Как начать? Можно официально: «Встреча с поэтом Юрием Ключниковым явилась для меня еще одним зримым подтверждением того, что Россия – на редкость живая страна, несмотря ни на какие «тенденции» последнего (да только ли последнего?) времени. Жива сама русская мысль, остановившаяся, кажется, на стадии растерянности. Она больше не растеряна, она просто собирается для осознания нового этапа истории страны».
А можно так: «Поэт опознается сразу. Если сразу опознавания не происходит («да вы вчитайтесь сперва, а потом судите»), о поэзии говорить весьма затруднительно. На этой «опознавательной» стадии полощутся и колеблются почти все, кого нам пытаются представить в прежнем смысле «владыками душ и сердец», но ничего не выходит. Только не в случае с Ключниковым».
Вот это начало мне куда больше нравится. Оно – мое. Поэтому и продолжать стоит именно его.
Когда который уж год подряд трудишься экспертом Госпремии в области литературы и искусства, времени рассуждать особенно нет. Поэты на таких высотах стали изрядной редкостью, и в основном осмеливаются номинироваться люди, оснований у которых для получения высшей награды, прямо скажем, не слишком много. У эксперта тройной тумблер: «да», «нет» и «амбивалентно». В основном работает второй вариант: «отбиваются» чисто графоманские попытки овладеть почетом и славой. Но вот открываешь представление на премию (уже светлой памяти Валентина Курбатова), и видишь:
В газетах писали, что батюшка некий
В заботы о падшем душой человеке
Настолько вошел, что не спал по ночам
И стал прихожан каратэ обучать.
Былина дошла из какого-то края:
Не в силах глядеть, как село умирает,
Священник, у рясы рукав засучив,
Возглавил колхоз, что почти опочил.
Мирское в Божественном…
Вспомним давайте,
Что муза служила аббату Вивальди,
Что Павел Флоренский, и зло и добро
Забыв, консультировал план ГОЭЛРО.
Я думаю, опиум этого рода
И Ленин приветствовал бы для народа.
Спаситель же нам заповедал давно,
Что Авель и Абель сольются в одно.
Броско, словно бы походя, задет главный нерв жизни. И сделан вывод, от которого лицо с задетым нервом не перекривится, а наоборот, восстановит исконную симметрию.
Юрию Ключникову ведома формула не просто какого-то там «консервативного» или «прогрессистского» развития страны, а формула главная, заключающаяся в следующем: давайте ничего не выбрасывать, а вести себя со своим родовым гнездом, как хозяева, а не как нищий и безумный сброд. Хватит проклинать. И станет у нас чисто и светло, почти как у европейских «партнеров». Они еще поплатятся за свои клоунады по сносу памятников, а мы уже расплатились, и пора уже и нам, и им прийти в ум.
Ключникову ведома и главная тайна русской поэзии: писать надо просто и доходчиво. Не для себя пишешь, а для людей. Их много, среди них филологическое образование получил один из десяти, если не сотни, тысяч, а остальным разбирать каракули – стоит ли? Пиши проще, пиши от сердца:
К нам у Запада много вопросов,
Он в Россию их шлет не на слух –
Нагоняет стада-мериносов,
То есть туч поднебесный пастух.
Там на Альпах и на Пиренеях
То жарой, то потопом грозя,
Европейские бесы, зверея,
Вечно лезут к славянам в князья.
Вот оно, «мнение народное», которого и боятся, и потаенно жаждут, как высшей оценки. Не считаться с ним означает жить врозь с людьми. Всмотримся: ни конспирологии, ни политики, ни религии особой здесь нет, одна здравость.
Прости меня, время! За жалобы каюсь,
А также за свой антирыночный крен.
Я вместе с народом своим спотыкаюсь
На ямах и лужах дурных перемен.
Мы с Родиной зреем в таких переменах,
Без них не поймешь ни России, ни нас.
Нужда в лихолетьях заложена в генах,
Так жаждет давленья растущий алмаз.
Россия – земля не насланного извне или свыше страдания, а глубочайшего, может быть, не вполне сознанного – требования его. Христос с его крестом и мученической гибелью оказался настолько принят к душе, что ничего порой русскому человеку не надо, кроме как упиться горем, пережить его, как восшествие на Голгофу и уже тем – «соответствовать», разделять и горе Спасителя, и боль Его, но и Его же торжество. Без боли награды не получить. Вот и сгущаем, и прибедняемся, и смотрим печально, как бездомные собаки, но уж когда улыбнемся, три улицы в пляс идут.
Ключников – из «детей войны». Всего на четыре года моего отца, который уже и призывался, но и в сорок первом, и в сорок третьем еще стоял за станком на ящике и точил, точил и точил бесконечные снаряды. До истощения, до трехсот голодных обмороков. Что же досталось тому поколению, отстроившему страну после войны?
Ждали пуль и огня,
Оголтелой пехоты и танков,
На прямую наводку
В туман приготовив стволы.
А отрава вползла
На позиции главные с флангов,
Потому что мы сами
Открыли отраве тылы.
Мне не ясно, зачем
Мечем мы перед свиньями бисер.
Неизвестно, когда
К нам на помощь придут Небеса
И в каком государстве
Спаситель наш будет прописан,
Но уж точно не там,
Где нам доллары застят глаза.
Такие стихи – для ультрапатриотических изданий, надрывавшихся еще на переломе 1980-1990-х гг., и Ключникова, как и десятков других подвижников, тогда заметить не захотели. А он осмысляет сегодня целую толщу десятилетий – наш проклятый, обагренный, сталинский, бериевский, хрущевско-брежневский Двадцатый, и год, и век, и рубиново кровяное клеймо на корчащейся под ним коже:
Искали затерявшийся эдем
В кровавых распрях наших революций
И заблудились там мы не затем,
Чтоб к барам новоявленным вернуться.
Кто сегодня судит о веке? Сущие младенцы, ничего не заставшие. Только Гитлер, Ленин, Сталин для них – имена былинных суперменов из комиксов, а для суждения нужно иметь право выжившего, одолевшего, знающего эпоху наперечет:
Лукавые! Вам кажется, что плохи
Дела у нас, но взвесит Судный день
Всю трагедийность сталинской эпохи,
Все шутовство сегодняшних затей.
- писано Ключниковым в 1996-м году. Оттуда и «шутовство», если кто помнит атмосферу страны двадцатипятилетней давности («голосуй сердцем»-пляски).
Взвесить в руках трагедию – участь поэта сегодняшнего и завтрашнего. Странно, что управители «литературных процессов» у нас, кажется, вовсе не понимают, что все их усилия по созданию какого-то иного поэта, взвешивающего в руке, например, долларовую подачку, ничем не закончатся. Героями в России те, что уехали за долларами, так и не стали…
И нескончаемые распри,
Как предисловье новых бед,
И все иллюзии… И разве
В конце пути не вспыхнет Свет?
Он непременно в сумрак серый
Прольется щедро на народ.
Придет единым солнцем веры.
Когда? Не знаю. Но придет.
Главная весть Ключникова народам, цивилизациям и мирам состоит в том, что несгибаемая вера в завтра у русского народа так и не отнята. «Я верую в русское чудо» – определяющая строка. Строка-кредо.
Когда-нибудь историк разберет,
Какие в облака те
Ветры дули,
Как выжил удивительный народ
В великих бурях и в не меньшей дури.
Все ищут национальную идею, все копошатся, а она рядом: мужество и стойкость, вот и вся идея:
Мы – русские, а русские не делят
Ни прав, ни выгод, ни чужой земли.
Не переводят кровные потери
Ни в доллары, ни в евро, ни в рубли.
Да, часто падали и вечно поднимались,
Не ладили ни с Богом, ни с собой.
Но деньги, что сегодня юбералес,
Не завладели нашей головой.
…Кричат, беспокоятся, и не видят, к чему и кому примыкают в крике:
А еще от Финского залива
До чукотских тундровых полей
Белое в России молчаливо,
Черное кричит из всех щелей.
О чем же молчать поэту? Ему есть, о чем:
Не спугнуть бы только словом,
Даже вздохом, даже думой
Из глубин души поднявшееся
Чистое тепло.
Много лет назад за Волгой
Или, может быть, под Тулой
Пролилось оно на сердце
И на дно его легло.
То, что вьется или дремлет себе на самом дне сердца, то и подлинно. Ключников способен если не увидеть его глазами вполне себе зрячими, другим бы таких глаз, но, что куда важнее, ощутить, взять в руки и ни в коем случае не называть по имени: исчезнет. Эта рыба наших негромких рек – мечта о счастье. Мечта народная, святая. Горе тому, кто посмеется над этой плотвичкой или тем пескариком, позор тому цинику и прохиндею, что спугнет ее, пристыдит и заставит снова лечь на дно. Куда нас влечет, не разглядишь. Если хаос, то русский, а если порядок, то тоже – позвольте – наш, а не иноземный, вот и все чаяния. Просто же, да? Со своим и порядком, и хаосом сладим как-нибудь.
Поэзия в России – есть. Она проста и чиста, как незатейливый и трогающий за душу классический пейзаж. Низкий поклон за него Юрию Ключникову, старейшему, неиссякаемых сил сибирскому поэту без почестей пока и званий государственного уровня, но лишь с надеждой, что услышат когда-нибудь.
Веруйте и вы в русское чудо, как верит поэт, потому что иного чуда и иной веры у нас нет, и никогда не будет.
Сергей Арутюнов
Литературная газета
