Люблю, когда всё впервые.
Не то чтобы я не придавал должного повседневности, но понимая притом, что она не больше, чем повседневность – густая и порой вязкая основа действительно поворотных и личных, и глобальных событий, накапливающихся в ней и рвущихся через неё… нет-нет, я отдаю должное её мерным волнам, стучащимся в борт и стоячей на приколе лодке, но куда больше нравятся мне распахнутые паруса, скрипучие повороты руля, плещущие вёсла и ощущение вырастающего где-то за синими горизонтами новой земли и нового неба.
Устремлённостью в будущее нас манили ещё в раннем детстве, и оно, может быть, единственным уцелело в нас призраком прежней жизни, когда обещанное нам «великое будущее» капитанов дальнего космоса замерло, обнулилось, и на место его пришла та самая простая и лишённая иллюзий жизнь, с монотонностью которой следует справляться только весенним предчувствием изменений к лучшему.
Наше поколение приходило ко Христу мучительно долго, подчинившись одному инстинкту – правды. Во мраке социальной и духовной смуты 1990-х гг. мы выбирали между смертью от отчаяния и безверия и жизнью по некогда попранному и отменённому, как советское будущее, завету. И тот же выбор стоял перед всеми, рождавшимися за нами вслед. Но и выбрав жизнь во Христе, кто может всерьёз полагать, что знает, ощущает Его в себе так же твёрдо, как апостолы? И тем не менее, земная вера в Него означает именно апостольский путь.
Дебют первый
…Я уже бывал в литературном кафе Дома книги на Новом Арбате. Стояла зима, и была назначена литературная дуэль, не означавшая никакого противостояния, но только изъяснения мнений относительно словесности – телепрограмма, в пору которой следует сидеть ровно, а мыслить и говорить по возможности ясно. Вчера на той самой сцене сидело четверо, один из которых – автор – был мне особенно знаком.
В осенний день 2016-го я пришёл в Издательский Совет со своим крёстным, поэтом Александром Орловым. Пока шли от метро мимо Новодевичьего, хлынул дождь, и мы промокли. Садясь на диван отца Макария, я стеснялся того, что с меня текло.
- Ну, заодно и окрестились, - рассмеялся батюшка, разливая чай.
Я подписал ему свою очередную тоненькую книжку стихотворений, и тогда же мы обо всём договорились. «Обо всём» означало для меня «обо всей моей дальнейшей судьбе», потому что работа мужчины есть судьба его, и ровно то же самое касается поэтов.
- Мы родились, когда ещё был комсомол, - адресуется отец Макарий к уважаемой ведущей из издательского дома «Комсомольская правда», и тут же окликает всех собравшихся: – Мы в основном дети не священников – их было тогда очень мало. Мы – дети инженеров…
«И я!» - тут же отзывается во мне.
- Я накануне внимательно ознакомился с книгами, выпущенными издательским домом, и понял, что моя книга, наверное, первое православное издание.
Бом-м-м-м. Дебют номер один – издательского дома «Комсомольская правда».
Дебют второй
Понятия автора и авторства, то есть, земного пути автора, обретшего форму книгоиздания, сделались для меня священными. Так меня научили, и так я научен, поскольку акт словесного дарения граду и миру освящён для меня отвагой предпослать избранные самим собой слова в своём неподражаемом порядке тем, кого ты можешь никогда не узнать – и людям настоящим, и людям будущим, и самой вечности, и Тому, кто её создал.
С доступностью печатного (не денежного) станка многие утратили трепет перед прыжком в неизвестное, отчаливанием на той самой лодке в его непроглядный туман, а многие так вообще робеют пускаться в одиночное плавание. В Литинституте я порой тщетно учу не просто плаванию, но отталкиванию от бессловесного берега так же, как в семинариях и духовных академиях уговаривают не бояться возносить молитву.
Из «Острова» с Мамоновым я больше всего ценю сцену изгнания беса. Камни, покрытые снегом, серое небо, повреждённая душа, покрытая злокозненными наростами, языком которой говорит агрессор – какое лукавство, капризность, перемена настроения, ветреность, лихорадочность и неверность восприятия в ней! Монах не схлёстывает ей рук верёвками, не придавливает к земле. Свобода воли. Монах встаёт на молитву. «Во имя Отца, Сына и Святого духа» - колокол. По мне пробегает судорога внутренней дрожи оттого, что в этих словах мне слышится воплощённая воля к добру. Что тут начинается! Стоит мужчине упереться в лукавстве мира и встать на молитву, ему начинает разрывать слух от бесовских истерик! Но стоит ввергнуться в бурю, как её адский хохот стихает. Бес изгнан. Тишина. Душа свободна.
- …а потом я познакомился с поэтами, Сергеем Сергеевичем Арутюновым, Александром Владимировичем Орловым, которые выпускали и выпускают свои книжки, нередко прекрасно оформленные, - представляет нас, восседающих в первом ряду, отец Макарий, и я чуть заметно киваю тому полузабытому зимнему вечеру, когда я собрал людей в Литинституте и не стал зажигать света в актовом зале. Потом вспомнился мне и актовый зал Совета, и книжный магазин «Православная книга» неподалёку, где проходили вечера моего крестного, и улыбчивое, устремлённое к нам лицо нашего исповедника – такое же, как наши лица вчера.
…Что такое дружество? Оно и товарищество по Гоголю из «Тараса Бульбы», и бескрайнее доверие друг другу, и желательное, но не необходимое согласие в основных положениях жизненной и человеческой позиции. Оно и те звонки, и те договорённости, и те события, которые мы несём на своих плечах, и даже те новости из Телеграмма, которыми мы бросаемся друг в друга в редкую свободную минуту. У каждого из нас огромный короб за плечами. Мой крёстный – учитель, директор Славянского форума искусств «Золотой Витязь», мой наставник – архимандрит, викарий Калужской епархии, а со вчерашнего дня – автор. Если это не повод ко вседневному счастью, то какой иной?
- Вера в Бога порой даже более проста, нежели вера в ближнего, в Отечество и в самого себя, - говорит мой наставник, и я понимаю – он трижды прав.
Прав он и в том, кто рядом с ним – замечательный певец иеромонах Фотий и мученица «Нового мирового порядка», депутат Государственной Думы ФС РФ, член комитета по международным делам и тоже первопроходец своего личного книгоиздания («Тюремный дневник») Мария Бутина.
Высокая, хрупкая, она обращается к неволе, которую претерпела в США. Православного священника в этой странной земле к ней долго не пускали, потому что православие там полагают сектой, а мрачный культ «вуду» - религией. Чуть заметно волнуясь, Мария повествует о переданных ей священником церковных изданиях 1920-х гг. издания с отодранными по тюремному регламенту обложками. Молодая женщина. Чужая страна. Четыре месяца карцера, 17 дней из которых в полном одиночестве.
Её спасла вера, молитва. «Тюремный дневник» - о чуде спасения. О насильственной робинзонаде, пережитой среди равнодушных, внутренне отрекшихся от Бога людей, похожих на вежливые автоматы.
Бом-м-м-м. Второй дебют – её.
Третий дебют
Для всякого жеста, поступка требуется мужество. Издание книги, рассказывающей об очевидном, собственного православного катехизиса – поступок, сравнимый с написанием учебника по арифметике или русскому языку. Наставничество, не могущее дышать без взаимных опор ученика и учителя, опирается на глубокое понимание ближнего, приязнь к нему, умение радоваться за каждую его удачу.
Дружество – это улыбка, самочинно вспархивающая на черты лица при виде друга, но это и совместный вдохновенный труд. Вот отчего бывает настолько больно, когда что-то в духовных линиях, связывающих людей, прерывается, искрит раздражением, непониманием, ослабевает, грозит навсегда погаснуть. Не просто так происходят встречи: каждый раз Господь ожидает, что часть его работы по спасению человека исполним лично мы, и многажды разочарованный в нашем бесчувствии и нерадении, не оставляет попыток столкнуть нас лицом к лицу.
Только сейчас я начинаю понимать, кто такой монах, и сколько ему нужно уметь. Понимание моё настолько оснащено десятками и сотнями ситуаций, что уже само Православие представляется мне растущим из уймы ремёсел, и уважение моё к мастерству перерастает в преклонение перед мастерством.
Если желаете знать, монах не есть один только учёный богослов, трактующий Писание, и не есть он и только знаток Литургии, как не есть он и замечательный исполнитель её, великолепный певец, музыкант, а также мыслитель и вершитель судеб (например, моей) – он Воин Христов, круглосуточно облачённый в молитву.
- Мне было, у кого учиться. Наш руководитель, митрополит Калужский и Боровский Климент – перфекционист. Каждая страница его книг буквально полита кровью – каждое слово еще до типографии проходит у него самую тщательную редактуру, взвешивается, оценивается и переоценивается.
А чтобы вы были совершенно спокойны, книга заместителя председателя Издательского Совета (то есть, самого отца Макария – прим. С.А.) прошла такое же рецензирование – порой страницы были испещрены красными редакторскими пометками. Целью книги стало изложение самых основных понятий Православной веры самым простым языком, и добиться такого изложения было не так-то просто. Я мог бы пуститься в проповедь, но, что бы ни писал и ни говорил, неизменно сверялся с тем, как бы восприняли это мои друзья по школе. Они бы сказали – давай попроще, брат, - смеётся отец Макарий.
Высшая простота величава и царственна: ей больше не нужно никем притворяться, и даже самой собой, потому что всякое притворство порождено потаённым страхом ничтожества.
Что же я могу засвидетельствовать? Перед вами три дебюта – издательства, автора и его друга. Вчера я был при начале авторского пути одного из близких мне людей, и среди многих вечеров, и в том числе моих, и вечеров моих друзей, этот, вне всякого сомнения, становится первым. Выходит на первый план.
Сергей Арутюнов
