…На экране – чёрно-белый кадр из личного архива: «вертушка», зацепившаяся передним шасси за край горного отрога, берёт раненых. Через пару секунд обстрел станет настолько интенсивным, что она задымится и рухнет вниз. Погибнут все.
Командир лётного экипажа, поняв, что от парашютов уже не будет толку, первым отцепит свой карабин, и вслед за ним отцепятся штурман и бортинженер.
- Прощайте, мужики. Пусть души ваши будут покойны, - звучит в темноте голос.
На экране – пламя, за кадром – звуки пулемётных очередей, потом – свеча.
Взмывает музыка.
Зал встаёт.
Вот так примерно проходит в Москве показ литературно-музыкальной композиции «Взбранный Воеводе» по повести лауреата Патриаршей литературной премии им. святых равноапостольных Кирилла и Мефодия Виктора Николаева «Живый в помощи». Книге, совокупный тираж которой превысил миллион экземпляров, в этом году исполняется 20 лет. Хорошая судьба… в ситуации беспамятства и бесчестия, в которое мы все погружены.
Вспомним: ещё не окончилась Афганская (1979-1989), а горбачёвские СМИ, включая ведущие тогда «Огонёк» и «Московские новости», уже поливали «афганцев», на чём свет стоит. Получалось не хуже, чем у моджахедов: и неизвестно, чем они там занимаются, и мирное-то население калечат и убивают. Приводились и цифры: за десять лет погибло миллион афганцев. При этом не уточнялось, кто именно сделал так, что эти люди погибли, и создавалось в изуродованном обществе впечатление, что убивали – наши.
Кто? Вот эти самые Димы и Саши, которых со слезами провожали ещё не на войну, а просто в армию из Курска, Брянска, Смоленска, Красноярска, Владивостока и Хабаровска?
Вот эти самые Лёши и Денисы, окончившие военные училища самых разных профилей, которых мы во дворах знаем, как облупленных? Они – садисты, убийцы, грабители и торгаши? Расскажите кому-нибудь ещё. Не нам.
Люди не хотели верить в то, что война превращает в зверей. Некоторых действительно превратила, но чтобы поголовно… «Афганская проза» сделалась во второй половине XX века одним из самых значительных явлений советской литературы. Неровная, полная умолчаний, патетических передержек и откровенных порой домыслов, она счистила налёт равнодушия с самых обыденных вещей, обличила апатию тех, кто слишком хорошо усвоил законы жизни при социализме, подсветила литературу времён Великой Отечественной.
Оказалось, что мир широк и непредсказуем, и что кроме проблемы «прогрессивки» и «тринадцатой зарплаты», существует огромная общемировая бойня, в которой мы – я и ты – в любой момент можем принять участие. Проявить себя.
Фраза «В жизни всегда есть место подвигу» получала реальное воплощение. На «афганцев» стали смотреть как на будущих спасителей Отечества: активные, резкие, нетерпимые к неправде, они казались теми, кто возглавит Верховный Совет и обратит оружие против оторвавшейся от реальной народной жизни партийной бюрократии. Так писали и говорили тогда.
Пропылённые дальними дорогами, изрубцованные шрамами, дочерна загорелые люди с медалями и орденами будто бы возвращались домой после Крестового похода за нашу правду по мосту, на БТР с развёрнутыми флагами. Никто тогда, в 1988-м, не говорил, что война проиграна, а вскоре развал страны похоронит любые надежды, в том числе и на «афганцев». Загорятся другие войны, уже в пределах бывшего СССР, и заслонится… самое важное.
Что же было самым важным тогда?
И тогда, и сейчас важно одно: душа человеческая, судьба человеческая, её излом, крещение огнём и мраком, и возрождение.
Во мраке загорается свеча – это душа жаждет правды, обращается к величинам, о которых и не подозревала. Не всем дано с юности опознать в себе эту ничем неистребимую жажду, и прозреть путь, и по наитию, блуждая, ощупью встать на твёрдую дорогу. Одна даётся дорога всем нам – дорога веры.
Вот об этом – весь Николаев, включая и более ранние, и более поздние его книги, уже не об Афганской, а о тех, кто поскользнулся и упал во весь рост на дороге жизни, и не видит выхода. После гибели брата внук двух Героев Советского Союза, советский офицер Виктор Николаев посвятил себя служению тюремному и лагерному: круглый год он достигает отдалённых мест заключения, в том числе для малолетних преступников, неся себя, своё слово туда, куда редко проникает луч надежды.
Он обратился к вере, когда молившая за него жена не дала ему уйти после многочасовой операции практически на головном мозге. Свет его благодарности разлился далеко. Не только колоний достиг он, но сердец простых людей, которым опротивела непрестанная ложь сегодняшней словесности. Из неё они выбрали – его.
Зал Церковных Соборов 26 января 2020 года ломился. Опоздавшие – вход был свободным – пробовали найти себе место, но безуспешно. Они не уходили: стояли на галерее, кружили по лестницам, слушали издалека.
В первом ряду – Виктор Николаевич Николаев, его бывшие сослуживцы, глава Издательского Совета Русской Православной Церкви, митрополит Калужский и Боровский Климент, множество приглашённых – простых русских людей. Нет разделения на званных и избранных, элиту и не-элиту. Все вместе.
Звучит фортепиано. Кажется, Шопен. Затем песня, одна, другая… то женский, то мужской голос. Женский – тоскует, ободряет, зовёт. Мужской – отвечает, кличет, клянётся. Так и чередуются они, и вот – после гибели, разрушения, пламени во весь экран – белые соборы, синее небо, золотые кресты.
На сцене – хор Издательского Совета Русской Православной Церкви. Неизъяснимая спокойствие, неколебимое мужество и недостижимая высота богослужебного напева. Отрывки из книги – уже не горестные или смешливые солдатские воспоминания, а – краткие, точные отрывки о продолжении солдатской жизни в Церкви.
- Облачайся, - говорит батюшка, и только вступивший в должность алтарник Виктор (другого имени автор для себя искать не стал) видит перед собой облачение, напоминающее ему доспехи рыцарей Крестовых походов, плащи крестоносцев. Но он же сам из них, неужели он не понимает?! Поймёт... он как раз из них, из тех, что отправился за тридевять земель отбивать Гроб Господень, а обрёл его –на Родине.
Он обязательно поймёт и светлый промысел Божий (выходит священник и кадит в зал), не прервавший его жизнь, столько давшую миру после, казалось бы, неминуемой смерти и чудесного от неё спасения.
Финальные песнопения, и на сцену выходят все – немногочисленные актёры, Александр Поляков, хор, владыка Климент и автор. Несколько слов, и медленно, тесня автора просьбами об автографе, люди смещаются к сцене, где оперативно начинается демонтаж экрана. Быстро снуют кадеты, помогавшие с постановкой, в несколько камер берутся интервью по горячим следам… люди понимают, что случилось нечто экстраординарное – они прикоснулись к живой человеческой боли и тому, что ещё живее её – счастью, обретению Пути.
Да обретёт каждый из нас Путь – пускай не общий, не единый, к которому звали когда-то с трибун, но только свой, частный и личный, имя которому – Вера.
Верить можно по-разному и в разное, но так же, как для многих, видевших массовую смерть, не придумано иного исхода, чем Православие, для многих испытавших иные беды, проложена дорога к безмерно высокому началу, имя которому – Первоначало. В любую минуту каждый из нас может ощутить её зов и откликнуться на него. Стоит лишь захотеть.
