Догматы создавались как ответы на острые вопросы простых людей о Боге и высших законах жизни. Постижение и впитывание в себя догмата Троицы, например, дает нам возможность научиться счастливо любить себя и ближних
У большинства наших современников слово «богословие» вызывает ассоциацию с чем-то таинственным, но для реальной жизни ненужным. Богословие — это что-то из области пыльных библиотечных полок, на которых стоят скучные произведения малопонятных авторов. Подобное восприятие, к сожалению, не лишено оснований и возникло не без вины самих богословов. Они (на протестантско-католическом Западе чуть раньше, на православном Востоке немного позже) осуществили, по меткому замечанию английского священника Эндрю Лаута, «расщепление Истины». То есть спекулятивно отдалили богословие от реальной духовной жизни и превратили его (богословие) в пространство для абстрактных игр разума. Не зря Джонатан Свифт (автор «Приключений Гулливера») сатирически изобразил церковных интеллектуалов в виде обитателей летающего острова Лапуты. Этим «небожителям» и дела не было до того, что происходило внизу — за пределами их парящего над землей обиталища для рафинированных мудрецов.
Сложившийся к сегодняшнему дню образ богословия в корне противоречит исконному пониманию того, что такое христианское вероучение и зачем его нужно изучать. Догматы (то есть постулаты веры) формулировались участниками Вселенских соборов мучительно и вынужденно — с полным пониманием того, что в итоге всё равно получится редукция Тайны — нечто упрощенное и несовершенное. Ведь человеческий язык крайне ограничен перед лицом Божественного величия. Но формулировать и затем разъяснять догматы тем не менее приходилось, поскольку они служили ответом Церкви на различные заблуждения (ереси). Потому соборные постулаты веры были не вычурным описанием абстрактной истины, а пастырским откликом на вопрошания живых людей об их вере. Это и имеет в виду классик истории Церкви Антон Карташев, когда указывает, что «оросы» (т.е. определения веры. — А.Б.) вселенских соборов не есть могильные плиты, приваленные к дверям запечатанного гроба навеки закристаллизованной и окаменелой истины, а верстовые столпы, указывающие … куда и как уверенно и безопасно должна идти живая христианская мысль, индивидуальная и соборная».
Еще один христианский мыслитель ХХ века Карл Барт любил повторять, что настоящий богослов должен в одной руке держать Библию, а в другой — газету. И читать одну и другую попеременно — потому что «газета без Библии лишена смысла, а Библия без газеты бездейственна». Оросы и догматы формулировались отцами соборов исключительно с одной целью — помочь людям встать на путь истинного понимания Бога и духовной жизни, которая имеет отношение не только к личному спасению, но и к судьбе всей Церкви — единого народа Божия. В этом можно убедиться, внимательно взглянув на каждый догмат Православия.
Все православные догматы имеют прямое отношение к повседневной жизни человека. Например, догмат о Святой Троице призывает нас верить в то, что Бог един, но существует в трех Лицах: Отца, Сына и Святого Дух. Каждое из Лиц (их также называют Ипостасями) в полной мере обладает всей Божественной природой, собственным сознанием и волей. Три Лица Святой Троицы одновременно и три Бога, и один. И это не какая-то шарада, а самый настоящий манифест любви! Ведь, как подчеркивает митрополит Каллист (Уэр), «Бог — не одна личность, любящая только себя самое. Бог есть триединство личностей, любящих друг друга, и в этой взаимной любви личности всецело «объединены», хотя при этом они не утрачивают отличающей их «индивидуальности».
Православное учение о Святой Троице есть не только попытка описания тайны «личной» жизни Бога, но и эталон того, как сами люди призваны выстраивать отношения друг с другом. Только в том случае мы обретаем полноту личностного бытия, когда делимся даром любви с теми, кто нас окружает. Это, впрочем, не означает того, что мы в итоге должны полностью себя истощить и исчезнуть. Нет. Истинная любовь предполагает и благодарное принятие обратного дара милости и понимания. Таким образом, догмат о Троице призывает нас с милосердием дарить и с милостью принимать.
Еще один догмат — о соединении во Христе Божественной и человеческой природы — говорит нам не только о том, что Спаситель есть истинный Бог и истинный человек. Значение этого постулата веры превосходит и идею о том, что благодаря воскресению и вознесению Сына Божиего Царство Небесное вновь открылось людям. Признавая учение о Богочеловечестве Христа, мы тем самым соглашаемся видеть в окружающих людях не просто случайных попутчиков или инструменты для достижения каких-то целей, а тех, кто тоже возлюблен Богом, тех, за кого была тоже пролита на Голгофе кровь Господня. В этом собственно и состоит суть христианского гуманизма — бережное отношение к жизни и достоинству каждого человека, подобно мне созданного по образу Божию.
Иную грань упомянутого гуманизма подсвечивает догмат о почитании икон. Здесь речь идет не только о признании святости иконных изображений, но и о том, что на иконах святых мы видим совершенство человеческой личности. Перед нами оказывается уже не лицо, но лик того, кто достиг в Боге совершенства, к которому все мы призваны Христом: «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть» (Мф. 5, 48).
Вероучительное наследие Православной Церкви — это не какой-то «сферический конь в вакууме», но (при правильном понимании) мощнейшая педагогическая школа, позволяющая достичь гармонии и с Творцом, и с окружающими людьми. Богословие, соединенное с искренним стремлением жить по заповедям Божиим, исполняет роль разумного основания для веры, а также средства для творческого осмысления духовного опыта. Не только личного, но общецерковного. Что в свою очередь делает человека своего рода ретранслятором здравой духовности, полезным помощником для тех, кто нуждается в поддержке и утешении. Это становится формой исполнения завещания Христа Спасителя: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их исполнять всё, что Я заповедал вам» (Мф. 28,19).
Газета "Культура"
