В статье кандидата филологических наук, кандидата богословия, доцента Московской духовной академии
архимандрита Симеона (Томачинского) рассматривается живая связь между славянской гимнографией и древнерусской словесностью с одной стороны и поэзией Александра Сергеевича Пушкина — с другой. Автор показывает, что богослужебные тексты не только повлияли на мировоззрение поэта, но и вдохновили конкретные его строки.
Русскую литературу «золотого века» часто рассматривают как самостоятельное явление, без всякой связи с древнерусской словесностью. Между тем у них существует органическая преемственность.
Наш знаменитый историк Василий Осипович Ключевский обнаружил в древнерусской словесности первые опыты историографии. Ключевский по достоинству оценил не только летописные труды, ставшие главным источником для отечественных историков, но и агиографическую письменность. Ему принадлежит замечательная работа «Древнерусские жития святых как исторический источник». То есть можно сказать, что историческая наука приняла древнерусскую словесность в самых разных её жанрах.
А вот органическую связь русской литературы XIX века с древнерусской словесностью ещё надо доказывать. Между тем исследователь славянской гимнографии Ф.Г. Спасский отмечает: «Русское литургическое и агиологическое творчество было от ранних веков русского христианства и до XVI века, за весьма редкими исключениями, единственным следом существования литературы и поэзии на Руси»[1].
Наследником богатейшей традиции древнерусской литературы и славянской гимнографии выступает и А.С. Пушкин. Это большая тема, которой прямо или косвенно касались разные исследователи пушкинского творчества, а в данной статье будут разобраны лишь некоторые примеры, иллюстрирующие обозначенный тезис.
Сам Пушкин писал так: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавив таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей»[2].
Пушкин хорошо знал православное богослужение и свободно в нём ориентировался. Так, в одном из лирических отступлений поэмы «Домик в Коломне» он говорит:
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову — и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье[3].
Пушкин выразил своё кредо так: «Веленью Божию, о муза, будь послушна!»[4]. В его произведениях часто звучат отголоски молитв или даже прямые переложения литургических текстов.
Возьмём, к примеру, отрывок из стихотворения «19 октября 1827»:
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли![5]
Сравним эти слова с молитвами из Литургии Василия Великого: «Помяни, Господи, иже в пустынях и в горах и вертепах и пропастех земных <…> плавающим сплавай, путешествующим сшествуй, вдовицам предстани, сирых защити, плененныя избави, недугующия исцели»[6].
Также и великая ектения призывает к молитве «о плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных».
Стихотворение «Отцы-пустынники» 1836 года даёт образец пушкинского переложения одной из весьма значимых молитв. Речь о молитве Ефрема Сирина, которая читается в храмах в продолжение Великого поста, а также используется в домашнем обиходе. Об этой молитве Пушкин говорит так:
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой.
Молитва эта звучит следующим образом: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми! Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков!»
Вот как искусно и творчески переложил эту молитву Пушкин:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья.
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи[7].
Надо заметить, что это стихотворение написано Пушкиным не в период Великого поста, а летом, за полгода до смерти.
Переложение молитв и гимнографических текстов в целом может носить и более сложный характер, не столь очевидный для исследователя.
Так, существует немало трудов, сопоставляющих пушкинского «Пророка» с библейскими книгами пророка Исайи, пророка Иеремии и пророка Иезекииля. По ним видно, что поэт творчески переосмысляет библейские видения и создаёт собственную образную систему.
Не будем подробно останавливаться на этом стихотворении, а возьмём только четыре строчки:
Восстань, пророк, и виждь и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей[8].
Понятно, что это программа, начертанная для поэта самим Богом. Но в каких словах она выражена?
Текстуально они близки строкам из псалмов, которые звучат на церковной службе особенно часто в качестве так называемых прокимнов — песней, предшествующих чтению Евангелия.
Один из прокимнов: «Слыши, Дщи, и виждь, и приклони ухо Твое…» Другой прокимен: «Во всю землю изыде вещание их и в концы вселенныя глаголы их».
Ирина Юрьева подчёркивает, что Пушкин «чаще всего обращался к священным текстам, которые звучали на церковных службах»[9]. Именно благодаря церковному звучанию они стали, по словам поэта, «пословицею народов».
Или возьмём знаменитые строки Пушкина о призвании Ломоносова:
Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям[10].
Если с «брегом» и «отроком» среднестатистический читатель, будем надеяться, справится, то со словом «мрежи» могут возникнуть серьёзные проблемы. Только знание церковнославянского позволяет понять, что речь идёт о рыбацких сетях. Да и сам образ — евангельского происхождения, о призвании апостолов, а потому в другом контексте слово «мрежи» было бы чужеродным. (Ср., например, у того же Пушкина: «Тятя! тятя! наши сети притащили мертвеца»).
В богослужебных текстах образ «мрежей» встречается многократно, и очень часто — метафорически. Например, в службе святому апостолу Фоме говорится: «Мрежею словес Божественных рыбы уловив словесныя…»[11]. Здесь апостольская проповедь сравнивается с рыбацким неводом, принёсшим хороший улов.
Разбирая стихотворение Пушкина «Воспоминание», проникнутое очевидными покаянными мотивами, исследователь Т.Г. Мальчукова находит в нём множество аллюзий на псалмы Давидовы. Учёный делает такой вывод из этого анализа: «Пушкин строил свою духовную поэзию не по принципу парафразы — распространения отдельного мотива или текста, но по принципу сгущения, аккумуляции общих мотивов с добавлением важнейших символических образов. Выражаясь языком современной науки, он как бы создавал инвариант, модель покаянного слова»[12].
Свой личный вариант покаянного слова Пушкин выразил в замечательном четверостишии, написанном за полгода до смерти, в 1836 году.
Напрасно я бегу к Сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий[13].
Корни этого образного ряда находятся в библейских текстах. Так, в псалме 83 говорится: «Пойдут от силы в силы, явится Бог богов в Сионе» (Псалом 83:8: «Приходят от силы в силу, являются пред Богом на Сионе»), в псалме 41: «Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже» (Пс. 41:2: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже»). В славянском переводе образом души становится «елень», то есть олень, как и у Пушкина.
В первом послании апостола Петра дьявол уподобляется льву, преследующему свою добычу: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Петр. 5:8).
Душа у Пушкина уподобляется оленю, жаждущему живой воды, а её преследователь дьявол — льву, который гонится за своей добычей.
Пушкин в этом четверостишии воспроизвёл также характерную для гимнографических текстов символическую оппозицию: Сион (или Иерусалим) как образ Царствия Божия и Вавилон (или Египет) как царство греха.
Анализируя эти строки, исследователь М.Ф. Мурьянов отмечает: «...чтобы приблизиться к небу (иначе говоря, стать совершенным), необязательно бежать к собственно Сиону как географическому пункту. Речь идёт о мысленном Сионе, как выражались византийские поэты... Значение имеет движение не физическое, а нравственное, осуществимое независимо от того, где находишься, повсеместно (Ин 4: 21, 23). Таков ход церковной мысли, повторённый Пушкиным»[14].
Однако влияние богослужебных текстов на творчество Пушкина касается не только лексики, но и синтаксиса. В одном из стихотворений встречаем:
На тихих берегах Москвы
Церквей, венчанные крестами,
Сияют ветхие главы
Над монастырскими стенами[15].
Стихотворение навеяно воспоминаниями о Саввино-Сторожевском монастыре, рядом с которым Пушкин часто бывал в детстве. (Житие преподобного Саввы Сторожевского Пушкин перевёл в 1830 году.)
В этих знаменитых пушкинских строках легко опознаётся тот поэтический порядок слов, который мы так часто встречаем в богослужебных текстах. Инверсия, препозиция несогласованного определения («церквей… главы»), препозиция и дистантное расположение причастного оборота («венчанные крестами… главы»).
Гоголь говорил о Пушкине, что вся суть его творчества заключается в нескольких словах: «Смотрите, как прекрасно Божие творение!»[16]. И сам Пушкин в стихотворении «Поэт и толпа» так описывает смысл нашего пребывания на земле:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв[17].
И в этом Пушкин продолжал замечательные традиции русской гимнографии, которая славословила Бога и воспевала Божие творение.
[1] Спасский Ф.Г. Русское литургическое творчество. М.: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2008. С. 2.
[2] Пушкин А.С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова [Электронный ресурс]. URL: http://pushkin-lit.ru/pushkin/text/articles/article-008.htm (дата обращения: 20.06.22).
[3] Пушкин А.С. Домик в Коломне // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 4. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 331.
[4] Пушкин А.С. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 373.
[5] Пушкин А.С. 19 октября 1827// Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 35.
[6] См. Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство: Сборник произведений А.С. Пушкина с параллельными текстами из Священного Писания и комментарием. 2-е изд., доп. М.: ИД «Муравей», 1999. С. 15.
[7] Пушкин А.С. Отцы-пустынники… // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 370.
[8] Пушкин А.С. Пророк // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 2. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 339.
[9] Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство. С. 17.
[10] Пушкин А.С. Отрок // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 181.
[11] 6 октября, служба св. ап. Фомы, седален по 3-й песни канона.
[12] Мальчукова Т.Г. Лирика Пушкина 1820-х годов в отношении к церковнославянской традиции // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Сборник научных трудов. Выпуск 2. Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1998. С. 166.
[13] Пушкин А.С. Напрасно я бегу… // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 368.
[14] Мурьянов М.Ф. Гимнография Киевской Руси. М.: Наука, 2004. С. 176.
[15] Пушкин А.С. На тихих берегах Москвы // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 2. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 146.
[16] Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. и писем: В 17 т. Москва – Киев: Издательство Московской Патриархии, 2009. Т. VI. С. 168.
[17] Пушкин А.С. Поэт и толпа // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 3. М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. С. 89.
Богослов.ru
