Для всякого, кто видел спектакли и фильмы по вампиловским пьесам, кто пережил их и навсегда оставил в душе, — для того даты, связанные с Вампиловым — не сухие отметины литературного календаря. Это зарубки на сердце поколения. Повод для грустной и тревожной оглядки окрест.
«Прощание в июне», «Старший сын», «Утиная охота», «Прошлым летом в Чулимске»… — эти пьесы, написанные много лет назад совсем молодым драматургом, и сегодня идут в столичных и провинциальных театрах. Без них русский театр так же немыслим, как без Островского и Чехова.
Но не в этом загадка. Загадка в том, что Вампилов ухватил не просто быт народа, а его бытие, что-то такое глубокое и подспудное, неподвластное переменам строя. Загадка в том, что пьесы Вампилова идут на сцене нашей судьбы. Как бесконечно терпеливый режиссер, жизнь ставит и ставит его пьесы, и мы по мере способностей играем в них то эпизодические, а то и главные роли. Впрочем, у Вампилова — все главные. Нет проходных героев, нет проходных реплик.
В «Старшем сыне», в финале, когда открылся обман Бусыгина и Сильвы,* (помните, какой изощренный розыгрыш они устроили просто из-за того, что им негде было переночевать в чужом городке) подло обманутый Андрей Григорьевич Сарафанов неожиданно говорит: «То, что случилось, — всё это ничего не меняет…»
В записных книжках Вампилова есть мысль — будто из оптинских старцев. Но это его, Вампилова, выстраданная мысль: «Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать».
Только сейчас, когда вокруг нас и с нами самими случились тысячи обманов, мы можем оценить духовную высоту неудачливого кларнетиста Андрея Григорьевича Сарафанова. Тебя обманули, да что там — растоптали! — а ты в ответ: это ничего не меняет. Я, как и прежде, верю людям, верю в любовь, верю, что все мы — братья и сестры…
Кто же теперь для нас Андрей Григорьевич Сарафанов? Блаженный, святой? Куда, с какими героями русской литературы его поместить?
«Вначале я играл на танцах, потом в ресторане, потом возвысился до парков и кинотеатров…»
Сейчас в парках и кинотеатрах уже не играют. Да и много уже лет ему сейчас. Может, ушел в монастырь и окончил там дни свои? А если не ушел, то кто же с ним остался рядом — Нина? Васенька?
С Сильвой и Кудимовым понятно, они не пропали, и, очевидно, весьма преуспели, а вот чем, интересно, занят Бусыгин?..
Воспитывает ли внуков кроткая Валентина из «Прошлого лета в Чулимске» — помните тоненькую хрупкую девушку в ситцевом платье, которая работала летом в чайной и каждое утро поправляла в палисаднике дощечки, выбитые прохожими?
Обо всем этом я невольно думал осенним вечером, работая у открытого окна и слушая, как с уходом солнца оживает окраина маленького районного городка.
Здесь все как везде по России. Одни дома покрепче, повыше, их называют тут не коттеджами, а «хоромами». Другие потемнели от старости и завалились на бок.
Обитателям коттеджей некогда, они «крутятся». Когда не крутятся, то включают громкую музыку и жарят шашлыки за своими заборами. А вот прежний народ, ни в чём не преуспевший и везде опоздавший, по вечерам выходит на улицу, на уцелевшую лавочку, и долго-долго, до первых звезд, судачит о прожитом дне.
…— Ходила за грибами, все ноги оттопала. Все места обошла — и свои, и чужие — пусто. А багульник пахнет — аж дурно мне. Думала домой поворачивать, как вдруг — поляна с белыми. Ну, штук сорок, не меньше. Я так обрадовалась, а домой принесла: все сорок червивые! Почему мне так не везет? И в любви, и в грибах…
— И зачем мы вчера с тобой телевизор уселись смотреть — ты не знаешь?.. И я не знаю. Думали про любовь, а там страх пошел. Выключить бы, а как связанный сидишь и смотришь — тьфу!
Подходит старичок с велосипедом, объявляет: «У Власовой брагу не пейте, она потравная. На прошлой недели выпил, пошел в лес. Очухался через два дня, слышу — петухи. По петухам и вышел к дому. А ежели бы не петухи…»
К старушке приехал внук Антон, он с Северного флота, контрактник. На рукаве расстегнутого черного кителя — нашивка с Андреевским флагом. Его спрашивают про будущие выборы, кого, мол, там планируют в президенты. Смолит сигаретку, отмахивается: «Я политикой не интересуюсь, в дебаты не вникаю, читаю Вову и слушаю…»
— Вова — это кто? — недоуменно спрашивает дядя Саша.
— Кто-кто? У нас один Вова — Путин.
Дядя Саша восхищенно крякает: во как нынче молодежь-то с вождями — на дружеской ноге. Расспрашивает дальше: «Ну, а надеяться-то можно на вас? Если завтра в поход, если завтра война, прости господи…»
Женщины заругались на дядю Сашу, но он цыкнул: «Молчите бабы, дайте парню сказать. У нас же мужской разговор…»
Антон начинает вслух прикидывать: «Ну, на кого надежда? На «Адмирала Кузнецова». На подлодки. Если весь американский флот на наш Северный флот навалится, то часа два продержимся…»
— Как это — два?! Ты чего, сынок, говоришь… — изумленный дядя Саша пытается всмотреться в глаза собеседника сквозь толстенные линзы мутных очков.
— Так ведь за два часа и мы кое-что выпустим. Им мало не покажется, не волнуйтесь.
В разговор врезается девичий голос: «Чей это котенок у магазина?.. Ничей? А смотрите, какой рыжий и уши — прямо локаторы, а не уши. Дядь Саш, это не у вас потерялся? Вы же плохо видите…»
— Да нет у меня котят, доча. Я сам ничей.
Быстро темнеет, все расходятся и на лавочке остается один дядя Саша. Я выхожу на улицу, чтобы проводить его до дома, он живет через дорогу. Дядя Саша не сразу признает меня: «Ты кто, я тебя не вижу… А-а, ты Любин зять? А я Сашка…Отчество? Да я просто Сашка слепой. Тебе, наверное, сказывали мою беду? Вот два раза в Калинин возили, хрусталик меняли, не помогло. Недавно, у меня жена умерла, слышал?.. Вот остался один и слепой — каково?..»
Он берет меня под руку, и мы идем в сумерках. За нами бежит рыжий котенок.
*
— В замечательном фильме, снятом в 1976 году режиссером Виталием Масленниковым, студента Володю Бусыгина блестяще сыграл Николай Караченцов, его случайного приятеля Семена Севостьянова по прозвищу Сильва — Михаил Боярский. Съемки проходили на станции Ржевка близ Ленинграда.
Автор: Дмитрий Шеваров
Источник: Фома.Ру
