Шестого июня выпало читать Пушкина на камеру, и в очередной раз понять, как мало понят нами его текст, и какими причудливыми оттенками порой играет он в рядах, что вполне сходно назвать символическими.
На свете счастья нет, а есть покой и воля
- вся горечь пожившего на земле человека сосредоточена здесь в первой половине строки, и вторая прочитывается слабым утешением тому, кто не прошёл картезианской выучки смотреть на жизнь с подобающим просвещённому уму отстранением. И в голову поначалу не приходит, что поэт может говорить о гораздо более земных и конкретных вещах, чем отвлечённые понятия. Мне вдруг показалось, что и покой, и воля обозначают противоположные друг другу состояния вещества, физические категории, между которыми и растянуто наше бытие, и мы в нашей протяжённости между ними не властны ни над чем, по сути, кроме хотений нашего сердца.
***
Поверхностно забывать о том, что в обществе пушкинского периода интенсивно обсуждалась… физика. Электромагнетизм, например, какие-то гальванические опыты европейских гастролёров. Стоит помнить и о том, что именно тогда почти только что миновал период ломоносовский – первого, по сути, интенсивного познания природы, структуру которой русские мыслители допушкинского периода считали данностью, не долженствующей подвергаться предметному анализу.
Если кратко обозначить несколько веков русской философии, предшествующих XIX-му столетию, обнаруживаются безмерные копи евангельской мысли, порой учитывающей Платона, Аристотеля и Гермеса Трисмегиста, но в целом вполне обходящейся и без попыток физического толкования пространства и времени. На части не разнимали, и алгеброй гармонию поверяли едва ли. «Вещество», «материя» - из области «премудрости языческой», и, скорее всего, точка. Начальная русская философия – о Боге, человеке, власти, наконец, но не о ткани, из которой «всё» и «создано», и лишь у Ломоносова – после Геннадиевского кружка, галицких гуманистов, Острожской школы, Киево-Могилянского Коллегиума – чуть ли не впервые ставится вопрос о материи.
С первозданной и в чём-то первобытной страстью наш гений погружается в химию, тщится создать «Натуральную философию», основанную на «коловратном движении частиц». Отсекая как лишнее «теплород» Лавуазье, Михайло Васильевич вводит молекулярно-кинетическую теорию тепла, и в центр бытия ставит вращение, этакие «токи Фуко», скрепляющие тела, но при достижении условленного предела разрушающие их. Русский хоровод как модель животворения (мне случалось писать о нём в прошлых номерах журнала), конечно же, не мог не стать отправной точкой для такого рода размышлений…
Парадоксально, но с тех самых пор ничего фундаментального о веществе мы так и не узнали, несмотря на возможные возмущённые голоса со стороны представителей фундаментальной науки. Их успехи в создании ядерного оружия и различного рода синхрофазотронов объясняют какие-то стороны субатомных взаимодействий, однако в целом бессильны перед материей как чудом, для сущностной модели которого понадобилось привлечь и нечто совершенно непознаваемое – материю «тёмную», сокрытую от приборного обнаружения, то есть, снова тайну и мрак вокруг неё.
Здесь, кажется, не человеческому познанию поставлен естественный предел, но в очередной раз отодвинут горизонт, рядом с которым естествоиспытатель чувствует себя божественным всезнайкой. Собственно, термин «тёмная материя» должен объяснить просчёты современных методов дистанционного взвешивания отдалённых масс материи и по сути является признанием того, что ни органы чувств, ни измерительная техника не может быть ни точной, ни уверенной в том, что её попытки проникнуть в тайну могут быть состоятельными.
***
Если бы светская фундаментальная физика не пошла по пути этической нейтрализации материи, то есть, отрицания её одухотворённости, результаты могли бы быть совершенно иными. Мы не можем признать этически равными себе никого, тем более какую-либо «деревяшку», и в этой слепой и надутой надменности состоит центральный симптом нравственного поражения человека.
Пушкинский «покой» представляется мне крайним агрегатным состоянием вещества, характеризуемым полным отсутствием внутреннего движения, а «воля» - пространством, насыщенным токами Творения. Признавая «покой» и «волю» двумя противоположными полюсами энергетической насыщенности, можно выстроить модель Вселенной от единственного свойства – одухотворённости изначальным импульсом к жизни. Уход какой-либо части изначально живой материи в тень первого импульса Творения предвещает её охлаждение, окостенение тканей, их растрескивание и, в конце концов, распад. Но даже если подобная картина мира выглядит чрезмерно упрощённой, разве не правомерно желать одухотворённости светской науке?
Претензий к ней у человечества накопилось достаточно: кажется, все без исключения научные отрасли сковывает омертвение и воображения, и той самой творящей воли. Взойдя на гребень информационно-технологического переворота, освоив синтезирование некоторых материалов, наука вот уже несколько десятилетий буквально впала в прелесть гордыни и упоения. Тяжелейший труд исследователей имеет венцом не «счастье человеческое», как некогда отвечал один книжный естествоиспытатель другому, но умножение самых настоящих скорбей, среди которых самая тотальная – выглядящая нерушимой невротическая привязка людей к личным информационным устройствам, социальная дезинтеграция как её следствие, а вследствие деятельности высокотехнологических производств и экологические, и медицинские угрозы тому самому потребителю, ради которого якобы и происходит технологическая революция.
***
То, что наука почти целиком и полностью служит «рынку» (интересам финансово-промышленных кланов), сомнений, кажется, ни у кого уже не вызывает. В течение последнего столетия влияние «рынка» оформилось уже как лидирующее политическое течение, руководствующееся идеологией либерализма. Здесь и обнаружилось, что люди и качество их жизни «рынок» интересует лишь «постольку-поскольку», и если люди и являются ресурсом, то исключительно для умножения прибылей. Нельзя не видеть, что самые победные реляции современной науки, связанной с медициной, опираются вовсе не на массовые серии бионических протезов или поистине волшебных панацей, но лишь на опытные образцы, выставляемые в качестве достижений, а на самом деле служащих образцами выставочными, да ещё и «с недоказанной эффективностью», несмотря на солидно смотрящиеся сертификаты соответствия.
Такой взгляд на современную науку может показаться любительским, однако поиск действительных прорывов приводит почти в ста процентах случаев к их имитации. Громче всего в информационной «рыночной» среде говорят о том, что практически сразу же, на другой день, скрывается и пропадает. Целая серия опытов автора по обнаружению электронных протезов глаза для своего доброго приятеля оказалась полностью безуспешной: все письма с объяснением ситуации и подробными данными имели результатом буквально гробовое молчание лиц, с помпой заявлявших о том, что электронное зрение отныне делает слепых зрячими.
***
Чем же занимается современная наука?
Обратимся к хронике её достижений в нынешнем тысячелетии: «умная пыль», «умные лыжи», «электронная сигарета», передача запаха через Интернет, гибкие краны и солнечные батареи, частная ракета, система распознавания лиц – такое впечатление, что темы исследований выдумывал скучающий эстет, которому больше некуда направить усилия миллионов исследователей. Помнится, в 1950-х гг. развитие науки виделось куда более впечатляющим и глобальным. Следовательно, её сводил на нет «рынок»: ему оказались не нужны ни плавучие города, ни летающие автомобили, ни даже космос. Трущобы остались трущобами, пустыни – пустынями. Синтезаторов пищи для голодающих нет почти так же, как элементарных опреснителей воды. Сдерживание всепоглощающей Сахары недавно обозначено как постройка очередной глобальной стены, как будто бы во время самума песок не вздымается на высоту в сотни метров.
Сегодня любой уцелевший дикарь из джунглей умнее, находчивее и сообразительнее горожанина, превращённого в корпоративного работника: у охотника и собирателя картина мира куда целостнее, и исходит она из того, что природа вокруг нас – жива. И реагирует на нас так же, как мы на неё.
Самое время вспомнить схоластику, заполонившую богословие в Новое Время. Холодное, ленивое умствование, подготовившее секуляризацию, мертвило и Христов Дух, и тщилось оставить человека наедине с его горестями. Немудрено, что католической и протестантской церкви больше нечего сказать людям. Православие с его тайной благодати ещё зовёт к очищению натуры от скверны, будит, не даёт окончательно окоченеть в экзистенциальной мерзлоте… Схоластика не могла родиться в степях, лесах и полях. Она – порождение каменных поселений. Давно ли мы ощущаем природу досадной помехой для наших увеселений, готовые вырубить, выжечь и заасфальтировать целые материки?
«Это всё от бездуховности» - говорится у нас и кстати, и некстати, а временами и в шутку. Но проблема остаётся: в случае отказа техники в критических обстоятельствах испытатели начинают искать причины и иногда не находят объяснений «техногенным авариям и катастрофам». Они отказываются видеть в поведении материалов их сопротивление, просчитываемое, казалось бы, с достаточном запасом прочности. Но «тёмная материя» и есть «пятый элемент» природы – её одухотворённость, просчитать которую даже приблизительно наука не в состоянии.
***
Что толку нам, практикам, оттого что мы будем считать одушевлёнными вирусы и бактерии, цементную крошку или пучки болотных трав, спросят люди с трудовыми мозолями на обоих полушариях мозга. Отвечать придётся предельно конкретно: естествоиспытателям без воображения остаётся делать в науке лишь самое простое. Высшая наука, учитывающая волю природы, соотносится с ними, как лётчик-испытатель с бензозаправщиком на взлётно-посадочной полосе.
Необъяснимые отказы личного автотранспорта люди куда проще, не обладающие техническими дипломами и первой ступени, объясняют личным характером этого самого автотранспорта, признавая за ним пространство личной воли вовсе не из личной темноты и необразованности, а по факту случившегося. Можно сколько угодно презирать их, называть мракобесами, но в живой действительности вокруг нас постоянно, как фактор Провидения, присутствуют необъяснимости высшего порядка. В металле самых причудливых форм теплится нечто противящееся собственной форме, «вакансии» (металловеды прекрасно об этом знают), то есть, внутренние каверны появляются временами совершенно неожиданно, и вовсе не из-за воздействия кувалдой, и даже не из-за теплового или электромагнитного воздействия извне. Свобода воли, видимо, даётся и натруженным, и совершенно не нагруженным ничем особенным, а мирно стоящим или лежащим вещам: так нежданно в квартире раздаётся треск рассохшегося фортепиано, басовито срывается с колков перетянутая струна.
И для того, чтобы просчитать модель отказа вещей служить нам целыми столетиями, боюсь, придётся пересоздать всю науку на основании того простого факта, что материя служит нам до определённого срока, и только до того, в который её усталость быть нашей бессловесной рабой до гроба не превысит наши ожидания.
Да, в материаловедение придётся внести дополнительные и не совсем ясные сегодня параметры, и, главное, непонятно, ради чего. И так же прямо и конкретно придётся ответить: ради всех нас. Не ради прибылей, быстрых или медленных, горячих или холодных продаж, а ради человека, осознающего себя человеком, не стоит опираться на природу как на груду камней: он раскрошится под нами, напрочь забывшими о том, что пьедестал – живой.
И внутренняя жизнь камней полна удивительных историй о мельчайших капиллярных каналах, пронизывающих их, непрестанно прокачивающих мельчайшую влагу через всё тело каменной глыбы, и каждое дерево как-то умеет опознавать своего мучителя на расстоянии, и животные весьма памятливы, и о законах их взаимодействия с окружающим пространством все мы судим исключительно эмпирически, не признавая даже за своей ближайшей роднёй по планете никаких прав, кроме услужения нам в роли консервов.
***
В чём же состоит человеческой счастье, которому должна служить наука?
Несколько принципов, налагающих особенную ответственность на власть, можно вывести сразу:
- человек не обязан каждый день думать о пропитании, если избранные представители социума купаются в роскоши,
- человек не обязан жить в загрязнённой среде,
- человек не обязан страдать от болезней, привнесённых в его жизнь воздействием загрязнённой среды, и тем более не обязан собирать средств на своё излечение,
- человек имеет неотъемлемое право на весь массив доступных восприятию знаний, и имеет право быть причастным созданию как материальных, так и духовных ценностей,
- общество обязано всемерно способствовать гармоническому росту человека, его благоденствию, не делая упора на потреблении им исключительно материальных ценностей,
- управители общественных процессов обязаны корреспондироваться с тем, какой путь развития выбирает человек, и постоянно отчитываться перед ним в том, что для этого сделано,
- человек обязан заранее уведомляться обществом о том, какова цена того или иного его увлечения, а также о том, какие из них представляют критическую опасность для будущих поколений,
- гармонический человек строится от природы, понимая, что его бытие представляет собой её долговременный труд,
- человек обязан прозревать интересы природы, и если использовать её, то исключительно в целях выработки здравой жизненной стратегии,
- человек не может бездумно потреблять ресурсы: каждый из них и на Земле, и в пространстве критически исчерпаем, и в том числе он сам.
- в качестве одного из ведущих, благодаря осознанности, ресурсов природы человек обязан преображать её не иначе, как в согласии с ней самой,
- человеческая наука или служит человеку и природе в комплексе, или признаётся основным рычагом близкого крушения человека, его глобальной неудачи.
***
Если времена индустриального язычества когда-нибудь закончатся, человек взойдёт над ними как преодолевший соблазн чрезвычайно недолговечного, рассыпающегося на глазах комфорта, оставляющего после себя эвересты мусора, который непонятно, как утилизировать.
Наука, кажется, должна вести в совершенно иную сторону, а именно, в ту, которая бы учитывала наше изначальное положение в природе – не царей, а учеников и подмастерьев. Мы приходим в жизнь вовсе не править ею, не потреблять и использовать природу, а верно служить ей, понимать её, и, если уж говорить в русских цивилизационных координатах, жалеть и любить. Тогда и покой, и воля будут принадлежать нам, а не почти непрерывно обрушивающимся на нас и бедам, и скорбям, выглядящими в нашей судьбе незваными гостями.
Статья Сергея Арутюнова опубликована в журнале "Наука и религия" №6 за 2023 год
