Нельзя не видеть принципиальной асинхронности новейшей истории Русской Церкви и страны:
- только в России происходит идеологически богоборческая революция, как тут же возрождается в ней Патриаршество, и знак с небес будто бы таков: «Теперь – сами»,
- в самый разгар Великой Отечественной один из воплощённых в людях символов богоборчества, генеалогически бывший семинарист, зовёт к себе ночью в Кремль уцелевших от неслыханных гонений трёх иерархов и спрашивает, что можно сделать для Церкви, проявляя о них нежданную заботу, и означает это следующее: «Свет и во мгле светит»,
- в период некоторой демократизации общественных отправлений 1960-х гг., названной «оттепелью», Церковь переживает чуть ли не самые страшные гонения, закрывается восемь или даже девять из десяти храмов, институт почти выкорчеван из жизни, и что сие такое, как не злоба Врага Человеческого, приходящая с разболтанностью нравов после сильного ущемления?
- на излёте богоборческой власти, насмешливо издевающейся над верующими как цивилизационными рудиментами, вдруг широко празднуется Тысячелетие Крещения Руси, открываются новые православные газеты, журналы и издательства, и начинается Второе Крещение Руси, и символизирует внезапный луч из нависших туч, пожалуй, возврат к истоку перед великим испытанием 1990-х гг.
Видимо, обязательно будут и иные, казалось бы, несуразности, но на самом деле закономерности на тернистом и кремнистом пути и Спасения, и Церкви, и священства её, и мирян.
Одно можно констатировать: количество храмов, священников и прихожан за чуть более чем тридцать лет умножилось в разы, и не просто в разы, а в десятки раз, и свобода воли и вероисповедания нам снова дана. Дорогу к храму больше не перегораживают патрули дружинников, а за исповедание веры больше не сажают ни в психушки, ни в тюрьмы. Свободен и доступ к информации: и электронные, и бумажные СМИ рвутся просвещать, было бы желание просвещаться…
Научная же среда оказывается много более консервативной.
Только четыре года назад, в 2017-м, у нас была защищена первая кандидатская по теологии (богословию). Первой ласточкой пришествия богословия в науку стал декан богословского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (ПСТГУ) протоиерей Павел Хондзинский с работой на тему ««Разрешение проблем русского богословия XVIII века в синтезе святителя Филарета, митрополита Московского». Тоже символично: наукой богословие перестали считать ровно сто лет назад, в 1917-м.
***
Итак, ныне российским богословием совершается перелёт через бездну: после насильственного разрыва длиной в век оно пытается возродиться уже с опытом двадцатого века на более высоких основаниях, чем было.
Вспомним богословов нашего общего славного прошлого: Феофан Затворник, Филарет Московский, Иоанн Кронштадтский, Варсоновий Оптинский… только ли они? Богословие для русского священства было занятием почти таким же массовым, как для гуманитариев – поэзия.
Уже после крушения Союза один из моих учителей, фанатичный книжник, профессор Литинститута Станислав Бемович Джимбинов проник в приоткрытый спецхран и лично видел тысячи, десятки тысяч карточек с обозначением работ простого русского священства. Каждый из них считал своим долгом обозначить себя посреди многовекового труда, присоединиться к сонму славящих Господа голосов и как-то рельефнее, что ли, выделить в нём свою потаённую интонацию, но почти ни с кем не споря и тем более не стараясь никого превзойти в благочестии или ревности о Боге. Тревожась лишь о настоящем и будущем, только и всего.
Может ли богословие завести в ересь и прелесть? Отчего ж нет. Только потому и стоит писать богословскую работу, опираясь не только на личный опыт, но основные постулаты еще Отцов Церкви и, иные авторитетные труды и, разумеется, Евангелия. Только мыслить, если уж взялся размышлять о высочайших предметах, и следует высоко: фарисейство на бумаге лишь усугубит несоответствие высоты слов и поступков, и даст о себе знать ещё при жизни.
***
Отдельные российские учёные не могли не взбунтоваться: «гипотеза Бога» в их глазах не доказуема, и, следовательно, для них науки под названием «теология» пока не существует. В ответ на их протесты («письмо Алфёрова-Гинцбурга») можно было бы попросить их представить доказательства бытия атома, электрона, протона, позитрона, нейтрино или вовсе уж экзотических каких-нибудь «мю-бозонов» и иных Божьих созданий, которые возникли сначала в воображении светской науки, а потом начали получать подтверждения в виде экспериментально доказанных результатов. Внятного ответа мы ожидать и не вправе: на снимках с различных ускорителей частиц непременно узрим некие размытые очертания, но на них не будет подписано, кто они, зачем и какова их роль во всеобщей картине мира.
«Гипотеза Бога», как называет и религию, и богословие, образующее её передовой край, светская наука, есть воплощение мечты человека о разумно построенной Вселенной, и познание, и выстраивание им вполне определённой доказательной базы наличия высшей воли над всеми нами, начатое давным-давно, не стоило, конечно же, прерывать во имя скороспелых социально-идеологических нужд.
Теперь оно стремится вернуться в круг наук без помпы, как равное тому, что сделано без него. Членятся теологические диссертации приблизительно так:
- Вероучительно-катехизаторские.
Например:
- «Учение о первородном грехе в русском православном академическом богословии второй половины XIX – начала XX вв.» протоиерея Вадима Кикина,
- «Актуальные проблемы пастырской работы священников Русской Православной Церкви с ВИЧ-инфицированными пациентами в условиях стационара» игумена Антония,
- «Полемика митрополита Иоанна (Зизиуласа) и Мирослава Вольфа в экклезиологическом контексте» иеромонаха Амвросия,
- «Толкование псалмов и богослужебных текстов в духовном наследии преп. Амвросия Оптинского» иеромонаха Луки,
- «Деятельность военного священника как фактор гармонизации межличностных отношений представителей различных вероисповеданий в воинских коллективах» протоиерея Андрея Фадеева.
2. Историко-культурные.
Например:
- «Новосибирская епархия в 1920-е-1960-е гг.: проблемы внутреннего устройства и взаимоотношений с атеистическим государством» иеромонаха Симона,
- «История создания и духовное значение Богородичной канавки Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря» монаха Варфоломея,
- «Украинская православная диаспора: возникновение, история и современное положение» архимандрита Илариона,
- «Генезис и развитие традиционного типа монастырского ансамбля на примере русских монастырей XIV–XVII столетий» иеромонаха Дометиана
- «Развитие богослужебного пения в ХХ–ХХI вв. в контексте литургической традиции Русской Православной Церкви» игумена Силуана.
3. Историко-филологические и историко-философские.
Например:
- «Почитание св. Иосифа Обручника в Православной церкви: его образ в восточно-христианской литературе» игумена Иосифа,
- «Рукописные источники византийского Октоиха и их типология» иеродиакона Епифания,
- «Ботаническая лексика ветхого завета: теоретические и практические аспекты идентификации библейских фитонимов» иерея Алексея Сорокина
- «Современная теория библейского перевода: целеполагание, герменевтика, методология» иерея Михаила Самкова,
- «Влияние “Божественной комедии” Данте на формирование представления о чистилище в Римо-Католическом мире: XIV–XV вв.» архимандрита Симеона Томачинского.
Признаюсь: мне бы хотелось прочесть диссертацию на тему «Православная мысль в условиях постмодерна и богословско-философский контекст ее формирования» Александра Солонченко. Вдруг бы взгляды наши на позорную эпоху саркастического и глумливого воровства всего славного, пронизанного горячей патетикой, названную постмодернизмом, в чём-то бы разошлись. Возможно, что диссертант оказался бы не столь эмоциональным, как я, но он бы наверняка понял причину этого затянувшегося периода и доказал бы, что такие провалы – порождение одного только массового упадка веры, и доказал бы с цитатами в руках. «Теорию вестничества в религиозно-философском учении Даниила Андреева» иерея Стефана Даниленко я прочту наверняка: мы работаем с ним в Издательском Совете Русской Православной Церкви уже пять лет. Так же уверен, что не миную «Истории Свято-Пафнутьева Боровского монастыря в XV–XVII веках», созданной иеромонахом, а теперь и игуменом монастыря Иосифом Королевым, поскольку он вместе с отцом Стефаном работал в Феофановской группе (подразделение, занимающееся исследованием наследия Феофана-Затворника Вышенского).
***
Как видно даже из приведённых тематических формулировок, Церковь не просто «затрагивает широкий круг проблем», но пытается срастить вековой разрыв, выступая с общенаучных позиций там, где это возможно, не неся своей точкой зрения никакой революции в копилку научных знаний, но исключительно добавляя в нее эволюционный и сбалансированный верой взгляд на вещи. И речи быть не может о том, чтобы объявить его «ультра-консервативным» или, к примеру, «мистическим».
Православные диссертанты занимаются и литературой, и философией, и историей, и архитектурой, применяют специальные знания и инструменты, но не для того, чтобы «подчинить всё накопленное знание Христу», но представить культурный феномен как часть христианской культуры. Разве мы все, вместе даже с «кодексом строителя коммунизма» и другими попытками эксплуатировать Христово Знание, вытолкнув из него его же Создателя, не растём из её лона? Разве окончательно перестали быть людьми в том, что касается и долга, и чести, и отношения к ближнему?
Из Христа нельзя вырасти, до Него можно лишь дорасти. Нельзя превзойти совершенство, обзаведшись даже лишними конечностями или способностями, например, дышать под водой или в открытом космосе. Для кого-то такое положение дел является настоящей личностной трагедией. Дети часто понимают, что родителей им не опередить и не превзойти, и затевают по такому поводу чуть ли не истерику. Стучат ногами и колотят руками, и громко кричат.
Христианству по строгому календарному отсчёту уже чуть более двух тысяч лет, а светской науке – никак не больше четырёхсот-пятисот, а уж действенные плоды, влияющие на весь мир, она начала приносить и того позже: от опытов с электричеством и магнетизмом – около двухсот лет назад – дошла до массового использования электроэнергии около ста лет назад. И не так давно начала массово же сжигать углеводороды вместо угля. А уж до атомной энергии – в мирных, мирных целях, конечно же – добралась всего около семидесяти лет назад. Транспорт, связь, кое-что в медицине, хотя клинок этот обоюдоостр – откуда впечатление всемогущества, желание обратить человека в киборга, пересадить его душу в сверхпрочные панцири и заставить жить вечно? Упоение могуществом над силами природы, психастенический разрыв с религией – результат подросткового бунта светской науки против древнего и мудрого родителя, бунт жестокий и бессмысленный тем, что изобретение средств массового поражения – не то, чем стоило бы гордиться. Гордиться вообще дурно, говорит и религия, и история. Быстрее доходишь до края, а потом не знаешь, как от него отступить.
Отход от Христа сделал возможным не только ядерное, химическое, бактериологическое, климатическое и сейсмическое оружие, но и засорение планеты во имя хищнического потребления планетарных ресурсов. А массовые истребления себе подобных, которым не видно конца, не то ли самый итог сатанинской гордыни хищников над травоядными, современных каинитов над сифитами?
Так следует ли продолжать поклоняться ущербной светской морали и этике, когда они сегодня явно не знают, куда себя деть? И мечутся, и заставляют попирать собственные же, выработанные ими самими права и свободы гражданина. Сладко ли жить в мире, обусловленном деяниями недавних философов-прогрессистов, людей слабых и кичащихся своими слабостями, мы уже видим воочию куда как чётко и ясно.
Но вот появляется слово «Бог» в российской Конституции, и за первой защищённой теологической диссертацией следует вторая, третья, четвёртая… Что же меняется?
У любой науки, и даже математики, должна быть мировоззренческая основа, иначе эта наука работает ради самой себя. Или ради грядущего комфорта потреблять, ничего не отдавая взамен, что, разумеется, идеологически означает лишь временщичество. Родившись в лоне Христовой Тайны, светская наука отпала от Него на несколько довольно угнетающих десятилетий, и если сумеет понять свое положение, признав теологию несправедливо оттеснённой на периферию данностью, а не отжившим своё архаизмом – многое и в светской, и гражданской жизни нормализуется. Только вот учитывать стремление человека к социальной справедливости после «красных» лет и Церковь, и теология теперь будут обязаны. Только тогда – речь не идёт о симбиозе религии с социализмом, хотя почему бы не поучиться друг у друга вместо бесконечной грызни? – сможет образоваться у нас и вменяемое гражданское общество, и власть, не отрывающаяся от людей на межгалактические дистанции.
Если, конечно, человек, в очередной раз исхитрившись, не изобретёт меры совершеннее, чем Господне Чудо. Если захочет оставаться человеком, а не безвозвратно превратиться в регулируемый извне автомат, предназначенный для покорного потребления различных жизненных благ, отпускаемых по воле власть предержащих.
Сергей Арутюнов
