Ему мила мерцающая даль
Эпохи Пушкина и дней Лескова.
Он чувствует Шмелева мастерского
И сроден духу родниковый Даль.
Из сонета И. Северянина, посвященного В. Никифорову-Волгину
Рассказы для детей В.А. Никифорова-Волгина
Имя православного писателя Василия Акимовича Никифорова-Волгина до начала 90-х годов ХХ века практически не было известно в России, а между тем он один из ярчайших писателей русского зарубежья 1920–1930 гг. Тема духовности определяет содержание его произведений. Светом Православия, воспринимаемого как первооснова жизни, озарены рассказы глубоко верующего автора.
В.А. Никифоров-Волгин родился 24 декабря 1900 года в деревне Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии в семье бедного сапожника и прачки. Когда Василию было 10 лет, семья переехала в Нарву. Не имея средств учиться в гимназии, он в юности много занимался самообразованием, основательно изучил русскую литературу. В 1920 году Никифоров-Волгин стал одним из организаторов «Союза русской молодежи» в Нарве, устраивавшего литературные вечера и концерты. В русских периодических изданиях, выходивших в Эстонии, он с 1923 года публиковал рассказы, статьи, очерки, которые подписывал псевдонимом Василий Волгин. Одновременно он служил псаломщиком в нарвском Спасо-Преображенском монастыре.
В 1936 году Никифоров-Волгин переехал в Таллинн, где познакомился со священником Михаилом Ридигером и его сыном Алексеем – будущим Патриархом всея Руси. Летом 1940 года в Эстонии была установлена советская власть. В мае 1941 писатель был арестован НКВД и с началом войны отправлен по этапу в Киров (Вятку), где расстрелян 14 декабря 1941 года «за издание книг, брошюр и пьес клеветнического, антисоветского содержания».
Никифоров-Волгин рано ощутил свою связь с Небом, а потому центром жизни, точкой пересечения ценностных координат в его рассказах является Церковь. Герои произведений этого самобытного писателя – простые русские люди: это и ребенок из православной семьи; и священник, всю ночь молящийся о своей пастве; и красноармеец, раскаивающийся в своих грехах; и солдат, проявивший к своему врагу сострадание; и одинокий монах – единственный уцелевший из всей братии. У героев рассказов надежной опорой в трудной жизни является вера.
Талант писателя раскрывается в разных жанрах: в очерке, в ностальгическом раздумье об ушедшем прошлом, в рассказе о святых и грешниках Русской земли, в повести о гонимом священнике, в этюдах, зарисовках, лирических миниатюрах, житейских историях, которые складываются в славословие горячо любимой им России. Благодаря Никифорову-Волгину читатель знакомится с утраченными в годы революции традициями, народными представлениями, обычаями и приметами русской деревни. В своих рассказах Василий Акимович воссоздает тот красочный народный язык, который он слышал с детства. Цитаты из Священного Писания и богослужебных текстов, молитвы, церковные песнопения органично вплетаются в ткань его творений.
Первая книга Никифорова-Волгина «Земля – именинница» вышла в свет в 1937 году; в нее включен цикл рассказов о детях, который несет на себе отпечаток автобиографичности: прожив недолгое время в приволжской деревне, он на всю жизнь сохранил память о ней. Чистая, серебристая зябь Волги, «думный бор с заповедными сказками», мелодичность колокольного звона, благоговейная тишина молящихся в храме, ликование праздничных дней – все это навсегда отпечаталось в душе Василия Никифорова-Волгина. Эти незабываемые впечатления он впоследствии перенес на страницы своих произведений.
Детские рассказы проникнуты любовью к православной Руси, к Церкви, к русским национальным традициям. В этих трогательных рассказах, полных света и счастья, повествование ведется от лица мальчика. По духу и манере изложения автобиографическая проза Никифорова-Волгина напоминает произведения писателей-эмигрантов: Ивана Шмелева, Бориса Зайцева и Ивана Бунина – продолжателей богатой традиции русской классики. Однако детские рассказы Никифорова-Волгина по тональности содержания существенно отличаются от произведений всех русских авторов, которые повествуют в основном о трагических событиях в жизни своих маленьких героев. Умирает мать Николеньки Иртеньева (Л.Н. Толстой «Детство»), умирает четырехлетняя Маруся (В.Г. Короленко «Дети подземелья»), погибает от холода в Рождественскую ночь малыш-сирота (Ф.М. Достоевский «Мальчик у Христа на елке»); насмерть разбивается акробат Петя (Д.В. Григорович «Гуттаперчевый мальчик»), умирает отец Вани (И.С. Шмелев «Лето Господне»), умирает в больнице мальчик (Л. Андреев «Гостинец») и др.
Творчество же Никифорова-Волгина, проникнутое христианской любовью, полно оптимизма, детской радости, светлого юмора. Василий Акимович уделял в своем творчестве много внимания детям, потому что понимал, что именно в юном возрасте закладывается характер человека, осознаются духовные ценности, формируются основы нравственности – точки опоры в дальнейшей судьбе человека. Его маленьким героям присущи чистота души, доброта, милосердие, сострадание, раскаяние в собственных грехах, искренность, отвращение ко лжи, неприятие зла и лицемерия. Именно эти природные свойства души ребенка подразумеваются в словах Спасителя: «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. 10: 15).
Никифоров-Волгин повествует о возрастании духовного опыта ребенка. Через призму восприятия мальчика он показывает нам сложную гамму чувств, настроений, мыслей и переживаний, охватывавших его при созерцании красоты Божьего мира и во время посещения богослужений. В рассказах Василия Акимовича перед читателем проходит церковный богослужебный год, в описании которого ощущается поэзия религиозных праздников; их светлый мир рождает радость души в ее извечном стремлении к Богу.
В рассказе «Серебряная метель» автор описывает встречу мира Православия с детской душой, радость, переполняющую душу Васи в связи с праздником Рождества Христова:
«…Я долго стоял под метелью и прислушивался, как по душе ходило веселым ветром самое распрекрасное на свете слово – “Рождество”. Оно пахло вьюгой и колючими хвойными лапками… Вот мы и в церкви… “Услышите до последних земли, яко с нами Бог”, – гремел хор всеми лучшими в городе голосами… После возгласа, сделанного священником, тонко-тонко зазвенел на клиросе камертон, и хор улыбающимися голосами запел “Рождество Твое, Христе Боже наш”».
Общая атмосфера праздника Крещения Господня также сопровождается мотивом переживаемой рассказчиком радости:
«После молитвы священник трижды погрузил золотой крест в воду, и в это время запели снегом и ветром дышащий богоявленский тропарь “Во Иордани крещающуся Тебе, Господи, троическое явися поклонение”, и всех окропляли освященной водою. От ледяных капель, упавших на мое лицо, мне казалось, что теперь наступит большое ненарадованное счастье, и все будет по-хорошему, как в день Ангела…» (рассказ «Крещение»).
Как тут не вспомнить слова христианского писателя III века Тертуллиана, что «душа человеческая просто по природе своей уже христианка»!
Писатель христианской чистоты и светлой души, Никифоров-Волгин наделяет этими качествами своего героя в рассказе «Кануны Великого поста», в котором переданы впечатления ребенка от подготовки к Великому посту. В доме перед образами затеплили лампаду, «и она уже становилась неугасимой»; перед обедом и ужином «молились в землю»; мать стала строже и «как бы уходящей от земли».
«…За всенощной пели еще более горькую песню, чем “Покаяние”, – “На реках Вавилонских”… В воскресенье читали за литургией Евангелие о Страшном суде. Дни были страшными, похожими на ночные молнии или отдаленные раскаты грома… Снился мне грядущий Великий пост почему-то в образе преподобного Сергия Радонежского, идущего по снегу и опирающегося на черный игуменский посох».
«Редкий великопостный звон разбивает скованное морозом солнечное утро, – так начинается рассказ “Великий пост”. – Из алтаря вышел священник в черной епитрахили и произнес никогда не слыханные слова: “Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим низпославый, Того, Благий, не отыми от нас…” Все опустились на колени, и лица молящихся, как у предстоящих перед Господом на картине “Страшный суд”…»
В православных песнопениях Великий пост назван «духовной весной», и в пору этой весны молитва ребенка естественно струится из детской души.
С любовью автор раскрывает богатство духовного мира мальчика, мир искренней детской веры. Как тонкий психолог он проникает во внутренний мир ребенка, который обычно прислушивается к разговорам взрослых на духовную тему и, осмыслив по-своему их содержание, делает свои умозаключения:
«Обедал у нас нищий старичок Яков, и он сказывал: “В монастырях, по правилам святых отцов, на Великий пост положено сухоястие, хлеб да вода. А святой Ерм со своими учениками вкушали пищу единожды в день и только вечером…” Я задумался над словами Якова и перестал есть. “Ты что не ешь?” – спросила мать. Я нахмурился и ответил басом, исподлобья: “Хочу быть святым Ермом!”»
Для ребенка мир Церкви – это его мир. Детям радостна жизнь в Церкви, и Вася радуется и гордится тем, что «наше Православие такое могучее и просторное» («Торжество Православия»).
С волнением переживает Вася великие дни Страстной седмицы. Совмещение временного и вечного, таинственная связь настоящего с прошлым показаны в рассказе «Двенадцать Евангелий»:
«Я встал около креста, и голова Спасителя в терновом венце показалась особенно измученной… Я вспомнил, как Он благословлял детей, как спас женщину от избиения камнями, как плакал в саду Гефсиманском всеми оставленный, – и в глазах моих засумерничало…»
И в этих слезах ребенка нет ничего удивительного, ибо «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13: 8). Страницы высокодуховной прозы детских рассказов Василия Акимовича дышат искренностью, неподдельной радостью. Чистая душа ребенка тянется к Богу и в то же время очень восприимчива к окружающей действительности. Мальчик Вася близко принимает к сердцу события Великой субботы («Великая суббота»). Он приходит в неописуемый восторг, видя перемены в храме в связи с приближающейся Пасхой.
«…Во время пения духовенство в алтаре извлачало с себя черные страстные ризы и облекалось во все белое. С престола, жертвенника и аналоев снимали черное и облекали их белую серебряную парчу. Это было до того неожиданно и дивно, что я захотел сейчас же побежать домой и обо всем рассказать матери… Прибежал, запыхавшись, домой, и на пороге крикнул: “В церкви все белое! Сняли черное, и кругом – одно белое… и вообще Пасха!”»
Торжеству Пасхи посвятили свои произведения известные русские писатели: Ф. Достоевский, Н. Лесков, А. Чехов, Л. Андреев, А. Куприн, И. Шмелев, И. Бунин. И, конечно же, не обошел своим вниманием этот величайший христианский праздник Никифоров-Волгин. Его рассказ «Светлая заутреня» передает дух и красоту спасительной и светоносной ночи, когда празднуется победа Христа над смертью. Духовно-нравственные искания писателя приводят его к выводу, что привязанность человека к земному не противоречит его стремлению к Царству Небесному.
«Где сейчас Пасха? – размышлял я. – Витает ли на небе, или ходит за городом в лесу… и какой имеет образ? Вспомнился мне чей-то рассказ, что в ночь на Светлое Христово Воскресение спускается с неба на землю лествица, и по ней сходит к нам Господь со святыми апостолами, преподобными, страстотерпцами и мучениками. Господь обходит землю, благословляет поля, леса, озера, реки, птиц, человека, зверя и все сотворенное святой Его волей, а святые поют “Христос Воскресе из мертвых…”. Песня святых зернами рассыпается по земле, и от этих зерен зарождаются в лесах душистые ландыши… Среди этой тишины запели: “Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси”. И под эту воскрыляющую песню заструился огнями крестный ход… Священник… светло и громко воскликнул: “Христос Воскресе”, и народ ответил ему грохотом спадающего с высоты тяжелого льдистого снега: “Воистину Воскресе!”»
Душа Васи преисполнена пасхальной радостью. Она ликует при пении «Христос Воскресе из мертвых!» Ребенок славит Бога «от избытка сердца».
Никифоровский персонаж ощущает живое присутствие в своей жизни Спасителя. Во время причастия Святых Христовых Таин глаза мальчика от волнения наполняются слезами («Причащение»). Автор показывает рвение героя к благочестию: с восторгом бежит он в храм задолго до начала службы. Ему очень хочется петь на клиросе, и он огорчается, когда его выгоняют из хора («Певчий»); «горит от восхищения» во время архиерейской службы («Торжество Православия»). Страстно желает он прислуживать в алтаре:
«В утренние и вечерние молитвы я вплетал затаенную свою думу: “Помоги мне, Господи, служить около Твоего престола…” («Святое святых»).
Горний мир сквозь призму детского восприятия Никифоров-Волгин отразил в рассказе «Тайнодействие». Взволнованный Вася впервые наблюдал действия священнослужителей в алтаре во время совершения Божественной литургии.
«В этот день я испытывал от пережитого впечатления почти болезненное чувство; щеки мои горели, временами била лихорадка, в ногах была слабость… Я чувствовал, как по лицу моему струилось что-то похожее на искры…».
Как известно, человек создан для Вечности. Автобиографический герой верит в загробную жизнь, в бессмертие души («Радуница»).
«В этот день грех думать о смерти, ибо все мы воскреснем… Все время поют “Христос Воскресе”… Хорошее слово “радуница”!… В день Радуницы много перебрал всяких слов и подумал с восторженным, впервые охватившим меня чувством: “Хорошо быть русским!”»
Автор мастерски описывает красоту и гармонию Божьего мира, ликование природы на Троицын день в рассказе «Земля – именинница»:
«Березы под нашими окнами журчали о приходе Святой Троицы. Сядешь в их засень, сольешься с колебанием сияющих листьев, зажмуришь глаза, и представится тебе пересветная и струистая дорожка, как на реке при восходе солнца; и по ней в образе трех белоризных ангелов шествует Святая Троица… Троицкая панихида звучала светло, и “жизнь бесконечная”, про которую пели священники, казалась тоже светлой, вся в цветах и в березках… Накануне праздника мать сказала: “Завтра земля – именинница!” Эти необычные слова до того были любы, что вся душа моя засветилась».
Герою не чужды шалости и озорство (дрался с мальчишками, обзывал дворника «подметалой-мучеником», в Великий пост «колбасу трескал» и проч.), но он с христианской покорностью покаялся на исповеди, после которой «шел по церкви с сердцем ясным и легким и чему-то улыбался» («Исповедь»). После получения от родителей прощения он подумал: «Как хорошо быть безгрешным!» («Великий пост»).
Детское религиозное переживание описано в рассказе «Яблоки», посвященном празднику Преображения Господня. Ощущение красоты и чувство радости переполняют мальчика, созерцающего наполненную солнечным светом картину церковной службы.
«В церкви пели яблоками и медом пахнущий Преображенский тропарь… “Преображение… Преображение…” – повторял я. Как хорошо и по-песенному ладно подходит это слово к ширящемуся и расцветающему Дню. Радостно и мирно завершился солнечный, яблочно-круглый день Преображения Господня».
Дети – герои рассказов Никифорова-Волгина – мечтают найти «ключи заветные от радости и счастья человеческого», которые пришли бы ко всем людям на земле («Митрошка»).
Родители Васи привели его к вере, научили любить Бога и Его Церковь. Они показывали сыну пример для подражания своим поведением и образом жизни. Отец постоянно читал Библию, пел молитвы во время занятия сапожным ремеслом, был готов, по словам матери, последнее с себя снять и отдать неимущему. Мать жалеет отступников от веры, которых Церковь придает анафеме, и даже плачет от жалости к ним («Торжество Православия»). Она наставляла сына: «Слезы да покаяние двери райские отверзают» («Радуница»); «Для молитвы пост есть то же, что для птицы крылья!» («Причащение»); «Если радость услышишь, когда причастишься, – знай, это Господь вошел в тебя и обитель в тебе сотворил». Мать учила его никого никогда не осуждать («Святое святых»), не произносить черных слов («Отдание Пасхи»). Родители заставляют сына читать Евангелие и сочинения свт. Тихона Задонского («Торжество Православия»). Они добры: будучи сами крайне бедными, часто приглашают к столу нищего Якова.
Никифоровский герой исполнен чувством любви и уважения к родителям, благодарности им за светлое, беззаботное детство. Перед уходом в церковь на исповедь он поклонился им в ноги и сказал: «Простите меня, Христа ради!» («Исповедь»). Он дает слово родителям никогда их не обижать («Светлая заутреня»). Душа ребенка живо откликалась на ласку матери. Он делится с нею своими переживаниями («Великая суббота»); гордится ее искусством вышивать чудесные русские узоры, старается помочь ей по хозяйству. Думаю, что все родители хотели бы иметь сына, который написал бы о них такие строки:
«Глядя на это утро, мне захотелось никогда не отрываться от земли, а жить на ней вечно, – сто, двести, триста лет, и чтобы обязательно столько жили мои родители. А если доведется умереть, чтобы и там, на полях Господних, тоже не разлучаться, а быть рядышком друг с другом…» («Канун Пасхи»).
Усилия родителей по воспитанию ребенка в Православии не пропали даром. Вася искренне верит в Бога, любит посещать богослужения, считает, что «нет счастливее людей, как те, кто предстоит на клиросе или в алтаре». («Певчий»). Его «бросило в жар» при радостном известии, что можно еще раз побывать на пасхальной заутрене («Отдание Пасхи»). У него «защемило сердце» на службе Великого поста. Коленопреклоненно молится Вася во время чтения Великого канона святителя Андрея Критского. В день причащения он, счастливый от радости Богообщения, «ходил, словно по мягким пуховым тканям, – самого себя не слышал» («Причащение»). Даже сны ребенка говорят о его благочестии. Так, снилась ему рождественская ночь («Серебряная метель»), а однажды приснился даже рай Господень и его несказанная радость («Исповедь»).
Автор с такой любовью рисует образ своего юного героя с его искренностью и непосредственностью, что эта любовь невольно передается читателям. Духовный писатель пробуждает в сердце юного читателя радость, которая некогда посетила лично его от встречи с Богом.
Критик П. Пильский справедливо отмечал, что творчество Никифорова-Волгина – это «отражение и отзвук исканий Бога, чистая, горняя мечта по невидимому граду благодати и успокоения».
Рассказы Никифорова-Волгина – источник русской народной педагогики с ее религиозно-нравственными традициями: посещением богослужений, пением на клиросе, участием в таинствах Исповеди и Причастия. Они убедительно доказывают, что Православие – основа воспитания ребенка в русской семье. Его произведения учат строить взаимоотношения между людьми на основе христианской любви; они пробуждают добрые чувства, учат вере, трудолюбию, милосердию, сострадательности, прощению обид. Утверждение писателем в своих рассказах религиозных ценностей делает их особенно привлекательными в деле воспитания детей в духе Православия.
В.А. Никифоров-Волгин – обличитель зверств большевиков
Василий Акимович Никифоров-Волгин всю жизнь стремился к Истине, к выяснению цели и смысла жизни. Значительное место в его творчестве занимает правдивое описание трагических событий в жизни России, свидетелем которых он стал: революции, Гражданской войны и послевоенного времени. В его сборник «Горе родине твоей» входят 27 рассказов. Особенно волнует автора судьба Русской Православной Церкви, духовенства и мирян в Советской России. Если его детские рассказы оптимистичны, насыщены светом радости, любви к Богу, природе и человеку, то цикл рассказов о послереволюционной Родине повергает православного читателя в ужас и скорбь.
Новую Россию автор называет «скорбницей», «печальницей», путь которой подобен крестному пути. Россия – «Гефсиманский сад, из которого в страхе бегут ученики Христовы» («Архиерей»). Рассказы Никифорова-Волгина передают царившую в стране атмосферу ужаса, рисуют скорбную жизнь русских людей под властью большевиков («Голод»).
«Страшно смотреть на голодного ребенка… Детям давали по кусочку просфоры. Они проглатывали его и тянули ручонки за другим: “Дай хлебушка, батюшка, дай ради Христа!”» – свидетельствует священник из повести «Дорожный посох».
Революция принесла с собой свободу от морали, отрицание прежних нравственных устоев. С содроганием читаешь рассказы о страшных гонениях на Церковь: массовое закрытие и разрушение храмов, на стенах которых пишут скабрезные слова; расстрелы монахов и священников, поругание святых мощей, жестокие гонения на верующих людей. Во время литургии у одного из священников вырвали из рук Чашу и расплескали по полу Кровь Христову, а самого священника вывели в ризе на площадь и в ризе же повесили на фонарном столбе («Дорожный посох»).
«Со свистом, руганью и песнями взломали церковные двери и в шапках, с папиросами в зубах ворвались в храм искать сокровища. Что только в храме не делали! Плевались, пели песни, хохотали… Могильные плиты штыками да прикладами вскрывали – все думали, что монахи свои драгоценности в гроб попрятали! Много монашеских гробов вскрыли, осквернили, разрушили. Ничего не нашли» («Вериги»).
В рассказе «Архиерей» повествуется о том, как владыка Палладий, объезжая приходы, всюду видит печальную картину морального оскудения людей и безотрадную картину мерзости запустения на месте храмов. В селе Отрадово над церковными дверьми вывеска: «Народный дом товарища Ленина», в ограде лежал разбитый колокол, а отец Андрей служил молебен в амбаре, превращенном в церковь. «В селе Преображенском пьяные парни сожгли церковь, а поэтому краткий молебен служили на развалинах», в селе Лыково убили священника, а церковь превратили в кооператив; в Орехове церковь запечатали. Келейник Илларий сокрушался, что парни в святую часовню «за нуждою ходят». Принял мученическую смерть отец Григорий: пришли к нему во время литургии, раскрыли ему рот, выстрелили в него со словами: «Мы тебя причащаем!»
«Каждый день Илларий докладывал владыке то о расстреле того или иного пастыря, то о кощунствах над святынями, то о разрушении церквей и монастырей…».
«Было мучительно от созерцания, как на глазах рушился старый тысячелетний мир», – пишет автор. Да, наступила другая эпоха – в революцию порвалась связь времен, между прошлым и настоящим разверзлась пропасть. Невыразимой тоской наполнены рассказы Никифорова-Волгина о надругательствах над русскими святынями.
Икону Божией Матери превратили в шахматную доску («Архиерей»). В уста Спасителя вставляли папиросы, образ Богоматери опрокинули на пол и грязными сапогами топтали его («Вериги»).
«На кресте, под навесом, икона Суздальской Божьей Матери – заступницы ржаных полей. Чья-то кощунственная рука вбила в глаза Богоматери гвозди» («Оскудение»).
Некий Кузьма икону Владычицы топором разрубил и в горящую печь бросил («Дорожный посох»).
Герой рассказа «Под колоколами» Осип ужасается, что, «зайдя по нужде», находит там страницы Евангелия. Собрав святые листочки, перемыл их в реке и, связав бечевкой, пустил по реке, чтобы уплыли слова Божьи подальше от человеческого поругания.
Долгие годы хранилась старинная Библия в семье бывшего бухгалтера Рукавишникова («Древняя книга»). Записи на ее полях – своеобразная летопись эволюции мировоззрения ее владельцев на протяжении веков. Сначала идут благоговейные размышления и молитвы. Запись, датированная 1752 годом, полна глубокого почитания Библии:
«Сия боговдохновленная книга, истина и путь вверженному в пучину отчаяния».
Ближе к концу XIX века – бытовые заметки, а в послереволюционных записях – откровенное глумление над верой. Запись от 12 июля 1933 года говорит о потере сакрального значения Библии:
«12 июля 1933 года наша футбольная команда попала в класс “А”, Ура!»
Так, на примере одной семьи автор наглядно показывает события, которые происходили в масштабах огромной страны.
Грех разрывает единство людей с Богом и с ближними. А ведь многие из них не так давно стояли перед святыми образами. Люди, утратившие веру во Христа, порвавшие связь с Ним, теряют человеческий облик, превращаются в зверей. Образ апокалипсического зверя не раз встречается на страницах его рассказов.
«Бог отступился от людей, и по земле ходит зверь, выпущенный из бездны» («Зверь из бездны»).
Обезумевшие от безнаказанности и вседозволенности, представители новой власти поражают своей жестокостью. Злодеяния большевиков, творимых над монахами, описаны в рассказе «Алтарь затворенный»:
«Пришли к нам в ночь на Успенов день… Очень били нас. Глумились. Иконы штыками прокалывали. В эту ночь расстреляли они схимника Феоктиста, иеромонаха Григория, иеромонаха Македония, иеродьякона Сергия, послушника Вениамина».
Автор не зря говорит, что злодеи пришли в монастырь именно ночью – во время «власти тьмы». «…Всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы», – говорит Господь Иисус Христос (Ин. 3: 20). О Себе же Он свидетельствует: «Я свет миру» (Ин. 9: 5). «Ношь бо есть в народе русском!» – объясняет отец Сергий происходящее в стране («Тревога»). Так автор противопоставляет свет тьме. При аресте отца Ивана («Чаша страданий») всячески оскорбляли священника, порвали дорогую его сердцу фотографию покойной жены и растоптали грязными сапогами, выволокли его, босого и полураздетого, на улицу. Страницы рассказа «Чаша» исполнены глубокого трагизма: большевики убили подростка, сына отца Виталия, пытавшегося спасти Святую Чашу.
В охваченной безумием России появляются люди, словно одержимые бесом. Лесник Гордей в одноименном рассказе говорит о своем сыне, что прежний Федя умер, а явился другой: «душой черен, образом угрюм, табашник и сквернослов». Если раньше Федор первым шел на вынос Плащаницы, то теперь утверждает, что от монахов один обман, а Евангелие порвал на цыгарки. «Большой крест греха лежит на русском человеке», – говорит автор.
«Кусками огненной магмы, выхваченной из горнила суровой действительности, светились читателю эти рассказы, раскрывающие суть скорбного бытия русских людей под большевиками», – пишет критик Александр Стрижев.
Тлетворная зараза нового времени коснулась и части священнослужителей. Метко обличает автор их перерожденчество. Отец Никодим обновленцем стал. Протодьякон Иордан снял с себя дьяконский сан, в совнархозе устроился, женился на татарке и поет богохульные арии в театре («Архиерей»). Отец Петр древнего чина не соблюдает, в карты играет и на проповеди богохульствует, говоря, что Иисус Христос – обыкновенный человек («Ветер»). Отец Сергий сапожником заделался; старый дьякон открыл ларек, отец Спиридон снял сан и служит конторщиком на бумажной фабрике. Из этих историй следует вывод, что безбожие давно разъедало общество.
Литератор-эмигрант передал читателям ощущение утраты прошлой, дореволюционной, горячо любимой России с ее древними национальными традициями. Недаром его называли «певцом потерянной России». Отрыв от Родины воспринимался Никифоровым-Волгиным как глубочайшая трагедия, а потому современной ужасной действительности он противопоставляет прежний мир, казалось, навсегда ушедший.
«Кругом была жизнь. Работали фабрики. Мчались поезда, нагруженные товаром. Были университеты. Книги. Чистые женщины. Много было солнца. Много было радости…» («Кошмар»).
Герой рассказа «Странник» рассказывает внуку о святых местах:
«Родник здесь был целебный, бойкий такой и звонкий… Вода студеная и чистая, как слеза. Между каменьями иконка вделана, и рядом берестяной ковшик… Дубы росли здесь. Большие. Вековые…»
Теперь же «дубов старых нет, родника нет, рухает часовенка».
Революция расколола общество на два лагеря: тех, кто стоит за правду, свет и Истину, и тех, кто оказался на стороне зла. Перед читателем предстают две России: с одной стороны, «Россия-молитвенница», «Россия веригоносная», «Россия монашеская, в молитве сгорающая», и, с другой стороны, – «Россия разбойная». Представители первой группы – люди добрые, смиренные, уповающие на милость Творца, безропотно несущие свой жизненный крест. Эти «святые люди», праведники близки сердцу автора, и он талантливо изображает их в своих произведениях. Герой рассказа «Алтарь затворенный» – монах-звонарь из лесного монастыря. Он один остался в обители: остальные насельники либо расстреляны налетевшими на монастырь красноармейцами, либо сбежали в мир. Звонарь же продолжает исполнять свое монашеское послушание: неукоснительно звонит и к утренней, и к вечерней службе. Затем зажигает свечу перед запертым алтарем и молится.
Никифоров-Волгин рисует образы благочестивых русских людей, твердо стоящих в вере, противостоящих злу: это епископ Палладий («Архиерей»), блаженный Никитушка («Юродивый»), странник Савватий («Странник»), красноармеец Семен Кряжин, спасший раненого белогвардейца («Черный пожар»), Софрон, приведший на Пасху внука к разрушенному храму и велевший тому с благоговением встать на колени перед сгоревшим алтарем. Шагает по дорогам священник с алтарем за плечами и деревянной Чашей Христовой, старающийся самоотверженно выполнить Божию волю о любви к ближнему («Архиерей»). Это и странствующий священник отец Афанасий, чудом избежавший расстрела.
«Вся русская земля истосковалась по Благом Утешителе. Все устали. Все горем захлебнулись. Все чают Христова утешения. Я иду к ним, пока сил хватит и крепко еще обнимает рука моя дорожный посох», – говорит отец Афанасий («Дорожный посох»).
На его примере автор показывает духовный подвиг священников в безбожное время, их активность в защите веры. Идут они
«…по звериным тропам обширного российского прихода… Все они прошли через поношение, заключение, голод, зной, ледяной ветер. У всех были грубые, обветренные лица, мозолистые руки, рваная одежда, изношенная обувь, но в глазах и в голосе – сияние неизреченной славы Божией, непоколебимость веры, готовность все принять и все благословить…»
Критик Петр Пильский справедливо писал в свое время:
«Знает и ценит Никифоров лучших представителей православного духовенства, понимает, что последние годы бросили на их плечи непомерную тяжесть, огромное горе, ливни жалоб и слез».
Русские праведники показывают высоту человеческого духа. «…Сотни пастырей идут с котомками и посохами по звериным тропам обширного российского прихода», чтобы утешить страждущий народ, поддержать верующих («Дорожный посох»). Помимо конкретных образов, писатель рисует и групповые портреты верующих: обездоленных священников, монахов, странников, богомольцев, юродивых. Именно на таких русских людей автор возлагает свою надежду на возрождение России.
В своих рассказах Никифоров-Волгин затрагивает не только тему народного греха, но и тему пути его преодоления. Луч надежды пронизывает тьму беззаконий, и писатель рисует просветление души русского человека. Автор показал глубинную сущность этой души, ее «таинственные пути» – от величайшего падения до преображения. Писатель уверен, что только через веру в Бога и покаяние, то есть внутреннее перерождение, наступит духовное возрождение человека, а потому в его рассказах много грешников, которые мучительно переживают свои падения, каются и жаждут очищения. Никифоров-Волгин в повести «Дорожный посох» называет русскую исповедь «отчаянной, сокрушенной». Тоска по Богу пробуждается в душе закоренелого грешника, и озверевший человек вдруг испытывает раскаяние. Таков Яков Львов («Гробница»), вскрывший с товарищами гробницу святого и через 15 лет пришедший к покаянию. Во искупление за грех осквернения могилы монаха носит вериги бывший хулитель монастыря («Вериги»). Этот странник думает об одном: «Услышит ли меня Господь? Простит ли меня, зверя окаянного?» Умирающий красноармеец Завитухин просит мать отвезти его в Николину пустынь, чтобы «обелить себя покаянием». Он исповедует свои грехи и примиряется с Богом («Мати-пустыня»).
Внезапно обретает веру Ростовцев, артист кощунственного представления из рассказа «Солнце играет». В тот момент, когда после чтения на сцене «Нагорной проповеди» ему нужно было произнести страшный по своему кощунству монолог, он неожиданно замолчал. Озаренный светом Евангелия, он мгновенно прозрел и стал верующим! Автор пишет:
«Ростовцев перекрестился четким медленным крестом и произнес: “Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое!..” Он еще что-то хотел сказать, но в это время опустили занавес. Через несколько минут публике объявили: “По причине неожиданной болезни товарища Ростовцева сегодняшний наш спектакль не состоится”».
Отрыв от Родины усилил в душе писателя-эмигранта ностальгическую любовь к ней.
«“Христос Воскресе”, – шептал я далекому родному берегу и крестился на Русскую землю» («Пасха на рубеже России»).
Автор постоянно думает «о России, такой ощутимой, близкой и такой далекой… такой недостижимой…Россия… Я снял шапку и в глубокой тоске перекрестился на далекий сумеречный берег. Мозг, сердце и душу обжигали два грустных слова: Россия – скорбница!» («Родные огни»).
Никифорова-Волгина волнует судьба родной страны. Современникам он предлагает христианскую осмысленность бытия. Его произведения пронизаны думами о будущем России. Описывая страшные страницы русской истории, автор, однако, искренне верит в непобедимую силу Православия, в возрождение России и русской души. Он свято верит в то, что по милости Божьей Россия воспрянет, победив лихолетье ХХ века, что никакие события не могут поколебать веру в русском народе.
«Многое спасет русский народ великим своим даром покаяния, – говорит автор устами отца Афанасия. – Верю: не отречется от Христа народ русский! Пойдет к Нему, все Ему расскажет, покается и сядет у ног Его..» («Дорожный посох»).
Мотивы святости Русской земли звучат в рассказе «Заутреня святителей», в котором три святителя: Николай Угодник, Сергий Радонежский и Серафим Саровский – идут просторными русскими полями. Святитель Николай Угодник говорит о России:
«Дитя она – Русь!.. Цвет тихий, благоуханный… Кроткая дума Господня… дитя Его любимое… Неразумное, но любое…»
Эти святители, заступники за Русь, помолились о ней в храме, а потом благословили землю. Их спасительная молитва, по мнению автора, возродит Россию.
Писатель-христианин утверждал в своих произведениях традиционные духовные ценности, в которых подтверждается незыблемость Евангельских истин во все времена. Он призывал читателей вернуться к национальным истокам, на которых издавна держался русский дух. В.А. Никифоров-Волгин с сочувствием цитировал И. Ильина:
«Для того, чтобы одолеть революцию и возродить Россию, необходимо очистить души – во-первых, от революционности, а во-вторых, от черносотенства… Россия созидалась и крепла тихими Сергиями, утешными Серафимами, кроткими Алешами Карамазовыми и подобными им».
Талантливый писатель погиб в застенках НКВД, но его произведения живы. Они возвращаются к нам из небытия и продолжают служить людям, уча их вере, добру, справедливости. Напоминанием о русской катастрофе 1917 года В.А. Никифоров-Волгин предупреждает читателей об опасности революции, которая несет с собой смерть, разрушение и потерю веры.
