Русская культура находится в плену. В плену трех понятий, смысл которых самому создателю этой культуры – русскому народу – не ясен. Однако они определяют настоящее культуры и пытаются формировать ее будущее. Эти понятия у всех на слуху, мы к ним настолько привыкли, что начали терять чувство культурного самосохранения. Речь идет о "пространстве", "актуальности" и "кураторах". Пока мы не разберемся с этими инструментами манипулирования нашей культурой, говорить о ее будущем и строить планы ее развития – бессмысленно. Предлагаю начать
Скандалы в музейной и театральной сферах стали в последние годы привычным явлением. Инсталляция в виде ветки на скотче была вывешена напротив полотна Александра Иванова "Явление Христа народу". Любое изображение Спасителя, как известно, признается иконой, и надругательство над этим изображением равнозначно надругательству над иконой канонической. Заслонили лик Христа. Мы помним двуглавого орла (герб России) из двух птичьих чучел, инсталляцию "Ленин вертится в своей могиле" и т.п. Рядом с обычными музейными экспонатами соседствовали платья модного кутюрье, образцы уголовных татуировок, под музейными сводами вешали чучело лошади. В театре актеры демонстрировали поедание фекалий, персонажи "Онегина" дрались пивными кружками, а "Идиота" – матерились.
Оскорбительные эксперименты в области русского культурного наследия – типичная либеральная практика, цель которой – разрушать коллективный опыт предшествующих поколений. Паразитирование на классике, заметим, не затратно в плане интеллектуальных усилий. Главная заповедь так называемого актуального искусства – свобода от условностей, нравственных табу и традиций. В реальной жизни предосудительно топтать святыни и обесценивать достижения, но в сфере их актуальной эстетики это оказывается допустимым и даже почетным.
Обратимся к азам.
Всякое художественное произведение – это послание. Автор передает его зрителю в символически упакованном виде. Дальше следует распаковка, она же дешифровка – подключается зрительский историко-культурный бэкграунд. Если произведение талантливое, послание будет ёмким и глубоким. Если посредственное – зритель увидит банальность и поймет, что здесь не над чем думать. Третий вариант произведения – постмодернистский, когда текст якобы настолько многозначен, что до зрителя доходит лишь беспорядочная совокупность знаков, которые он волен понимать как угодно. На самом деле там вообще нет смысла, потому что это – пустота.
Эту пустоту они обозначают специальным термином – пространство. С многозначительным видом вам доказывают, что вы видите некое новое пространство, что художник, режиссер, куратор и проч. погружают вас в пространство сложных невидимых смыслов.
А на самом деле пространство – это пробел в тексте. Семантический пробел. В нем нет устойчивых значений. Зрителям предлагают самим вписать их в текст вместо отсутствующего авторского замысла.
Зачем это делается? Ответим.
Так создатель проекта превращает арт-объект в смысловую воронку, в черную дыру, намеренно создает пустоту и декорирует ее. Декор создается теоретизациями и интерпретациями, которые в избытке производят арт-критики и искусствоведы актуалистского направления. Например, в 10-х годах XXI столетия считалась сверхмодным концептуализатором забавная Катя Деготь – арт-критик и куратор. Она объясняла обывателю, что, например, законсервированные фекалии художника – "это искусство", так как в эту работу автор Пьеро Мандзони и его критики вложили серьезные интеллектуальные силы.
Таким образом, вокруг актуалистского арт-объекта создают среду, которую и называют пространством. Пространство – это прежде всего контекст, территория, на которой действуют особые правила, объявленные куратором. Пространства равнозначны – это, говоря философским языком, "возможные миры". Вот мир, в котором есть Бог, а вот мир, где Его "нет", а это мир со множеством богов, а в этом мире полтора бога или половинка бога.
Актуалистская идея прямо противоположна творчеству в божественном смысле, поскольку Бог создает порядок из хаоса, структурирует его, актуализм же решает обратную задачу – делит единый мир на бесконечное число пространств.
"Пространственное" мышление актуализма – это агорафобия, боязнь просторов. Любое большое культурное, историческое, духовное, научное полотно они стремятся раздробить на фрагменты и замкнуть их в себе. Дальше каждый фрагмент можно заполнить чем угодно, создавая маленькие сектантские мирки-пространства.
Очевидно, что на самом деле за всем этим прячется животный иррациональный страх перед огромной Россией, которую в идеале они предпочли бы просто уничтожить. Вместе с Россией им бы хотелось уничтожить и само русское искусство, а это уже разрыв не только пространства, но и связанного с ним исторического времени: именно поэтому единую историю русского искусства разрывают на "классику" и "современность".
Одного пространства, зловещего в своей концептуальной пустоте, для управления миром им недостаточно. Им нужна еще и категория времени – актуального времени.
Как же они работают со временем? Очень просто.
Они разделили его на плохое и хорошее. Придали времени ценностную окраску. Актуалисты утверждают, что историческое время, разделенное на "до" и "после", ценностно окрашено. Актуальное искусство априори хорошо и талантливо. Только потому, что оно современно. Всё, что было до актуалистов, погружается в негативную коннотацию. Это время – плохое, негативное.
Таким образом, в этой парадигме вся русская классика дискриминируется. Дискриминация – это есть прямое отражение их страха перед мощной православной русской культурой, которую хотят раздробить точно так же, как стремятся раздробить и саму Русскую Церковь с помощью расколов и религиозных гонений. Войны против русской культуры и Русской Церкви идут рука об руку уже сто лет. Попутно обращу ваше внимание на то, что время актуалистов не перешагивает в глубь истории за пределы декадентского Серебряного века.
Черный квадрат Малевича, рубка икон Тер-Оганьяном на выставке "Арт Манеж – 98" и членовредительство Павленского – явления одного смыслового порядка. Они объявили время этих персонажей хорошим, современным и актуальным и отделили его от остального времени русской тысячелетней культуры, которое назвали мрачным, злым, скучным и вредным.
Особые правила, действующие в актуалистских пространствах, вводятся с помощью простого назначающего жеста. Этот жест никогда не оспаривается, поскольку за любым проектом-пространством стоит особая фигура – куратор.
Куратор ведет проект, он король пространства и времени. Для него нет ничего невозможного, ведь он владеет контекстом и является носителем дефиниций, определений, он указывает зрителю, как это следует воспринимать. Сами актуалисты называют кураторство особой формой авторства в искусстве, сравнивая его с ролью дирижера и выделяя в кураторе функции медиатора, продюсера и экспозиционера. Вожделенная мечта выпускника искусствоведческой кафедры получить статус куратора. Это слово произносится с придыханием.
Потому что куратор – это власть. Это тот, кому подвластны пространство и время.
Если вы полагаете, что власть куратора распространяется только на художественное пространство, то вы заблуждаетесь. Не случайно в современном речевом обиходе за последние годы появились такие понятия, как "куратор образования", "куратор общественной практики".
Куратор – это демиург. Он творец культурной гегемонии, как и некоторые культуртрегеры, маститые международные правозащитники и другие законодатели мировоззренческой моды. Куратор претендует на власть над поведением людей и даже шире – на власть над политической властью. На это рассчитан весь механизм инсталляций, перформансов, флешмобов.
Власть над аудиторией достигается в актуалистском пространстве превращением активности зрителя в так называемый культурный жест. При этом перенимается набор ритуалов и правил этикета. Например, нельзя признаться в том, что тебе что-то непонятно: вслед за таким признанием ты утрачиваешь свою актуалистскую идентичность и причастность к "теме" – словом, все то, что поднимает тебя над толпой. Это чувство превосходства стремятся сохранить, так как оно запускает фрейдистский принцип удовольствия. В таком надстоянии над другими вместо предстояния перед Богом заключена актуалистская мораль. Она характерна для ницшеанско-фаустовского сверхчеловека – того типа человека, к которому стремится актуальный проектмахер, владелец чудодейственной таблетки знания о гиперреальности. Он приглашает избранных, которые делают вид, что соучаствуют в творческом процессе. Но на самом деле человек, на которого направлен жест куратора, получает удовольствие не от художественного процесса и не от произведения, а от чувства превосходства над непосвященными.
Это и есть подлинный товар, который продается актуалистами.
К примеру, зритель уже давно догадывается, что режиссер Александр Сокуров с его бессмысленными километрами пленки о чьих-то простейших девиациях величина дутая. Но об этом боятся говорить вслух, ведь если вы не понимаете его творчество, то вы выпадаете из сообщества, вы не в тренде, вас как бы вообще не существует. А если делаете вид, что понимаете, – вот тогда вы полноценный реципиент актуального контента. Такой подход к искусству напоминает агрессивный маркетинг, но от этого никуда не деться тому, кто в "тренде". Так человек теряет свою свободу и становится добычей куратора.
Зачем актуалисты создают декорированную пустоту? Только ли с целью заработать? Или ставятся другие задачи? Разумеется, это делается не только ради денег. Блуждать по пространствам можно долго, но надо понимать: подлинная целевая установка любого актуалистского проекта лежит за его пределами и в эти самые пространства никак не вписана.
В предельном случае кураторы пространств могли бы превратить в проект всю культурную реальность, навязывая нам "общество спектакля". Маски имеют тенденцию прирастать к лицам, а социальная коммуникация – ритуализироваться. Не случайно "оранжевые революции" оставляют сильный привкус театрализации: они включают в себя этот актуалистско-ритуалистический элемент.
Движение идет от актуального искусства к политике. Ведь куратор не только организатор арт-проекта, он стремится стать посредником между искусством и другими социальными сферами.
Яркий пример такого рода – галерист и одновременно политтехнолог Марат Гельман, причастный ко многим политическим проектам. Несколько лет подряд он оказывал влияние на московских и киевских политиков. Руководство Перми поручило ему курировать культурную политику края. Пермь было обещано превратить в "культурную столицу Европы". На официальных зданиях города появились большие пластиковые красные человечки без головы, на улицах выставлялось огромное надкушенное яблоко и другие подобные объекты. Выставка под названием "Родина на продажу". В числе экспонатов – обезьяна с ветеранскими орденами и т.п.
Легко заметить, что для актуалиста важен контроль над сознанием и поведением людей не только на выставках и в музеях. Начав с эстетики, актуалистский проект стремятся конвертировать в проект политический – при этом мостик между искусством и политикой очень хорошо заметен.
Актуалистский дискурс требуется блюсти, монетизировать и политизировать, поэтому короли пространств и контекстов пока при деле. Ключевое слово здесь "пока". В 2022 году стартовал процесс смены тех, кто прежде олицетворял отечественную культуру. В первую очередь это коснулось директоров крупных московских музеев. Кадровые решения принимаются не случайно.
Нас ждет много перемен. Уйдут в прошлое "общечеловеческие" ценности, им на смену вернутся ценности традиционные. Будет преодолен искусственный разрыв между традицией и современностью. Наступит конец либеральной истории, а Фукуяма будет описан в философской энциклопедии как самый нелепый философ ХХ века.
Впереди Россию ждет плавное изменение социального строя и самой сути общественных отношений.
Неизбежны и перемены в сфере культуры, которая наравне с идеологией и наукой формирует наше мышление. И хотя госзаказ на культурную политику до сих пор отсутствует, он неизбежно появится – иначе нам просто не отстоять наш ценностный суверенитет и право на самостоятельное национальное развитие. Но я абсолютно уверен в том, что мы их отстоим.
Щипков А. В. Власть "пространства". Русская культура готовится выйти из плена // "Москва", – 2023. – № 6. С. 217-220/сайт Александра Щипкова
