, Кирилла и профессоров-мирян. Но при этом отцу Иоанну был дорог именно тот порядок академии, в котором воспитывался он, — к академиям после преобразования, проведенного в 1869 году, отношение отца Иоанна меняется. Основные черты этой реформы — «специализация», сменившая богословский (и не только богословский) «энциклопедизм», и «критические исследования», сменившие «духовные рассуждения», — казались отцу Иоанну не просто неполезными, но явно вредными. Он очень ценил широту образования, которое получил сам, причем не только богословского, считая большим вредом «заточку» его на какой-либо конкретной области.
Отец Иоанн с большим опасением писал о перспективах «критического направления» науки: «В нынешних учебных заведениях, не только светских, но даже отчасти и в духовных, особенно в высших, мудрость человеческая подавляет мудрость Божественную, — та мудрость, которая пред Богом есть глупость... Оттого мало, очень мало веры и христианского благочестия в этих заведениях; юношество с пренебрежением относится к молитве, обрядам и постановлениям Церкви, чуждается Церкви»13. Он молился, чтобы возвратился любезный его сердцу «строй академического образования, святотатственно разрушенный современными умниками и ревнителями не по разуму»14.
Еще более болезненно оценивал отец Иоанн популярные в 1870-х годах идеи учреждения вместо духовных академий университетских богословских факультетов или соединения академий с университетами: «Хотели еще уничтожить духовные семинарии и академии. Что тогда было бы? Тогда мудрость мира сего совсем подавила бы мудрость Божию, Евангелие Царствия Божия, мудрость языческая стала бы царить в стране христианского Православия. Упаси Боже!»15
Печатные труды отца Иоанна
Опубликованные труды отца Иоанна можно условно разделить на ранние — выпускная кандидатская работа «О Кресте Христовом» (1855) и читавшиеся вскоре после выпуска «Катехизические беседы» (1859) — и все остальные, которые представлены словами, дневниками, письмами, а также сборниками, составленными на основе дневников («Моя жизнь во Христе», «Христианская философия» и др.).
Кандидатская диссертация, хотя и была написана по теме, предложенной расколоведом иеромонахом Никанором (Бровковичем), представляла собой археологическое исследование, предпринятое с апологетической целью16. Основная часть предварялась Введением, в котором, кроме обычных для школьной традиции элементов (предмет исследования, логика работы), есть еще один раздел: о прообразованиях Святого Креста в Ветхом Завете. Этот раздел, пусть и небольшой, вводил в работу экзегетический элемент, причем по чрезвычайно важной теме — связь новозаветного образа и ветхозаветного прообраза17. Хотя кандидатская диссертация в целом отвечала «школьному канону», в ней можно выделить два момента, важных для автора: значение креста в жизни христианина и убежденность автора в правоте Святой Церкви, недопустимость посягать на ее единство.
Еще более показательны «Катехизические беседы», проводившиеся отцом Иоанном начиная с 1857 года и опубликованные в 1859 году. Их структура вполне школьная и в целом соответствует структуре «Догматики» преосвященного Макария — по крайней мере, имеет ее в виду18.
Разумеется, учебник догматического богословия для высшей духовной школы и катехизические беседы для народа — жанры разные, поэтому труд отца Иоанна отличается простотой, доступностью, нравственными замечаниями, пастырскими призывами, отсутствием обширных «макарьевских подвалов» с цитатами и ссылками. Но структурное сходство подтверждает, что отец Иоанн опирался на полученные школьные знания, — по крайней мере на первых шагах своего служения. На это же указывают вкрапления из статей профессора Моисея Александровича Голубева — в тех местах, где отец Иоанн старался показать своим слушателям поразительное исполнение пророчеств Ветхого Завета в Новом19.
Очевидно, что отец Иоанн осмысляет и углубляет знания, полученные им в академии. Во-первых, в своих «Катехизических беседах» он ссылается на литургические тексты — например, на Троичны Постной Триоди, каноны, молитвы из чина водоосвящения. Это не характерно для преосвященного Макария, который не считал литургические тексты догматическими. Но для отца Иоанна с первых шагов на литературном поприще они — важный источник для правильной веры, и здесь тоже можно (хотя бы отчасти) иметь в виду влияние «литургического подъема» времен обучения отца Иоанна в духовной академии. В дальнейшем важность литургических текстов для отца Иоанна только возрастет, об этом он много пишет в своих дневниках: «Какая широкая любовь заключается в молитвах, ектениях церковных на вечерне, утрене и Литургии! Она объемлет весь мир вообще и каждого человека в особенности, по имени!»20
Во-вторых, отец Иоанн опирается на опыт: молитвенный, опыт борьбы с грехом, с помыслами, просто опыт самонаблюдения: «...кроме Св. Писания, в бытии злых духов уверяет нас и опыт. Люди, наблюдающие за самими собою, за состоянием своей духовной жизни...» — и далее довольно обширное размышление о «нечистых помыслах» и «желаниях страстных», посылаемых «духами злобы поднебесной»21.
В-третьих, излагая раздел о Боге как Творце, отец Иоанн уделяет большое внимание Шестодневу — сотворению видимого мира (Беседы 8-12)22.
Отец Иоанн писал в эти годы в дневнике о важности для него познания мира, созданного Творцом, и желании обратить на это внимание своей паствы: «Учась в Академии, я любил наслаждаться созерцанием чудного порядка в мире и его красоты и от души желал, чтобы Бог привел меня когда-нибудь разделить это чистое, возвышенное удовольствие с другими людьми, именно — побеседовать о творении в Церкви... И что же? Через год с небольшим я назначен катехизатором, и... должен был говорить именно о творении»23. В начале «Катехизических бесед» отец Иоанн ясно указывает на «тайну человека» и «бесчисленное множество тайн... в окружающей нас природе», которые помогают постижению «тайн небесных», и особенно «высочайшей тайны триипостасного Божества»24. Таким образом, тайна творения свидетельствует о тайне Творца.
Разумеется, выделенные особенности отчасти определяются жанром живых катехизических бесед, но в этом просматривается начало всего опытного богословия отца Иоанна. В нем несколько меняется «школьная» логика преосвященного Макария: если последний идет от общего теоретического к частному, то отец Иоанн начинает выстраивать логику от частного, опытного познания человека и мира — к общему, к Творцу. В целом эта же структура определила и последний фундаментальный труд отца Иоанна «Христианская философия», который разбирается подробно протоиереем Павлом Хондзинским25.
Дневники отца Иоанна, в отличие от начальных трудов, представляют собой записи, не имеющие четкой структуры, часто не связанные непосредственно между собой, имеющие много повторений. Первое, что трудно не заметить, — постоянное обращение отца Иоанна к Священному Писанию, слову Божию, которое «переживет все века и будет всегда живо и действенно»26. Отец Иоанн вообще не может существовать вне Писания: «Когда не слышу или не читаю слова Божия, тогда я самый жалкий человек, без покоя, без простора и отрады в сердце, тогда для меня все в мире — ничто»27.
Обращение к Священному Писанию вполне естественно для любого верующего человека, тем более пастыря. Но в богословии святого праведного Иоанна Кронштадтского заметен «школьный» импульс начала XIX века, о котором было сказано выше. С одной стороны, опираясь на свой личный опыт, он призывает постоянно читать Писание и разумевать его смысл, имея это «отправной точкой» для богословских размышлений: «Надо больше читать слово Божие... размышлять о Боге, о творении, о назначении и предопределении человека, о Промысле, об искуплении, о неизреченной любви Божией к роду человеческому, о жизни и подвигах святых Божиих человеков, разными добродетелями угодивших Богу, и пр.»28. С другой — постоянно поверяет конкретными местами слова Божия подлинность и своих духовных размышлений, и личного духовного опыта.
Можно выявить в записях отца Иоанна и «школьную» концепцию тройственного служения слову Божию; отец Иоанн очень часто выстраивает эту цепочку:
- «виновник всякого слова есть Бог Слово, Сам Бог наш, в Троице покланяемый»;
- ипостасное Слово Божие — Сын Божий — всегда соединен со Отцом и Духом Святым в слове Священного Писания;
- так и в человеческом слове: «в молитве или в писаниях богомудрых отцов участвует по Своему вездесущию Отец — как верховный Разум, творческое Его Слово, и Совершитель Дух Святый»29.
Постоянное чтение святоотеческих трудов за годы академической учебы стало не только привычкой, но и жизненным руководством. Отец Иоанн часто писал в дневниках о важности постоянного чтения трудов святых отцов — прежде всего святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, преподобных Ефрема и Исаака Сириных30. Златоустый святитель стал для отца Иоанна важным жизненным ориентиром: первая книга, приобретенная им в академии на заработанные письмоводительством деньги, была «Беседы святого Златоуста на Евангелие от Матфея». В дальнейшем, служа у престола Божия, отец Иоанн словами святого Златоуста молился ежедневно за Литургией, вдохновлялся его проповедями, воздавал славу «молитвеннику нашему теплому о нас»31. Как неоднократно отмечалось в историографии, в трудах, в том числе в дневниках, отца Иоанна нет свидетельств о том, что у него был духовник. По этому поводу митрополит Вениамин (Федченков) заметил, что святитель Иоанн Златоуст стал для отца Иоанна «духовным руководителем», наставником, «старцем» на всю жизнь32.
Однако важен сам ход мысли или метод богословствования отца Иоанна, насколько его можно реконструировать по дневнику. Проиллюстрируем это примером учения о Церкви — одной из важнейших для кронштадтского пастыря тем: как писал преосвященный Вениамин (Федченков), отца Иоанна «воспитала Церковь»33.
В своих размышлениях пастырь исходит из опыта — наблюдения за своей душой, ее чувствованиями и стремлениями: «Ваша душа ищет истинной жизни, сродной себе пищи: пищи уму — истины, сердцу — покоя и блаженства, воле — нормального направления или законности»; указывает практические решения: «...идите в Церковь: она всем этим обладает преизобильно»; затем обосновывает это теоретическим знанием с опорой на Священное Писание: «...она [Церковь] "столп и утверждение истин" (1 Тим. 3:15)»; наконец, разворачивает это обоснование, вписывая его в общую сотериологическую перспективу Домостроительства Божия: «...потому что в ней [Церкви] слово Божие, показующее начало всех вещей, начало человеческого рода, сотворение человека по образу и подобию Божию, падение его, восстановление его чрез Спасителя человеков, средства ко спасению, веру, надежду и любовь»34.
Может ли школьное богословие стать опытным?
Неизбежно встает вопрос: является ли представление отца Иоанна о Церкви исключительно духовно-опытным, или все же для него важен и земной аспект бытия Церкви? Другие фрагменты дневника позволяют выявить понимание отцом Иоанном устроения Церкви в исторических условиях. Опираясь на опыт жизни в Церкви, отец Иоанн приходит к заключению: «Господь сказал о Церкви Своей: "созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ее" (Мф. 16:18). Это сказано как о пастырях Церкви, или иерархии церковной, и о всех истинно верующих, так и о всех таинствах, о всех догматах, заповедях св. православной веры и о всех чинопоследованиях таинств, напр. Литургии, священства, брака, крещения, миропомазания, елеосвящения, которые установлены на все века и прошли уже многие столетия и тысячелетия неизменно. Вот как тверда Церковь, основанная Господом! (курсив мой. — Н.С.)»35.
Как это соотносится со «школьным» учением о Церкви, которое преподавалось отцу Иоанну? Отец Иоанн структурирует мысль по трудам своего преподавателя догматического богословия: в словах кронштадтского пастыря о земном бытии Церкви можно даже проследить разделы «Догматики» преосвященного Макария. С другой стороны, логика отца Иоанна и в этом случае направлена противоположно: если преосвященный Макарий идет от теоретического понятия о Церкви к реализации его в процессе освящения человека Божией благодатью, то отец Иоанн в дневниках исходит из опыта освящаемого человека и ведет его к осознанию, что есть Церковь.
История христианства предлагает нам два пути к богословскому знанию:
- теоретико-описательный: от богословия в тесном смысле слова (о Боге в Самом Себе) — к Домостроительству Божию — к искуплению человеческого рода и спасительному пути, который должен пройти человек;
- практико-подвижнический: от очищения человека (аскетика) — к постижению тварного мира (физика) — к собственно богословию (созерцанию Божества).
Школьное богословие преосвященного Макария, как и большинство школьных систем, твердо следует первым путем. Отец Иоанн идет преимущественно путем практико-подвижническим. Однако, имея полученное в духовной школе теоретическое знание, он, восходя от личного очищения к постижению тварного мира и далее к созерцанию Бога, априорно проверяет полученные знания личным опытом.
Вопрос, может ли школьное богословие стать опытным, допускает краткий ответ: да, может, и пример отца Иоанна — свидетельство тому. Его записки следует считать именно богословием, а не просто практическими пастырскими текстами. При этом школьное богословие послужило на каком-то этапе опорой его богословию опытному, позволяя открыть «все богатство веры и природы и разума человеческого, вчитаться во всей полноте смыслов в слово Божие, открыть богатство святоотеческого наследия, в какой-то степени изучить законы ума человеческого и его любомудрие, строение и красоту речи... отчасти познать великую науку самопознания и приближения к Богу»36.
Богословские идеи, изученные в академии, отец Иоанн проверял в дальнейшем личным опытом жизни в Церкви. Под влиянием этого опыта полученные богословские знания сохранялись, уточнялись, углублялись; при этом дефиниции, схемы, структуры, неизбежные в школьном учении, препобеждались реальным духовным опытом. Зерно школьного богословия разрушалось внешне, прорастая в новое, опытное богословие, которое что-то наследовало от зерна, а что-то развивало и наполняло другими, более жизненными смыслами, а основным критерием истинности богословских идей и выводов становилась сама жизнь во Христе.
По сути, этого и ждала духовная школа от своих выпускников: полученный комплекс знаний, заданная система координат определяли перспективу, которую можно было реализовать только личными усилиями. Таким образом, святой праведный Иоанн Кронштадтский своей жизнью явил то, что заложено в самом понятии духовности школы, какими бы историческими факторами ни обусловливалось появление этого определения.
1 Годы с 1848 по 1855-й — правительственная реакция, время «цензурного террора» и усиления деятельности тайной полиции. Переживала кризис общественная мысль, русская литература и искусство, подверглись преследованиям университеты, русским подданным был запрещен выезд за границу, а иностранцам — въезд в Российскую империю.
2 Филарет (Дроздов), архим. Обозрение богословских наук в отношении преподавания их в высших духовных училищах // Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам, изданное под редакцией преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского: в 5 т. Т. I. СПб., 1885. С. 124.
3 [Голубев М.А.] Новозаветные события, предуказанные в истории пророка Ионы // Христианское чтение. 1853. Ч. 2. С. 229-239; [Его же]. О христианской любви к ближним: Изъяснение 13-й гл. 1-го послания св. ап. Павла к Коринфянам // Христианское чтение. 1856. Ч. 2. С. 91-132; и др.
4 Макарий (Булгаков), еп. Православно-догматическое богословие: в 5 т. СПб., 1849-1853.
5 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. Переизд.: Вильнюс, 1991. С. 221-223.
6 Иннокентий (Борисов), архиеп. Разбор сочинения доктора богословия епископа Макария, под заглавием «Православно-догматическое богословие» // Макарий (Булгаков), митр. Православно-догматическое богословие: в 2 т. Т. I. М., 1999. С. VI-XII.
7 Глубоковский Н.Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. М., 2002. С. 7.
8 Макарий (Булгаков), еп. История русского раскола, известного под именем старообрядства. СПб., 1855.
9 Святой праведный Иоанн Кронштадтский. Дневник (далее: Дневник). Т. 2: 1857-1858. Тверь, 2005. С. 443-444.
10 Там же. С. 443-444.
11 Моя жизнь во Христе: Дневник отца Иоанна Кронштадтского. СПб., 1893. С. 61.
12 Дневник. Т. 17: 1872-1873. Тверь, 2009. С. 487-488.
13 Дневник. Т. 16: 1871-1872. Тверь, 2008. С. 54.
14 Дневник. Т. 17. С. 27.
15 Дневник. Т. 16. С. 54.
16 Первое издание: Сергиев И., прот. О Кресте Христовом (против раскольников). СПб., 1896. Цит. по: Иоанн Кронштадтский, прав. О Кресте Христовом (против раскольников) // Ставрографический сборник. Кн. III: Крест как личная святыня. М., 2005. С. 3-80.
17 Иоанн Кронштадтский, прав. О Кресте Христовом. С. 5-9.
18 Хондзинский П., прот. Опытное богословие святого праведного Иоанна Кронштадтского // Святой праведный Иоанн Кронштадтский: избранные сочинения, проповеди, материалы. М., 2011. С. 102.
19 Иоанн Кронштадтский, прав. Катехизические беседы. Кронштадт, 1859. С. 157-165 и др.
20 Дневник. Т. 15: 1870-1871. Тверь, 2006. С. 512.
21 Иоанн Кронштадтский, прав. Катехизические беседы. С. 44-46.
22 Там же. С. 51-105.
23 Дневник. Т. 2. С. 467-468.
24 Иоанн Кронштадтский, прав. Катехизические беседы. С. 4-5.
25 Хондзинский П., прот. Опытное богословие святого праведного Иоанна Кронштадтского. С. 98-136.
26 Моя жизнь во Христе. С. 63.
27 Дневник. Т. 19: 1874-1876. Тверь, 2011. С. 187.
28 Моя жизнь во Христе. С. 355-356.
29 Моя жизнь во Христе. С. 534-535 и др.
30 Дневник. Т. 19. С. 94; Моя жизнь во Христе. С. 48, 100 и др.
31 Дневник. Т. 17. С. 511; Вениамин (Федченков), митр. О. Иоанн Кронштадтский. М., 2005. С. 68.
32 Вениамин (Федченков), митр. О. Иоанн Кронштадтский. С. 27, 241.
33 Там же.
34 Моя жизнь во Христе. С. 474-475.
35 Там же. С. 430-431.
36 Там же. С. 61.
«Церковный вестник»/Патриархия.ru
