Что знал советский кинорежиссер Андрей Тарковский о трудах прп. Максима Исповедника? И знал ли? Ответить на эти вопросы однозначно в настоящих условиях едва ли возможно. Но что, если обратиться к плодам творения автора, заглянуть, не торопясь, в ту неимоверную глубину, которая отличает картины Тарковского, поразмышлять над художественными образами его фильмов?
Наше внимание привлек фильм «Зеркало», который чаще всего рассматривается как автобиографическо-психологическое кино и редко упоминается в контексте рассуждений о мировоззренческих взглядах режиссера. Картина открывается сценой, которая значительно выделяется из структуры фильма сюжетной линией, идеей и визуальной подачей. Сцена с заикой – по сути, самостоятельная сюжетная композиция, история с завязкой, основным действием, кульминацией и развязкой. Этот короткометражный фильм (назовем сцену так), вызывающий множество вопросов у зрителей и имеющий целый ряд трактовок, навел нас на мысли о своей соотнесенности с учением прп. Максима Исповедника.
В одном из интервью, фигурирующем в документальном фильме Андрея Тарковского-младшего «Кино как молитва»[1], А. Тарковский определяет художественный образ как явление, не поддающееся расшифровке. Если бы образ был подобен ребусу с единственным решением, то после его разгадывания зрителем он был бы исчерпан. Художественность образа заключается в бесконечности смыслов. Попробуем же прикоснуться к одному из них.
Итак, мы видим телепередачу о юноше с выраженным дефектом речи. Герою не удается обычное – выговаривать слова, строить предложения. Одно из прочтений данного художественного образа может быть связано с учением прп. Максима Исповедника о двух волях в человеке[2].
Изначально в человеке была одна естественная, или же природная, воля, которая реализовывалась в тяге к Богу. Естественность этого стремления можно сравнить с естественностью, с которой подсолнух обращается к солнцу. Руководствуясь в делах естественным стремлением к Богу, Адам и его жена осуществляли бы Божественный природный замысел о человеке – обожение. Воля Божия содействовала воле человека. Волеизъявление человека было свободно, но сам вопрос «быть ли с Богом?» у прародителей не возникал, выбор между лучшим и худшим существовал для них лишь как потенциальная возможность. Однако в момент, когда Адам и жена, искушаемые змеем, поставили под сомнение Божественную волю, отказались от нее и пали грехом, в их природной воле возник искаженный модус – воля гномическая, или же избирающая (γνωμικὸν θέλημα – от греч. γνώμη, т.е. «выбор, намерение»).
В нынешнем состоянии падшести человек поступает не только в соответствии с естественной природной волей, заложенной в него Богом, но и с противоестественной гномической, лично избирая путь своей жизни. Задача христианина состоит в том, чтобы выбирать естественное, следовать Божественному природному замыслу о человеке. Так, гномическая воля, совпадая с природной, начнет замещаться второю, подкрепляемую Божией волей. В состоянии святости в человеке должно сохраняться и развиваться лишь то, что для него естественно – стремление к своему Создателю. И это стремление выражается естественной природной волей.
В дневниковой записи от 13 февраля 1982 года А. Тарковский, рассуждая над фильмом «Зеркало», приводит фрагмент из эпиграфа к роману Гессе «Дамиан»:
«Я ведь не хотел ничего другого, кроме как воплотить то, что само рвалось из меня. Почему же это оказалось так трудно?»
И далее заключает:
«А это прямо объяснение эпизода с заикой, по сути, эпиграфа фильма»[3].
Дар слова присущ каждому человеку. Юра, герой телепередачи, заикается, с трудом произносит слова, ему хочется без труда совершать то, что естественно для каждого человека. Мы наблюдаем за сеансом, юноша выполняет команды врача, сосредотачивается, смотрит только на него и наконец на счет три «громко и четко» произносит: «Я могу говорить!». Сцена кончается.
«…то, что само рвалось из меня…» – то, что естественно для человека. По прп. Максиму, естественно волить в согласии с природными стремлениями к Богу. Но после грехопадения человек стал заикаться – выбирать ложное, руководствуясь гномической волей. Творить естественное оказывается трудно. И лишь исполняя команды Врача, глядя только на Него, христианин способен громко и четко говорить – находясь в синергии с Богом, воплощать о себе Его предвечный Божественный замысел.
Как было отмечено, художественный образ отличается глубиной и неисчерпаемостью. Закладывал ли кинорежиссер Андрей Тарковский в идею сцены с заикой учение прп. Максима Исповедника, нам неизвестно. Но не в неочевидности ли художественного образа кроется гениальность?..
