Гений богословия

«Если бы, отцы и братия, все наши с вами знания
сложить вместе, то это будет ничто
пред знаниями Ивана Васильевича».

Архиепископ Иларион (Троицкий)
о мученике Иоанне Попове

Попов. Эта фамилия, одна из самых распространенных в России, не обязательно связывает род ее носителя со священством. Есть два варианта происхождения: от прозвища Поп или от просторечного наименования священника. Но в нашем случае эта фамилия весьма показательна. И дед, и отец будущего мученика были священниками.

В городе Вязьме на Смоленщине в Воскресенской церкви служил иерей Василий Михайлович Попов. Именно в его семье 17 января 1867 года родился мальчик, которого назвали Ванечкой. А 19 января младенца Иоанна крестил дед, протоиерей Михаил Попов, в честь святителя Иоанна Златоустого.

Житие мученика ничего не говорит нам о детстве Ивана. Мы можем только предполагать. Наделенный Богом высоким интеллектом и целомудренной душой, Иван возрастал в добродетелях и научном познании, что можно поставить в заслугу не только ему самому, но и его замечательным родителям. Матушка Вера Ивановна и отец Василий, думается, всячески способствовали утверждению в благочестии и духовном познании своего чада. Плод их общих трудов был поистине прекрасен. Вот как современник, соузник по Соловецкому лагерю Ивана Васильевича, писал о его личности: «В светском звании Иван Васильевич был истинным монахом, безбрачным и девственником, смиренным тружеником, воздержником в пище и питии, благоговейным молитвенником к Богу. Сему все знавшие его – свидетели. Имея дар благодати Божией – слово знания (см.: 1 Кор. 12: 8), он трудами удесятерил талант, послужил им Церкви с великой пользой и прославил ее своей мученической кончиной».

Но до этого было еще далеко. В возрасте 21 года Иван окончил Смоленскую духовную семинарию и сразу поступил в Московскую духовную академию. Иван Васильевич обучался в Академии с 1888 по 1892 год. Этот период интересен сменой ректоров МДА: кафедру покинул профессор протоиерей Сергей Константинович Смирнов, а новым ректором был назначен заведовавший до этого (правда, всего несколько месяцев) Санкт-Петербургской духовной семинарией архимандрит Антоний (Храповицкий). Владыке Антонию в тот момент было 27 лет. А Ивану Васильевичу – 23. Новый ректор был очень молод, очень деятелен, нес новое, свежее, был ярким примером для своих подопечных. Позднее один из его учеников вспоминал: «Факт, казавшийся нам тогда легендарным и баснословным, что новый ректор, архимандрит Антоний, явился в вверенную ему Академию с одним только странническим посохом и с чемоданом, наполненным несколькими книгами духовного содержания, не имея более ничего другого при себе, – уже этот факт громко говорил... что новый ректор несет к нам совершенно новое направление и совершенно новый образ жизни». А протоиерей Сергий Четверяков называл владыку Антония «сердцем нашего академического мира».

Московская духовная академия. Начало XX в.

Можно с уверенностью предположить, что все эти обстоятельства благотворно сказывались на формировании личностей студентов МДА, в том числе и Ивана Васильевича Попова. Владыка Антоний, к слову, впоследствии станет основателем и первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей.

Но вернемся к Ивану Васильевичу. Его, молодого выпускника Академии, не отпускают из учебного заведения, проча в преподаватели. Это говорит о том, что уже к 25 годам он – выдающийся ученый-богослов, личность, ценная как источник патрологических знаний; его не хотят терять, его видят преподавателем ведущей духовной академии Российской империи. На преподавательскую должность он был назначен через год. Еще через 4 года, в 1897-м, он – магистр богословия. А еще через год 31-летний Иван Васильевич – экстраординарный профессор кафедры патристики. В эти и последующие годы он много пишет, его труды публикуются. Молодой профессор очень тонко разбирался в западных христианских учениях. О протестантах писал: «имитируют молитву». Побывав за границей на одном протестантском сборище, писал о его руководителе: «просто играет в пастора», а о пасомых: «а другие фальшивят, подделываясь к его вкусам». Вклад в отечественную богословскую науку профессора Попова невозможно переоценить. Протоиерей Михаил Польский писал об Иване Васильевиче: «В России патрология, как наука, впервые создана им».

Иван Васильевич многие годы посвятил своей альма-матер. Он был прекрасным преподавателем, блестящим лектором. Его слушали, затаив дыхание, с восхищением. Студенты видели в нем, по воспоминаниям одного из учащихся, «глубокую сосредоточенность и внутреннюю силу». Из воспоминаний того же студента: «Он старался понять смысл совершавшихся перемен, понять причины, породившие их именно в данной форме, пытался предсказать то, что последует в дальнейшем». А задуматься было над чем: по стране тяжелым катком катилась, сминая на своем пути всё привычное и устоявшееся, Октябрьская революция...

В 1917 году Иван Васильевич был избран членом Поместного Собора от Московской духовной академии. Его прерогатива – вопросы высшего духовного образования. В первые послереволюционные годы он наблюдал за падением уровня жизни людей и их духовным оскудением. «По официальным сообщениям слежу за ужасным ростом голода, болезней и разрухи. На душе тяжелым камнем лежит ожидание еще больших бедствий», – писал Иван Васильевич другу. Его высокий интеллект анализировал происходящее, а душа страдала. Сложно сказать, что более ранило его тонкую душу: общее положение в стране или начавшиеся личные бытовые неприятности. Вероятно, и то, и другое. В письме к тому же другу Иван Васильевич описывает бедственное положение своих близких, недостаток заготовленных на зиму продуктов, невозможность купить что-либо из съестного, трудности с отоплением дома, так как дрова продавали целыми стволами поваленных деревьев с тем, чтобы покупающий сам рубил, а «сами мы по отсутствию сноровки к этому совершенно не способны, а крестьяне за деньги рубить не нанимаются», требуют всё те же продукты.

Патриарх Тихон и члены Поместного Собора 1917–1918 гг.

Новая действительность изменяла жизнь профессора Попова, и вот уже в 1920-м он берет второй огород, сетует на отсутствие лошади, без которой и дополнительной земли не дают, и обрабатывать целину сложно, а то бы он взял «одну десятину и в поле, чтобы посеять овса и кормовой свеклы». Ты думаешь, дорогой читатель, что рутина совсем засосала профессора богословия, и его гениальный ум полностью погрузился в грядки с кормовой свеклой? Вовсе нет. Тут же он пишет другу: «Конечно, жизнь наша полна бедствий и не сулит пока ничего хорошего. Но все же будем надеяться на Бога. Душа успокаивается, когда отдал себя на Его волю». И это жизненное испытание Иван Васильевич воспринимает как урок, из которого необходимо было вынести духовное осмысление происходящего.

Он очень скорбел о закрытии академии: «Я думаю не о своей личной судьбе: мы все, конечно, где-нибудь пристроимся и найдем себе кусок хлеба... Нет. Не личная судьба, а гибель учреждения, которое любил и которому добросовестно служил 26 лет, – вот что угнетает». При этом он серьезно задумывается об издании фундаментального труда, объединившего бы все его богословские изыскания за прошедшие годы. Однако условия для этого отсутствуют. Иван Васильевич пока не знает, что этой идее не суждено осуществиться никогда.

В 1923 году профессор Попов при участии своего ученика монаха Серафима (Тьевара; новомученик, день памяти 6 декабря) занимается составлением полного списка архиереев, оставшихся верными Православной Церкви, и тех, кто ушел в раскол, (с фамилиями, местами служения и т. п.). Работа была важная: на 1925 год намечался Собор всех Православных Восточных Церквей. Ивана Васильевича на этот труд благословил сам Патриарх Тихон.

Затем в том же году профессор Попов отметился еще в одном знаковом деле. Он помогал передать за границу указ Патриарха Тихона о назначении митрополита Платона (Рождественского) управляющим Северо-Американскими приходами. Оба описанных вида деятельности Ивана Васильевича квалифицировались как самая страшная контрреволюционная деятельность. 10 декабря 1924 года он был арестован. Для Ивана Васильевича началось время его исповедничества.

Допрашивал его сам Тучков – начальник 6-го отделения секретного отдела ОГПУ, очень высокое должностное лицо новой власти. Конечно, его очень интересовали те самые списки архиереев. Нужны были фамилии.

Иван Васильевич не назвал ни фамилии из списка, ни фамилии тех, кто имел к этому списку хоть какое-то отношение, ни фамилию своего ученика – монаха Серафима. Впрочем, мучители ее и без того прекрасно знали, со всеми вытекающими для монаха Серафима последствиями. Профессор Попов на все уточняющие вопросы сетовал на отсутствие памяти: «Точно не помню». Он прекрасно понимал, что если он назовет хоть какие-то фамилии, то на основании его показаний проведут аресты. На вопрос об отношении к советской власти отвечал прямо и четко: «Я, как христианин, не сочувствую в современном порядке вещей антирелигиозному и аморальному уклону».

Обвинение в отношении Ивана Васильевича было сформулировано так: обвиняется в «сношениях с представителями иностранных государств с целью вызова со стороны последних интервенции по отношению к советской власти, для каковой цели Поповым давалась последним явно ложная и неправильная информация о гонениях... Церкви и епископата».

Архиереи, подписавшие «Памятную записку соловецких епископов». 1925 г.

Три года лагерей. СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Некогда благословенная Соловецкая обитель была превращена безбожниками в один из самых жестоких и беспощадных концлагерей. Туда же отправили и монаха Серафима (Тьевара). Немыслимо, но в тяжелейших условиях нечеловеческого содержания, тяжелых работ и бытовой неустроенности Иван Васильевич умудрялся творить. Он был автором текста обращения православных епископов к правительству СССР, известного как «Памятная записка соловецких епископов», под которым подписались все архиереи, отбывавшие в тот момент срок в Соловецком лагере. Эта записка – срывание лицемерной маски «демократичности» большевистской власти, удар по живоцерковникам, призыв к уважению свободы совести личности. Не стоит удивляться, что прямо там, на Соловках, Ивана Васильевича приговорили еще к трем годам и отправили под Сургут. На Оби, под Сургутом он жил в одном доме с ссыльным епископом Онуфрием (Гагалюком; священномученик, день памяти 1 июня). В ссылке Иван Васильевич пишет труд о святителе Григории Нисском.

11 декабря 1930 года срок закончился. Но выехать Ивану Васильевичу запретили. По мнению властей, на свободе он, умудрявшийся и в узах вести «подрывную» для безбожников деятельность, был крайне опасен. В конце декабря на него завели новое дело. Его высылали, вновь заводили дела, снова высылали. Наконец, в 1934 году Иван Васильевич вернулся из ссылки и поселился в Люберцах.

Его жизненную позицию в этот период нельзя назвать пассивной. Он активно общался с единомышленниками по поводу церковных вопросов. Среди них были архиепископ Николай (Добронравов; священномученик, день памяти 10 декабря), митрополит Анатолий (Грисюк; священномученик, день памяти 23 января). Обычно это общение проходило на квартире архиепископа Варфоломея (Ремова). Именно он, будучи арестованным, на допросе назвал фамилию профессора Попова. Ивана Васильевича арестовали 21 февраля 1935 года.

Теперь следователя интересовали не только и не столько фамилии (они были уже известны). Интерес представляло содержание разговоров. Иван Васильевич на допросе отвечал, что обсуждались дела житейские. На вопросы с жесткой провокационной формулировкой профессор отвечал категорическим отрицанием.

Следователь:

– Вновь настаиваю на правдивых ответах. Я располагаю данными, что эти встречи были по своему характеру совещаниями, на которых обсуждалось положение Церкви в СССР.

Попов:

– Я это отрицаю.

Пять лет ссылки в Красноярский край. Место ссылки – деревня Волоковское Пировского района. Ивану Васильевичу на тот момент было 68 лет...

28 ноября 1935 года он пишет заявление в НКВД: «При моем аресте 22 февраля сего года в моей квартире... у меня были отобраны... 12 столовых серебряных ложек, 8 чайных серебряных ложек, одна десертная серебряная ложка, золотой нагрудный крестик, две сберегательных книжки с остатком по 5 рублей каждая, одна торгсиновская книжка с остатком на 12 рублей 20 копеек и две столовых ложки белого металла». Печальная правда судеб осужденных за инакомыслие. При обыске Ивана Васильевича попросту ограбили…

В течение двух лет профессор находился в ссылке. Со временем он обосновался в отдельной комнате в доме пастуха. Тут он смог работать над своими научными изысканиями.

Все изменилось с выходом приказа НКВД № 00447 в июле 1937 года. Началось массовое беспощадное искоренение оставшихся к этому времени в живых верных чад Матери-Церкви.

Ивана Васильевича арестовали 9 октября 1937 года. В основу обвинения легли показания осведомителя и того самого пастуха, в доме которого проживал профессор. Осведомитель приводил объемные контрреволюционные «цитаты» профессора: «Он говорил: "Я считаю абсурдными всякие разговоры о классовой борьбе: классовой борьбы не существует – все это вздор и чепуха. Я всегда был и остаюсь идеалистом, и, по-моему, не какая-то экономическая и классовая борьба является двигателем истории, а духовные интересы разных наций. Руководящая же роль в развитии истории, конечно, принадлежит религии"». Пастух же ограничился малым: «Припоминаю такой разговор Попова, что "советская власть с крестьян-колхозников налоги берет разными платежами, что раньше этого не было". Он еще много таких контрреволюционных слов говорил, всего сейчас не припомнишь, и многое я у него не понял, так как немного недослышу». Скорее, конечно, все-таки недопонял, но Ивану Васильевичу от этого не было легче.

Его опять много допрашивали. Теперь следствие интересовали связи за границей: фамилии, адреса, от кого стали известны эти самые адреса. Также интерес представляли высказывания против новой Конституции и политики ВКП(б). Примечательно, что Иван Васильевич прекрасно разбирался в политической ситуации, сложившейся в стране.

Из протокола допроса:

– Следствием установлено, что вы по поводу последнего процесса над восемью фашистскими шпионами высказывали сожаление о них, говорили о неустойчивости и немонолитности партии ВКП(б).

– Разговор по поводу расстрела этой восьмерки был, но жалеть я их не жалел; что касается неустойчивости и немонолитности партии, это действительно так, поскольку в партии образовались три фракции: троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы; ясно, что при таких разногласиях партия не может быть монолитной.

Иван Васильевич держался на следствии в высшей степени достойно, мужественно перенося все непростые обстоятельства своего положения.

Из последнего протокола допроса:

– Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении?

– Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю.

Он был столь неудобен для властей, столь большое значение имела его личность, столь высок был его авторитет в православных кругах, что с ним надо было разделаться раз и навсегда, без всякой возможности для продолжения его деятельности, распространения его влияния. 17/30 января 1938 года Ивану Васильевичу исполнился 71 год. Не считая короткого перерыва, он провел в тюрьмах, лагерях и ссылках последние 13 лет своей земной жизни. Через шесть дней, 5 февраля 1938 года, его, старца-аскета, большого интеллектуала, гениального богослова своего времени, приговорили к расстрелу. Казнили профессора Ивана Васильевича Попова 8 февраля 1938 года, накануне дня памяти его небесного покровителя святителя Иоанна Златоустого.