Схиархимандрит Михаил (в миру Виктор Федорович Балаев) родился 7 сентября 1924 года в деревне Богородское Загорского района Московской области (ныне пригород Сергиева Посада), в семье крестьян. Окончил семилетнюю школу, а затем Богородскую профессиональную школу резьбы по дереву[1], получив профессию художника-скульптора
На фронте
Виктор Балаев был призван на фронт в 1942 году в возрасте 18 лет. Батюшка вспоминал, что именно тогда он впервые узнал о таком монашеском понятии, как отсечение воли. Виктор хотел, чтобы их с товарищем зачислили в один полк, но случилось иначе. Он очень расстроился, а командир строго сказал: «Значит, так. Твоя воля была – попасть сюда. Попал – можешь теперь забыть о своей воле».
Вначале молодой человек был направлен в 4-й запасной железнодорожный полк, затем – в 75-й отдельный восстановительный железнодорожный батальон. Вскоре пришло письмо от матери, в котором говорилось, что его отец умирает. Виктор очень любил отца и был на грани отчаяния. Он стал горячо молиться и вдруг услышал женский мягкий, тихий голос: «А ты постись…» В недоумении рассуждая про себя, что бы это могло значить, не почудилось ли ему, он вдруг вспомнил: а ведь идет Успенский пост! И Виктор начал поститься, несмотря на тяжелые условия военного времени и армейской службы. Отдавал редкие кусочки мяса сослуживцам – иногда те взамен отдавали свой хлеб или сахар. Батюшка вспоминал, что очень радовался в таких случаях и держал кусочек сахара за щекой долго, как карамельку. Это умение сохранять непосредственную детскую радость в сложных жизненных обстоятельствах и потом, в лавре, всегда умиляло братию.
Спустя некоторое время пришло еще одно письмо от мамы, в котором она сообщала, что папа каким-то чудом выжил и поправился. В благодарность Богу и Его Пречистой Матери Виктор решил и дальше соблюдать все посты. Потом он делился, что именно в годы войны пост приносил особенную духовную радость и легкость.
В марте 1943 года в составе одной из стрелковых частей 33-й армии Виктор Балаев участвовал в боях за освобождение Вязьмы.
Об одном из тех боев отец Михаил вспоминал:
«Шли мы через Сычевку на Вязьму. Весна 1943 года, грязно, болота. Очень тяжело было. Передвигались практически все время пешком. Когда приблизились к Вязьме, нужно было форсировать реку. Было это 12 марта. Над рекой на горе стоял большой собор. Там укрепился немецкий пулеметчик. Несколько атак захлебнулось. Подошла наша очередь, идти надо по тонкому, покрытому водой льду. Я внутренне сказал себе тогда, что, если останусь жив, – уйду в монастырь. Наша рота пошла в атаку. Перебежал через реку. Лег в окоп. Посмотрел по сторонам. До берега добежало лишь двое из ста. Так Господь меня спас».
Отец Михаил вспоминал, что такой молитвы и ощущения близости Бога, какие были на войне, он уже никогда не испытывал. Рассказывал об одном из боев: дым, черное от самолетов небо, вокруг рвутся снаряды. Куст рядом с отцом Михаилом срезало под корень. Грохот, земля дрожит под ногами. Ощущение полного оцепенения. И вдруг из этого оцепенения его выводит какой-то стук по спине, по животу… Оказывается, это совсем молоденькие солдатики, человек десять, прижались к нему, своему командиру, и кричат от страха: «Мама!» И он начинает за них молиться – от взрывов снарядов в земле и рот, и глаза, и уши. Никто из ребят тогда не погиб.
11 мая 1944 года сержант Виктор Балаев выбыл из военно-пересыльного пункта 202-го стрелкового полка в 19-ю гвардейскую стрелковую дивизию. 25 июля 1944 года был тяжело ранен, пробыл в госпитале до января 1945 года. По результатам лечения мог быть демобилизован, но вернулся на фронт – после выписки был направлен в Челябинск в 7-й учебный танковый полк, входивший в состав 7-й учебной танковой бригады Уральского военного округа. Вероятно, там проходил обучение для участия в войне уже на танке, так как после тяжелого ранения сильно хромал.
В 1947 году Виктор Балаев демобилизовался в звании старшего сержанта.
Вяземская Одигитрия
Спустя десятилетия, когда отец Михаил узнал, что под Вязьмой планируется создание женского монастыря, где бы молились о павших воинах, он рассказал историю о явлении Пресвятой Богородицы в 1941 году и благословил написать образ с условным названием «Вяземская-Ратная». Сюжет иконы взят из рассказа сослуживца отца Михаила, оказавшегося в так называемом «Вяземском котле».
В 1941 году в тех местах проходили наиболее ожесточенные бои, буквально каждая пядь земли была обильно полита солдатской кровью. Несколько советских военных группировок тогда очутились в «Вяземском котле» и попали под массированный огонь фашистской авиации и артиллерии. Попытка прорваться из кольца окружения была предпринята 14 октября 1941 года – в праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Некоторым удалось вырваться из «Вяземского котла» – им было видение Царицы Небесной.
Отец Михаил впоследствии передал рассказ своего сослуживца – участника тех событий:
«Когда определялись места прорыва, то точек было несколько: в районе деревни Мартюхи, где сейчас стоит скит монастыря, в районе деревни Доманово, еще – по реке Курьяновке, там, где строится монастырь, и под деревней Марково. Задача была рассеять внимание неприятеля и сделать так, чтобы хотя бы один из прорывов удался.
Прорывались одновременно. Солдат-сослуживец сказал, что, когда они выходили от села Богородицкое по реке Курьяновке, все видели, как над верхушками деревьев шла женщина в длинном платье и жестом руки приглашала за собой, вела и указывала путь. Те, кто видел это явление, поняли, что это – Божия Матерь, так как недалеко была церковь в честь Ее иконы “Одигитрия”».
На основании этого рассказа еще при жизни старца была написана икона «Одигитрия Вяземская-Ратная». Со слов настоятельницы Спасо-Богородицкого Одигитриевского монастыря под Вязьмой игумении Ангелины (Нестеровой), над иконой «Одигитрия Вяземская-Ратная» стали работать в 2000 году, когда отцу Михаилу сообщили, что на месте «Вяземского котла» получено благословение строить монастырь. Отец Михаил сам рассказал, какое изображение должно быть на иконе. Первая икона размером 60х80 см была написана в 2002 году и размещена в храме святого великомученика Феодора Стратилата в деревне Мартюхи, в скиту будущего монастыря. Отец Михаил видел фото этой иконы и благословил написать большой образ (80х120 см) для Покровского храма монастыря (тогда еще официально не открытого). Эта икона была написана в 2008 году, сейчас она находится в Покровском храме монастыря[2].
Вернувшись после службы в армии на родину в 1947 году, Виктор проработал два года художником-инструктором в профтехшколе деревни Богородское. Он был включен в товарищество Союза художников, а потом и в областной Союз художников.
В лавре преподобного Сергия
Через несколько лет после окончания войны Виктор Федорович Балаев сдержал данный им обет. 12 июня 1959 года он был принят послушником в Троице-Сергиеву лавру. А через год подал прошение о постриге, в котором писал:
«От малых лет имея горячее желание послужить Богу, смиренно прошу Вашего благословения, отец Наместник, постричь меня в иноческий чин. Обязуюсь все послушания, возложенные Вами и старшими на меня, выполнять добросовестно, и сберегать уважение и послушание к братии Лавры, и трудиться всегда честно и добросовестно во славу обители преподобного Сергия».
Прошение было удовлетворено, и 19 августа 1960 года, в праздник Преображения Господня, наместником лавры архимандритом Пименом (Извековым) послушник Виктор был пострижен в монашество с именем Иоасаф, в честь святителя Иоасафа Белгородского.
В монастыре отец Иоасаф нес послушания в братской трапезной, на проходной, пономаря и дежурного Троицкого собора. 29 августа 1961 года епископом Николаем (Кутеповым) он был рукоположен во иеродиакона. Отец Михаил вспоминал, что ему, раненому и хромому фронтовику в диаконском сане, было непросто исполнять послушания. В лавре тогда братии было немного. В Троицком соборе дежурили в одну смену: с утра и до вечера. Прийти на послушание нужно было рано, в начале пятого утра, чтобы к братскому молебну все лампады уже горели и все было готово к службе. Весь день на дежурстве. Отлучиться можно было только на трапезу, если кого-то присылали на подмену. Но бывали дни, когда подмога не приходила. В 16:30 собор закрывали на уборку. В это время открывали Успенский собор или Трапезный храм для совершения уставного вечернего богослужения. Иеродиакону Иоасафу практически без отдыха после дневной смены в Троицком нужно было сразу идти служить, диаконов тогда не хватало.
18 октября 1969 года иеродиакон Иоасаф был рукоположен во иеромонаха и направлен в Патриаршую резиденцию в Переделкино. Отец Иоасаф нес там послушание с 1969-го по 1988 год. Он был одним из келейников Святейшего Патриарха Алексия I. Отец Иоасаф очень любил Патриарха и часто вспоминал о нем как о человеке святой жизни.
После кончины Святейшего батюшка продолжал нести послушание в Переделкино. 4 апреля 1974 года он был возведен в сан игумена.
Последующие годы стали для отца Иоасафа временем тяжелых испытаний. Помимо постоянных притеснений от властей, начались проблемы со здоровьем – тяжелая бронхиальная астма, затем злокачественное заболевание кишечника. В 1996 году старец перенес тяжелую операцию в больнице 119 ФМБА. Можно сказать, что с появлением там батюшки как одного из первых лаврских пациентов началось духовное окормление клиники лаврой. Со временем сотрудничество укрепилось, и сейчас больница является медицинским центром, в котором лечится лаврская братия. Врачи, удивляясь терпению и смирению старца, отмечали, что батюшка исполнял все назначения и просил врачей, чтобы к нему относились как к обычному пациенту. При этом он говорил: «Врачи и лекарства – от Бога. Они делают свое дело, а ты делай свое – молись!» И, конечно, отец Иоасаф усердно молился сам. Он даже закрасил окна своей кельи в Переделкино белой краской, чтобы не отвлекаться от молитвы.
В 1988 году с выражением благодарности за понесенные многолетние труды батюшка был освобожден от возложенного послушания и возвращен в Троице-Сергиеву лавру.
Великая схима
В октябре того же года наместником лавры архимандритом Алексием (Кутеповым) отец Иоасаф был пострижен в великую схиму с наречением имени в честь Архистратига Божия Михаила.
Перед постригом к отцу Иоасафу, который к тому времени уже две недели как не мог есть, пришел отец Алексий и спросил: «Ну что, созрел для схимы?» А тот ответил, как ребенок: «Неа!» И после ухода отца наместника, обратившись к преподобному Сергию, чья икона висела напротив, по-детски сказал: «Тебе-то хорошо, ты уже на Небесах, а мне каково тут в схиме будет? Я пока не готов». Прошло еще четыре дня. Батюшка уже не мог даже пить. И в какой-то момент вдруг тихо произнес: «Зовите отца наместника». Вместе с отцом Алексием к батюшке пришли около двадцати человек братии, и состоялся постриг отца Иоасафа в великую схиму.
С тех пор отец Михаил не покидал лавру. Насельница Гремячева Свято-Успенского монастыря монахиня Михаила (Осипова) вспоминала:
«Благодаря святым молитвам батюшки строились и расцветали новые монастыри, возглавляемые его духовными чадами: в Малоярославце, Калуге, Хабаровске, Тюмени, Саратове, на Кавказе, в Кузбассе, даже в Америке. Открывались православные детские приюты. Вместе с сестрами монастырей батюшка перенес все вражеские нападения на юные обители, каким-то таинственным образом передавая свой духовный опыт их игумениям. Старец всегда говорил, что у Бога один большой монастырь, разбросанный по всему земному шару, и все монахи – это одна большая семья. И мы всей душой чувствовали это единение».
Также особое внимание старцу оказывали игумения Николая и сестры Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря из Малоярославца. После Пасхи и Рождества они посещали батюшку с воспитанницами своего приюта для девочек. Необычно было слышать в братском корпусе пение тропарей и рождественских колядок звонкими детскими голосами, а, войдя в келью, видеть ее заполненной нарядными воспитанницами, старательно исполнявшими песнопения под руководством сестер-наставниц. Такие встречи были очень дороги для отца Михаила и, несомненно, остались навсегда в памяти всех присутствовавших.
О старце с большим теплом вспоминал протоиерей Сергий Правдолюбов:
«Совершенно удивительный батюшка. Моя сестра Елена хорошо его знала, потому что проработала несколько лет в Патриаршей резиденции в Переделкино и часто с ним общалась. Через нее он передал мне совершенно поразительный подарок – наперсный крест архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Я бы никогда в жизни не смог отдать такую святыню – а он отдал! Только монахи могут делать такие подарки! Я храню этот крест как драгоценную святыню сразу от двух отцов – отца Иоанна и отца Михаила. Еще от отца Михаила в нашей семье сохранились кресты, которые он сам выреза́л, – для вкладывания в руку почившего в гробу. С этим крестом был похоронен мой отец, моя мама, и на мою долю тоже крест остался. Есть еще наперсный крест-мощевик с частицами мощей святых угодников. Таким образом, связь нашей семьи с отцом Михаилом и с Троице-Сергиевой лаврой продолжается – и в этом такая любовь и такая радость!»
Отец Сергий не дожил двух недель до батюшкиного столетия. Он преставился 24 августа. И рука почившего в гробу крепко сжимала крест, вырезанный отцом Михаилом.
Еще один крест-мощевик, вырезанный батюшкой, сейчас хранится у братии. В лавре сложилась традиция: когда кто-то едет на послушание в зону боевых действий, окормлять военных, – берет с собой крест фронтовика.
Отец Михаил был воплощением любви, радости и детской непосредственности. Он мог взять кочерыжку капусты и, демонстрируя ее келейнику, весело восклицать: «Смотри, это же дельфинчик!» Или попросить принести ему с улицы охапку листьев и восхищаться, какую красоту создал Бог.
Однажды отца Михаила спросили: «А вы когда-нибудь любили?» И он ответил: «Да, очень! У меня была младшая сестричка Манечка. Когда утром мы с ней шли пасти гусей – босиком по острой осоке, – я полз перед ней и стелил эту траву, чтобы она ножки не порезала». Вот такая любовь!
Последние годы перед кончиной, страдая от тяжелых болезней и старческих немощей, схиархимандрит Михаил провел в своей келье. Покидал ее старец лишь пару раз в год, когда братия отвозила его на колясочке на общее братское соборование Великим постом и на Пасху в храм. При этом он неизменно пребывал в бодром состоянии духа, шутил над своими немощами, всегда откликался на просьбы дать короткие наставления, особенно если человек искал решение о выборе дальнейшего жизненного пути и думал о принятии монашеского пострига.
А на батюшкины именины, в Михайлов день, братия во главе с наместником после праздничной трапезы сами шли в келью поздравлять именинника. После многолетия владыка Феогност говорил отцу Михаилу поздравительное слово и в конце добавлял:
«Отцы, смотрите и учитесь: старец в такой немощи, а в какой радости всегда пребывает!»
Пасхальная торжествующая радость действительно озаряла батюшку, несмотря на его великие телесные немощи. Он мог утешить, пожалеть, воодушевить, сам оставаясь прикованным к одру болезни. Виделось какое-то таинство монашеского креста, келейного боления: Господь давал отцу Михаилу силу и мудрость, будучи столь немощным, помогать другим, разрешать очень сложные проблемы, по слову Апостола – «сила Божия в немощи совершается» (2 Кор. 12: 9).
К рекомендациям врачей батюшка относился очень ответственно, старался тщательно исполнять все предписания и вовремя принимать лекарства. Врачи тоже несли свое «послушание» следить за здоровьем старца с радостью, регулярно посещали его, проводя лечение в келье и периодически в стационаре. По их мнению, можно было только удивляться, как батюшка в течение 15 последних лет своей жизни справляется с нездоровьем, перенося тяжелейшие обострения болезней и вновь «воскресая» для молитвы и помощи нуждающимся в духовной поддержке.
Можно даже сказать, что отец Михаил любил лечиться и любил врачей. Часто повторял, что врач – это лучшая профессия на земле. Батюшка всегда старался оказать медикам внимание, преподнести в дар духовную литературу или полученные от духовных чад угощения.
Однажды в середине 1990-х годов после поздней консультации в келье, когда врачам нужно было преодолеть около ста километров по ночной заснеженной дороге, батюшка вдруг обратился к лаврскому эконому: «Нужно бы бензинчику на дорожку налить доктору». Врач и эконом переглянулись, испугавшись благословения старца, которое, конечно, невозможно было выполнить. И вот на выезде из Сергиева Посада, когда уровень топлива действительно стремился к нулю, было решено заправить старенький «москвич» на автозаправке хотя бы на десять литров, чтобы дотянуть до дома. Далее произошло непонятное: колонка стала отсчитывать 10, 20, 30 литров, вскоре топливо перелилось и заструилось по асфальту, грозив загореться. Сотрудники автозаправки в панике отключили электричество, и только тогда «заправка» автомобиля прекратилась. Оказалось, что колонка вышла из строя и перестала останавливать подачу топлива именно на машине доктора. Оплату за «перелив» оператор брать не стал.
Как-то отцу Михаилу стало плохо, приехали врачи из Москвы, откорректировали назначенные препараты и уехали. Старец принимал лекарства как положено, однако лучше ему не становилось. Когда доктора навестили его через неделю или две, он их спросил, почему же так происходит. Те переглянулись и, как бы извиняясь, говорили: «Ну, мы хотели, мы думали…» Прервав невнятные ответы, батюшка сказал как отрезал: «Нужно не хотеть и думать, а знать и делать!» Правда, после замечаний он обязательно добавлял что-нибудь утешительное, так что обижаться на него было совершенно невозможно.
Тихая кончина
Преставился старец 14 июля 2009 года в четвертом часу пополудни. По моему скромному опыту напутствия уходящего человека в жизнь вечную, это была одна из самых блаженных кончин. Особых внешних обстоятельств, свидетельствующих о том, что старец скоро преставится, не было. Последние годы, конечно, он пребывал в сильной телесной немощи – казалось, его здесь уже ничто не держит. Даже веки на глазах он не мог сам поднять – пальцы на руках не сгибались. И чтобы увидеть пришедшего, он приподнимал веки той частью руки, которая могла двигаться…
В последнюю ночь отец Михаил почти не спал. «Радуйся, Невесто Неневестная» – очень часто повторял он припев из акафиста, как бы в забытьи, в полусне. В 9:00 обычно начинали келейное правило, но в этот день батюшку не стали будить, потому что он только заснул. Проснувшись около 11:00 и узнав, который час, старец немного осерчал: нужно было все равно будить и молитву начинать в свое время – правило должно начинаться вовремя, и телесные немощи не причина его откладывать.
После обеда должен был зайти братский доктор отец Тихон. Как раз около 14:00 самочувствие старца ухудшилось, и он начал задыхаться. Доктор сразу определил, что отец Михаил отходит. Отец благочинный распорядился прислать священника со Святыми Дарами. У одного из иеромонахов были приготовлены Дары для другого болящего, которого не получилось причастить в тот день. С некоторым удивлением отец иеромонах рассказывал потом, что Дары как бы ждали батюшку. Причастившись, старец вскоре потерял сознание, как будто мирно уснул. К этому времени в монастыре уже многие узнали о происходящем, и в келье отца Михаила стала собираться братия. Зажгли свечи. Начали петь канон на исход души. Отец Тихон держал отца Михаила за руку, прощупывая пульс, и при чтении заключительной молитвы сказал, что старец отошел. После отпуста сразу начали петь канон по исходе души, при большом стечении братии, с возженными свечами. Торжество.
По окончании канона братия пошла в храм. Как раз начиналось вечернее богослужение. Пока шла служба, отца Михаила облачили в погребальные схимнические одежды. После службы братия из храма пришла в келью, послужила литию и соборно с пением перенесла тело старца в Духовской храм. Чувствовалось не только торжество, но и строгий порядок. Все вписывалось в монастырский уклад.
В своем соболезновании наместнику и братии монастыря Святейший Патриарх Кирилл отметил:
«Со скорбью воспринял весть о кончине одного из старейших насельников Свято-Троицкой Сергиевой лавры схиархимандрита Михаила (Балаева). Его почти полувековое монашеское служение началось под покровительством святителя Иоасафа Белгородского. При постриге в схиму его небесным заступником и ходатаем стал святой Архистратиг Божий Михаил, что явилось знамением пламенной веры схиархимандрита Михаила и ревностного служения Господу. Двадцать лет приснопамятный инок с прилежанием во славу Божию нес послушание в Патриаршей резиденции в Переделкино. Его усердием поддерживалось должное благолепие, сохранялась преемственность древних традиций. На протяжении последних двух десятилетий отец Михаил неленостно совершал иноческий подвиг в стенах Троице-Сергиевой лавры, стяжав уважение и любовь братии. В связи с постигшей утратой выражаю искреннее соболезнование Вам, досточтимый владыко наместник, и всем насельникам монастыря. Да упокоит Господь душу новопреставленного схиархимандрита Михаила в обителях небесных и сотворит ему вечную память».
Схиархимандрит Михаил погребен на братском кладбище в селе Деулино Сергиево-Посадского района.
Изречения старца
Братия лавры и духовные чада отца Михаила сохранили в своем сердце и донесли до нас высказывания старца, которые могут назидать и сейчас. Вот некоторые из них:
- Монахом становится человек не при постриге монашеском, а еще в миру – когда сердце загорается любовью ко Христу.
- Никто не знает самых великих молитвенников. Может быть, какая-нибудь «заболотная бабушка» вымаливает весь мир.
- Многие молятся самой жизнью.
- Не нужно брать на себя подвиги сверх силы. Нельзя «перетягивать», но нужно иметь для души отдых: любоваться природой, ходить на святой источник.
- Все следует делать в меру. Нужно жить проще. Можно есть во славу Божию. Можно спать во славу Божию. У каждого своя мера, чтобы высыпаться.
- Поститься сугубо можно, однако пост не должен быть угрюмым, с усилием и раздражением. А если чувствуешь от умеренного поста радость и облегчение – тогда можно.
- Не следует ничего делать через силу, с давлением. Для молитвы очень опасно брать на себя сверх меры, так как за этим следует срыв и уныние.
- Нужно опасаться формального отношения к молитве. Нельзя молиться без внимания, только для счета – «горох перебирать».
- Умереть на послушании – это особая милость Божия, а вот искалечить себя излишним рвением и стать ни на что дальше не способным – это большой грех.
- Самое страшное – это «зажать» свою душу в тиски. Вот начнет монах или мирской человек подвизаться – и так себя смиряет, так понуждает, что перетянет все туго-туго, и душе не дает вздохнуть – ни радости, ни живой молитвы нет. От того в уныние потом впадает или в прелесть.
- Надо давать душе радоваться и «скакать, играя», как царь Давид радовался о Господе. Разве можно о Нем не радоваться?! Это и будет настоящая молитва!
- Обязательно нужно приумножить тот талант, который дал Господь: кому петь – петь, кому учить – учить, кому рисовать – рисовать. Господь потом строго спросит.
- Никого не осуждай! Засунь нос себе под мышку – и там себя нюхай.
- На слезах всегда вырастают цветочки.
- Уныние – это грех. Веселитесь всегда – это самое правильное устроение. Веселитесь духовно: и правило можно радостно петь – это молитва.
- Очень полезно делать выписки из книг святых отцов – те места, которые особенно запали в сердце. После перечитаешь – и сердце снова согреется от них. Это тоже молитва.
- Нельзя, чтобы Господь был у тебя слугой.
- Правды на земле нет. Правда – на Небе. Но у нас на земле есть кусочек Неба – это Святая Церковь.
- Очень хорошо, когда что-то получается, а что-то нет. И смиришься, и потрудишься, и помолишься.
Самым частым и запоминающимся наставлением старца были слова, которые он обычно говорил на прощание: «Прыгай веселее». Такое его радостотворное благословение надолго оставалось в душе.
