Это был один из самых добродушных людей, встреченных мною в жизни. Именно так: добрая душа. «Валентин Дмитриевич, я никогда не видел Вас сердитым, неужели Вы таким не бываете?» Он улыбался: «Меня об этом уже спрашивали. Бываю. Поверьте — ничего интересного».
Когда-то я рискнул написать о нем что-то вроде эссе. И назвал своё сочинение — «Пасечник». Может потому, что вокруг Берестова всегда роились дети? Он был им до такой степени соприроден, что казалось — именно это общение и есть его среда обитания. Наверное, мог легко повторить вослед своему учителю и старшему другу Корнею Чуковскому: «Я вырос среди поэтов и детей». Ведь Берестова дарили своим общением Анна Ахматова, Борис Пастернак и Самуил Маршак. Он дружил с Наумом Коржавиным, Эдуардом Успенским, Еленой Благининой…
Когда Валентина Дмитриевича не стало, Борис Заходер сказал одному из своих издателей: «Теперь совсем некому почитать стихи и поговорить о русской литературе».
Складывая вступление к его подборке, я отыскал некролог, написанный Заходером. «Берестова трудно было не любить. И было тому много причин. В том числе особых. А среди них — главная: он был добр. Иным казалось, что доброта его чрезмерна, что это недостаток. Но ведь такие недостатки только украшают нашу жизнь, которая в этом так нуждается…»
Не многие знали, что добрейший «дядя Валя» очень не любил, когда его называли «детским поэтом», — «что еще за резервация!» И повторял за Чуковским: «я просто должен возвращать детям то, что беру у них».
Вспоминаю ещё, как он вдохновенно декламировал вместе с ними свои стихи в переполненном зале: «Как хорошо уметь читать! Не надо к маме приставать…»
Он не был религиозен, и, как мне кажется, сожалел о своём неверии.
Однажды, в самом начале 1990-х, когда я принял таинство Святого крещения, мы встретились у него дома. Я что-то горячо говорил о новом и важном повороте в своей судьбе. Валентин Дмитриевич, помню, внимательно слушал, как-то по-новому вглядываясь в меня, и, наконец, проговорил с нескрываемой радостью: «Знаете, а ведь меня, как я недавно узнал, тоже крестили. Я даже решил добавить четыре строчки в одно свое старое стихотворение».
Эти стихи есть в нашей подборке.
* * *
Любили тебя без особых причин:
За то, что ты – внук,
За то, что ты – сын,
За то, что малыш,
За то, что растёшь,
За то, что на маму и папу похож.
И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей.
1967
* * *
Я тебе, Чуковскому Корнею,
Автору и деду моему,
Напишу посланье, как умею,
И размер классический возьму.
Это ты виновен, что в починке
Я пробыл среди больничных стен,
Получил зелёные ботинки,
Гимнастерку, брюки до колен,
Щеголем с какой-нибудь картинки
Стал я после долгих перемен.
Ты сказал – и сделано. Не странно,
Что всего достичь ты словом мог.
Ведь в Евангелье от Иоанна
Сказано, что слово – это Бог.
Ташкент, март 1943
Бабушка Катя
Вижу, бабушка Катя
Стоит у кровати.
Из деревни приехала
Бабушка Катя.
Маме узел с гостинцем
Она подаёт.
Мне тихонько
Сушеную грушу суёт.
Приказала отцу моему,
Как ребёнку:
«Ты уж, деточка,
Сам распряги лошаденку».
И с почтеньем спросила,
Склонясь надо мной:
«Не желаешь ли сказочку,
Батюшка мой?»
1971
* * *
Не бойся сказок. Бойся лжи.
А сказка? Сказка не обманет.
Ребенку сказку расскажи –
На свете правды больше станет.
1979
* * *
В своем роду, кого ты ни спроси,
Идя от колыбели в ногу с веком,
Он со времён крещения Руси
Стал первым некрещёным человеком.
Он это чуть не доблестью считал.
Да жаль, что бабок спрашивать не стал.
А к бабушкам он относился строго:
«Вот тёмные какие! Верят в Бога!»
Старушки были рады без границ,
Что, отложив на время святотатства,
В пасхальный день от крашеных яиц
Охальник был не в силах отказаться.
Он ел и думал: «Как они глупы!»
Не видели старушки почему-то,
Что от религиозной скорлупы
Он очищал яйцо за полминуты.
И лишь под старость обнаружил он,
Что тайно был старушками крещён
И что от колыбели был храним
Он ангелом невидимым своим.
1953, 1991
Осанна
Христос вступает в Иерусалим.
«Он – царь! Он – Бог!» – летит молва пред ним.
«Царь должен мчать на быстрой колеснице,
А не трусить на серенькой ослице!»
«Приличней богу молнии метать,
Чем на хребте ослином восседать!» –
Тайком ворчали взрослые. А детки
С окрестных пальм в толпу бросали ветки.
И листья пальм, вращаясь на лету, –
«Осанна!» – устилали путь Христу.
И детские к нему спешили ножки,
И стлали дети перед ним одёжки,
Чтоб различить поближе лик святой,
Сиявший простотой и добротой.
1996
Счастье
Валентину Катаеву
Гриб за грибом ложился в кузовок.
Я счастлив был, хотя валился с ног.
Но я ещё счастливее бывал,
Когда глаза в постели закрывал,
И вспыхивало сразу предо мной
Всё, что скрывал от глаза мрак лесной,
Всё, что я, глядя под ноги, искал.
Кто в темноте ковёр цветной соткал
Из рыжиков, из белых и маслят?
Картинами такими тешит взгляд,
Работая тайком, не напоказ,
Художник, что живёт в любом из нас.
1972
* * *
Андрею Чернову
со чады и домочадцы
А всё же хорошо тому поэту,
Кого везут по детскому билету!
15 марта 1998
Фома
