Главный воинский храм России вызывал протесты радикально свободолюбивой общественности с самого начала. Основные «вопросы» группировались вокруг «зачем и по какому праву», совершенно искренне возмущённо подразумевая «на какие средства и почему без нас».
Каждый крупный проект при сегодняшнем безденежье (ну, небогатая в целом у нас страна, что поделаешь… от скандинавов по уровню зарплат, пенсий и пособий пока отстаёт, и, видимо, отставать будет вечно) получает неизменно яростное неприятие и прессы, и электризуемой ею социально-электронной среды. Отработанная схема «шокирующая статья – обширная рефлексия в социальной сети» работает великолепно: страсти не гаснут недели по две.
Сначала Храм обзывали монстром: он показался слишком большим, угрюмым, воплощающим в себе запретную (платить и каяться!) мощь сверхдержавы, потенциально отпугивающим любителей жаркой молитвы в отдалённых и преимущественно безлюдных часовнях на краю мира («так лучше дойдёт до неба»). В пределе мечтаний об уединённых молитвах, понятно, укромные (катакомбные?) домовые церкви, даже потенциально выглядящие в малогабаритных квартирах спальных районов весьма специфично. Но чего ни удумаешь для того, чтобы отбить овец от стада, прекратить это «стадное» стояние то к Поясу Богородицы, то к освящению куличей!
Претензии ненавистников «стадности», «рефлексов толпы» ясны, просчитываются с точностью до йоты и грана…
А – паства? Основная паства прихожан как относится к храму именно воинскому?
***
Как ни бодрился ещё недавно советский лозунг «Народ и армия – едины!», кастовые границы бессословного общества нарушались по особым случаям. Династии в офицерской среде следовали проложенным предками курсом. Сыновья и внуки военнослужащих шли в общевойсковые и инженерные училища словно бы сами собой, женились на дочерях и внучках тех же военнослужащих, образуя в обществе конгломерат с претензией на понимание того, что извне понять практически невозможно.
А что тут было понимать? Прежде всего, то, что доля профессионального военного в условно мирное время – сплошная военная тайна, обществу не открытая и потому обществом не признанная и не принятая. Интонация лёгкой обиды на «блаженствующих в Москве и Ленинграде» проступала на лицах еще с полвека назад: да, вы нас уважаете, попробуйте не уважать, из нашей среды в космос поднимаются, а если что, мы первые пойдём вас прикрывать, но цените ли вы нас на самом деле, а не по приказу? Да знали бы вы, через что мы проходим каждый день, а рассказать воздерживаемся!
И впрямь: вместо того, чтобы блаженствовать в городах, где «театры и кино», хорошо образованный человек сознательно выбирал для молодости своей глушь, неустроенность, казённые квартиры (если везло, а то и общаги на первые 10-15 лет), скудный быт, расцвеченный учениями и манёврами. По миллиметру в год росла его значимость, до академий некоторые не дотягивались («затёрли», «проблемы с начальством», «кругом свои, кругом блатные») и вынуждены были, родом из той же самой Москвы и Ленинграда, волочить на себе боеспособность «важнейших на предположительных плацдармах вторжения территориально периферийных частей». Не только погранзастав, но действительно отдалённых гарнизонов, откуда вскачь до столиц не добраться. «Только вертолётом можно долететь». Не все выдерживали, и обида копилась: сознание общества уходило вперёд, а армия оставалась «на вверенных местах службы».
***
Афганистан и последовавшее за ним крушение Союза породило в армии брожения неслыханные и социологами не исследованные напрочь: даже та доброкачественная карьера, которую гарантировал уставной СССР, полетела под колёса «локальных конфликтов». Попадавший в жерло очередного «противостояния национальных образований внутри суверенного субъекта» не мог отделаться от ощущения, что ведёт предусмотренные Уставом боевые действия против своих же сограждан, то есть, исполняет полицейские функции, с которыми силы милиции и ОМОНа почему-либо не справляются.
Внутренне сращивание военного и полицейского сословия размывало границы самосознаний. Вопросы «кто я, чему и зачем учился и чем здесь занимаюсь» усугубляли душевный кризис до полной прострации, недоумения и отчаяния. Добивал разрушенный быт, крах платежей. В сочетании с постоянным риском – чревато срывами, которые случались гораздо реже, чем можно было смоделировать…
Не все, но преимущественно нынешние полковники ВС РФ прошли 1990-е гг. от начала до конца. Сегодняшние капитаны и лейтенанты – питомцы совсем иной поры, часто – отдельных модулей, бесперебойного снабжения и… традиций, доставшихся ещё с до-афганской и до-чеченской поры. И они нуждаются – внимание – в ясном понимании того, чему служат, что защищают и чему противостоят.
«Международный терроризм» - понятие весьма конкретное. «Вероятный противник» - конкретнее некуда. А вот «армия вне политики» - извинительная условность: армия не может быть «вне», поскольку каждый процесс в стране касается того, каким будет приказ, и как быстро.
Армия не может быть вне истории, социологии. Армия не может быть даже вне поэзии. И религии, может быть – прежде всего.
Армии нужен свой храм. Удивляться желанию построить его может лишь тот, кто не считает военных полноправным сословием и вообще гражданами страны.
***
Буквально два дня назад появившиеся кадры недописанных фресок и не доложенной храмовой мозаики с ликами сегодняшнего Главкома и других деятелей современной России в сочетании с маршалами Великой войны и самим Генералиссимусом на заднем плане не могли не вызвать истерики.
Но понимает ли общество желание армии увековечить на стенах Храма тех, кому она действительно поклоняется? Нет, общество, как всегда, не хочет ничего понимать, потому что понимать – не обязано. Ни тех мальчиков, облачённых в камуфляжные комбинезоны, по колено в грязи восстанавливавших «конституционный порядок» на Северном Кавказе, ни тех даже похожих на роботов «богов спецназа» с оружием высочайшего класса наведения и автоматической стрельбы в Сирии.
Общество прикидывает, сколько ушло на этих мальчиков его, общества, налогов.
Тринадцать процентов подоходного ушло, родимые! Больше? Намного больше? Армия у общества – в париях, в неких «зелёных человечках», имеющих одно несомненное, избранное ими для себя право – всеми средствами, ценою собственной жизни, защищать общество от внешней и внутренней агрессии. «Мы вас туда не посылали» - помните, что говорилось обществом, его чиновничеством вернувшимся чудом оттуда живыми афганским солдатам и офицерам ещё во время кампании?
А не слишком ли много берёт на себя общество и гражданское, и потребительское, для суждения? Ему так, естественно, не кажется: нормально берёт. Плавали, знаем.
***
Неправда. Чтобы не сказать – ложь.
Общество не является потребителем «армейских услуг», как не является и потребителей «услуг искусства, науки и образования». Финансируемые государством и частными структурами, эти сферы творят, потому что творят. Пора бы понять, наконец, что высокие отрасли человеческой деятельности не монетизируются по щелчку, и никто не может говорить, что «платит налоги, и потому всё должно быть идеально». Не будет идеальным то, в чём гражданин принимает пассивное – финансовое – участие. И на гражданские налоги всего, тем более «идеального», просто не выстроить. Оно не устоит, потому что в постройках не будет главного – любви.
А армия свой храм – уже любит. Надеется на него и будет гордиться им, каким бы он ни сделался.
***
Армию, как всегда, могут подводить две вещи: вкус и прямолинейность.
Военнослужащий, в отличие от гражданского специалиста, знает, что войну выиграли маршалы СССР, советские солдаты и офицеры. И лично Генералиссимус. И ничто, никакие разоблачения 1980-90-2000-х гг. не убедят его в том, что кто-то может претендовать на место Победителя. Ничто и никто не может переубедить военнослужащего в том, что главнокомандующим Вооружёнными силами страны является Президент Российской Федерации в соответствии с Конституцией Российской Федерации и функциями, возложенными на него Законом. Портреты – не генералиссимуса, не бойтесь – Президента и Главнокомандующего – висят в каждом кабинете даже не самых высоких армейских начальников, начиная с майоров и подполковников, за что бы они ни отвечали. Их взоры также сопровождают военнослужащих в служебных помещениях самого различного назначения (классах для занятий, комнатах отдыха, и т.п.)
Так что, вырвать из них иерархическое сознание? Снять портреты? Поражаться желанию инстинктивно разместить их в своём (!) храме? Сделать непробиваемый вид, что никакой иерархии нет, и отчитываться не перед кем?
А какое дело может быть до армейской иконографии обществу, которое ничем, кроме «налогов», в жизни армии, тем более духовной, не участвует?
***
Богородица над советскими маршалами и солдатами, орден Отечественной войны (с осуждаемым ныне, но неизбежным серпом и молотом по центру) – вехи общей истории, кому бы она ужасающей и в какой степени ужасающей и несправедливой ни казалась.
Да, Церковь – не музей, и прорыв земного бытия в трансцендентное всегда будет выглядеть странновато. Но каждый такой прорыв – следствие прямолинейности и почти не контролируемого, не управляемого желания срастить Историю, зашить её тело суровой нитью, установить навсегда и неколебимо, кто победитель, а кто проигравший. Так вот, агрессоры, кем бы они ни были, – проиграли, и зримо видеть тех, кто положил их штандарты к мавзолею, армия и хочет, и может. Клали, может быть, и не к ногам генералиссимуса, а к подножию гораздо более вечному, чем даже мавзолей…
Изуми лично меня кто-нибудь из верховных владык приказом расписывать Храм, я, не умеющий сопоставлять канон с социально-психологическими нуждами современности, ударился бы в ещё больше опрощение, и вышла бы у меня очередная диорама времён недавних.
Окопы и траншеи, разорванные прямой наводкой КП, дымящаяся до горизонта земля, и в щелях её, искалеченной гусеницами и взрывами, – люди в касках и пилотках. Наши люди, которых знаем наперечёт. Слюнявящие огрызки чудом уцелевших карандашей, чтобы писать письма, хлебающие из котелков, зашивающие лопнувшие шинели и гимнастёрки, мотающие портянки, сворачивающие самокрутки, крадучись идущие по боковым ходам, чтобы повести обходную разведку. Люди, делящиеся промокшими сухарями, мокнущие, изводимые жарой, и вдруг – совершающие немыслимое. Вспархивающие из грязи, аки Господние вестники, взлетающие над брустверами, летящие изрытым полям к смерти и вечной славе. Люди в сырых воронках, простреленные навылет. Ободранные люди за колючей проволокой. Люди Бреста и Ленинграда, Смоленска и Сталинграда, люди Москвы и Челябинска, люди России.
Не торжественно. Что ж… потому мне и не поручили.
Вкус армии простодушен и мужествен.
Армию со времён Поклонной горы и державного парка «Патриот» следует понимать и прощать за то, что она вечно у изнеженного общества «не вовремя». Неуместна, как появившийся на банкете человек с искалеченным, обветренным и приподнятым над пошлым бытом лицом. Слова его резки, порой грубы, но он хочет правды, поклоняется правде, и ничего, кроме правды, видеть не хочет. Конечно, при нём неудобно сально шутить, вообще мыслить и чувствовать мелко. Иной масштаб и Истории, и личного самосознания в ней…
Строить – это не памятник Коневу в Праге ломать. Строить – это не «расшаривать» статейки сетевых публицистов, ахая и возмущаясь каждому твёрдому слову. Строить – значит любить. А если кто-то умеет лишь презирать и ужасаться, ему о многом в себе следует ещё поразмыслить.
