Десять лет тому назад в «Новом мире» появилась подборка Елены Гродской «Такой парадиз». «Хвойный воздух, мягкий мох. / До реки — рукой подать. / Хорошо придумал Бог, / чтобы это все создать…» — так начиналось одно из стихотворений.
Благодатная и благодарная картинка дня сразу продолжилась во второй строфе, — ближе к концу которой — опосредованно и почти незаметно начала проявляться фигура автора. Проявление было сделано легким исповедальным штрихом: «…Улетучилась тоска. В небе радуга висит».
И, наконец, в третьем, завершительном четверостишии было названо место (издавна дорогое автору Щелыково). И теперь, через естественное движение, через порывистый наклон поэта к земле, образ Божьего дня закольцевался. И мы окончательно расслышали-рассмотрели, кто же это там говорит с нами, чья это тоска растворилась сегодня в воздухе, как эфир: «Мягкий мох, премудрый Бог. / Щелыковский чуткий лес. / Сорвала в траве цветок, / на него жучок залез». Вот и она, пишущая стихи героиня.
На первый взгляд может показаться, что сочинять подобное просто и легко. Это не так.
Весной 2012-го в наших «Строфах» уже выходили стихи Елены Гродской («Снова Пасха»). В своём предисловии я коротко помянул поэта-концептуалиста Всеволода Некрасова (1934 — 2009) — как дорогого сердцу Лены учителя (она не раз писала о нём).
Но если вы откроете поэзию Некрасова, если хоть чуть-чуть окунётесь в его немыслимый «гербарий слов» и вернётесь к вроде бы традиционной Гродской — рискуете запутаться окончательно. Что тогда есть традиция и чему наш поэт научился у мэтра неподцензурной «второй» культуры?
Сегодняшняя подборка Елены, кажется, даёт ответ на этот вопрос: бесконечному сохранению того, что ученые люди называют «лирическим субъектом». …Да, он может быть временами «замаскирован» поэтическим методом, «концептом». А может быть по-детски безоружен, доверчив, открыт и хорошо виден. Но главное: он всегда есть.
Вот это самое — лирическое «я».
Такой, понимаете, парадиз, то есть — рай.
Я бы ещё добавил — реликтовый.
* * *
Лепечут ангелы, и облака растут
не из себя, как Бог,
а расцветают дымною пыльцой,
у них дождем завешено лицо,
зернёны, как творог,
и перисты, и ангелам угодны
* * *
Цветет и светит
синим подсолнухом
благоухает
лепестки таращит
растет
строится
на небо
тащит
* * *
Были сосны с иголками длинными
И горячие щёки от солнца.
Разговоры велись очень чинные —
Я серьёзна, и он не смеётся.
От травы, от цветов, от источника
Пахло свежестью, августом, светом.
Мы сидим на земле у обочины,
Мы услышаны облачным ветром.
Я не верила. «Верила, верила», —
Возражает лесным воркованием
Птица серая, гордая, верная.
Мы одно загадаем желание.
* * *
Мы купались в реке, как в облаке.
По реке пробегали блики.
«Тут когда-то водились соболи,
волки жили и люди дикие», —
объясняю специально для Вити.
(Витя — крестник мой пятилетний.)
Мы на даче довольно длительно
проживаем. А полдень летний
проливается длинным ливнем.
Убегаю, лечу промокшая.
Витя медленно идет, чинно,
собирает капли в ладошки.
* * *
Лето в август перетекает,
стихает,
за незваной осенью
просится,
яблоками стучит, важничает,
не чает,
когда кончится, глядится
в водицу
темна вода во облацех
Сумерки
Вот и сумерки — смотри
Мы у сумерек внутри
Лампа, черновик окна
Даль напротив не видна
Невидимки ты и я
Тёмной ночи сыновья
Или дочки этой ночки
Сумеречная семья
Мы на кухне посидим
Ты один и я один
Ты одна и я одна
Бездна звёздами полна
Правда, бездна бесполезна
Если нет у бездны дна
Рождество
Пестрота летящих бабочек.
Зелень, тихая вода.
Аромат какой-то яблочный.
От черники борода.
Улыбаюсь, щурюсь радостно,
но забыла отчего.
Чувство ёлочного праздника.
Скоро будет Рождество.
Не то
Сосна с берёзою в обнимку —
мгновенность, вечность фотоснимка.
На нём какое-то не то.
В реке перевернулась ива.
Я лету говорю: «Счастливо!» —
ещё немного — и пальто.
Запас и воздуха, и влаги
передаю листу бумаги.
Не то, не то, совсем не то!
Стихотворенье дышит прозой,
растёт сосною и берёзой,
играет в прятки и лото.
Бежит ребёнок или ветер?
Откуда скрип петéль, нет, пéтель?
И почему мне всё не то?
Проехала одна машина —
и отравляет дух бензина
смолистый воздух золотой.
Тропинка, поле, перепёлка.
Пряма сосна, космата ёлка.
Ещё немного — будет то.
Ещё, ещё, ещё немного…
До Покровá идёт дорога.
А дальше — то, не знаю что.
* * *
Яблоки падали глухо и тихо.
Лето прощалось осенним дождём.
Август смотрел плутовато и дико.
По заговорщику плакал весь дом.
Август ушел по-английски, с прохладцей,
дождь отдавая взаймы сентябрю.
Осень пришла под шумок, без оваций.
Руки замерзли. Стою и смотрю.
Фома
