В Пятигорске завершился заключительный этап IX Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь». Форум проводился Правительством Ставропольского края, Администрацией города Пятигорска, Международным Форумом «Золотой Витязь», при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям (Роспечать), МЧС России, ООО «Эко-Сити», при участии Издательского Совета Русской Православной Церкви, Союза писателей России, Государственного Литературного института им. А.М. Горького, Пятигорской и Черкесской епархии.
На конкурс поступило 391 произведение разных жанров из 37 регионов России, а также из 12 стран мира – Армении, Беларуси, Германии, Грузии, Израиля, Китая, Казахстана, Македонии, Молдовы, Сербии, США, Украины.
В этом году отбор произведений для участия в конкурсе осуществлялся в семи номинациях: проза, поэзия, публицистика, литература для детского и юношеского возраста, литература по истории славянских народов, работы по славянскому литературоведению, литературные киносценарии.
В номинации славянское литературоведение книга «Со Христом» поэта, прозаика, публициста, критика, доцента Литературного института имени А.М. Горького Сергея Сергеевича Арутюнова получила статуэтку «Серебряный Витязь», и мы побеседовали с лауреатом
- Сергей Сергеевич, вы в литературе уже достаточно давно. До этого – читательский опыт. Произошли ли за это время принципиальные перемены в вашем мировоззрении? Стоят ли перед литераторами сегодня те же задачи, что и десять или двадцать лет назад?
- Четверть века – срок не такой уж большой, особенно если иметь в виду, что первая публикация нашего старшего товарища, Владимира Андреевича Кострова, состоялась в журнале «Юность» в феврале 1957 года – за полгода до полёта первого искусственного спутника Земли. Но даже за такой малый срок пребывания в слове прежним почти ничего не осталось, кроме, пожалуй, одного убеждения – словесность в России есть одна из самых притягательных точек приложения человеческих сил.
Когда ты совсем ещё мальчишка, то безоглядно веришь в то, что можешь перевернуть своим словом целые миры, заставить их вращаться вокруг тебя, но год за годом в тебя проникает совершенно иное ощущение – ты словно лист от гигантского древа, призванный зеленеть, желтеть, краснеть, опадать и возрождаться снова. А доказательства того, что ты что-то перевернул, доходят до тебя уже в зрелости.
Собственно, задача поэта в России неизменна – быть, свидетельствовать о бытии. Но каждый, понимая её по-своему, испускает лучи различной интенсивности, выразительности, смысла и значения. В 1990-е гг. каждый из нашего колена резвился, как мог, постигая отпущенную ему меру слова. Сегодня в ком-то созрело понимание, во имя чего оно дано, а в ком-то не созреет уже никогда.
- Кто из других авторов, получивших награды на МСЛФ «Золотой Витязь» Вам кажется наиболее интересным и почему?
- Я только начинаю читать Александра Логинова, Николая Алешкова, Андрея Фролова и Татьяну Маругову. Важно не просто «понять, за что», но уяснить себе стилистику как «сумму приёмов», всмотреться в графику письма.
Среди лауреатов и дипломантов – Карина Сейдаметова, которой я писал отзыв на диплом, выпускница моего семинара Екатерина Блынская, мой земляк по Красноярску Анатолий Вершинский, главный редактор «Дня и Ночи» Марина Олеговна Саввиных, Екатерина Ливи-Монастырская. Их стихи я знаю и люблю давным-давно.
- Вы поэт, прозаик, публицист, критик, литературовед… чем для Вас является Слово?
- Чем угодно, только не хлебом. Я вообще не понимаю, как можно переводить отношения со Словом в область чисто инструментальную: «владею, следовательно, зарабатываю». Фигура современного литератора, лишённого советских тиражей и льгот, в определённой степени жалка – он сегодня «универсал» (пойдёт и редактором на областное ТВ, и в какой-нибудь животноводческий журнал, лишь бы платили), и величественна тем, что Слово в нём не прекращается, несмотря ни на какое давление внешнего мира.
Но я никогда не пойму тех, кто лишает Слово сакральной составляющей. Прежде всего, оно – тайна. Особенно в России.
- Как Вы считаете, каково место Слова в отношениях человека и Бога?
- С Богом не всё так просто: говоришь, и образуется по слову твоему. Но чтобы соотноситься с Ним, следует хотя бы обозначить для себя, чего хочешь, а это нечасто удаётся сделать. Слово обозначает нечто, но насколько точно, не знает и сам обозначивший. В соотношении со страстями Слово может быть и синонимом желания, и его антонимом. То, чего мы хотим, лучше всего читаем вовсе не мы, а Тот, кто создал язык. Его чтение – прямо в душах.
Пусть не покажется дерзкой концепция Господа Бога нашего как совершенного читателя. Если веровать, то в то, что среди миллиардов молитв Он умеет отличать подспудную интонацию каждого молящегося и принимать решение в зависимости от того, возможно ли оно в принципе.
- Какую роль в современном русском обществе играет воспитание словом?
- Думаю, русское общество ещё некоторое время будет оставаться словоцентричным. На слове воспитаны все без исключения поколения русских людей, начиная с самого начала. Евангельское слово освещало нам путь ещё на заре времён, и лишь сегодня мы видим попытки вернуть нас в пещеры – вытеснить Слово, заменив его видео-нарезкой, значком «эмодзи» и безграмотным подростковым воляпюком. Настало время великой битвы за Слово, если мы хотим сохранить собственную идентичность. И биться следует не с подростками, конечно же, а с теми, кто сознательно уводит их в сторону от Слова. От тех, кто закрывает ему дорогу к ним.
- Вы отец и преподаватель Литературного института им. А.М. Горького, у вас есть сын, ученики. Как Вы воспитываете их? Чему Вы учите?
- Здесь относительно всё просто. Любовь к труду воспитывается трудом, любовь к Отечеству – тем, что не уезжаешь из него, любовь к женщине – любовью к ней.
Так поступил мой отец. Он воспитывал меня не патетическими фразами и периодами, длинными тирадами и монологами, хотя и ими. Его горячность, восторженность, восхищение могучими звуками русской речи и воспитали во мне настоящее преклонение перед ней. Но главным было то, что я видел перед собой бесконечно талантливого и честного человека, не поступившегося ради своих страстей ничем. Отец учил примером. И я признаю только пример, а не слова.
«Папа работает» для моего сына – почти закон. Я часто прошу его – «Андрей, пожалуйста, ещё минут сорок, я должен дописать статью». Он неохотно, но соглашается. «Папа работает!» - повторяет Ольга, и он вынужден смириться. Через множество лет он поймёт, как нужно работать: бесконечно. Как его дед, прадед, прапрадед.
Ученикам я тоже стараюсь не вдалбливать ничего о себе. Кто-то читает то, что я пишу, кто-то нет, это совершенно не важно. Важно другое – как работают они. На семинарах я поясняю, как доводить строки до нужной кондиции, и некоторые воспринимают тщание как руководство к действию, причём немедленному.
- Если Вам несложно, приоткройте антологию Вашей духовной лирики.
- Духовен ли я в принципе, чтобы приоткрывать нечто в себе как духовное, вот вопрос. В определённой степени каждое стихотворение является источением духа, но насколько оно явно свидетельствует о духовном усилии, лично я предугадать не в силах. И никогда не поминаю имя Господне всуе. Разве что когда совсем невтерпёж, и другого адресата быть попросту не может.
Приведу лишь одно стихотворение из книги «То, что всегда с тобой», которая вышла недавно в издательстве «Буки Веди»:
***
Когда доносится с полей
Пустого августа пыланье,
Как думать о земле своей,
Осмыслить, чем она была мне?
Здесь камень дерево рождал,
И буйный ветр буруны пенил,
И огненный катился шквал,
Селенья обращая в пепел,
Мотая нервы на кишки,
Имущи и великолепны,
Топтали утварь, книги жгли,
Служили долгие молебны,
И пред оплавленной лозой
Клялись изрубленной скотине:
Никто не минет алых зорь
При цесаре и господине.
Но в пляске круговых порук
Ещё мы здесь, ещё мы братья,
И зверством ли исчерпан круг
Служенья истине и правде?
Так, ни на год не повзрослев,
Ни шепелявый, ни картавый,
Не прерывается распев,
Что разрешается октавой.
- скептическое отношение к истории, её зверству здесь налицо. Однако есть и иной элемент – распев, разрешающийся октавой. Русская песнь, что звучит над нами, чтобы мы ни творили с собой и данной нам землёй.
Духовна ли такая концовка? Мне кажется, вполне.
- Бытует мнение, что поэты в большинстве своём – настоящие богоборцы, и эта метафизическая борьба отражается в их деятельности. Как Вы можете это прокомментировать?
- Поэты в моём понимании – нечто вроде ангелов, чья духовная борьба действительно протекает при постоянном балансировании Веры и Неверия. Есть иной ангельский лик – аггелы, то есть, ангелы, предавшиеся злу, падшие, соблазнённые Сатаной… Мало кто из поэтов не чувствовал в себе этой ипостаси – силу обрушивать Веру, и я не свободен не только от скептицизма, но и от отчаяния. И богоборчество как период я помню в себе именно потому, что во мне пролегли следы долгого безверия, особенно явно проступившие на челе страны в те же 1990-е годы, когда пала вера советская, и стоило огромных усилий понять, во что действительно стоит верить.
Игры со Злом скоротечны, если человек по природе своей не игрок. Почувствовать, что большие ставки здесь разрушительны, можно довольно скоро. Созидание во всех смыслах надёжнее, прочнее, но как научиться не отрицать, быть благодарным за всё ниспосланное, я не знаю до сих пор. Учусь…
- Можете ли Вы сказать, что жизнь поэта — это поиск царства ценностей в мире данностей?
- Да, безусловно. Мы ищем царств безусловных точно так же, как искали Святой Грааль тысячу лет назад, когда десятки тысяч европейцев пошли к Небесному Иерусалиму. И Гроб Господень виделся им, и Чаша Его. Я верю, что кто-то из них обрёл их – не силой оружия, но стремления, бесконечной духовной жаждой.
Теперь понятно, что обрести и то, и другое возможно лишь молитвой, не трогаясь с места, и это гораздо сложнее, чем завоёвывать, грабить и порабощать. Собственно, потому христианство для меня запечатлено в Православии, стоящему в стороне от крестовых походов, а занятое исключительно восхождением духа ко Господу из наших лесов, болот и полей.
- Кто и когда оказал наибольшее влияние на Ваше духовное сознание?
- Глаза мне, как ни парадоксально, открывала отечественная и зарубежная фантастика, позже – западноевропейская и американская классическая литература. Только после неё я ощутил могущество русской поэзии – Блока, Гумилёва, Тарковского, и понял, что желал бы в жизни одного – говорить так же высоко и свободно, как они. Этого оказалось на первых порах достаточно.
- Расскажите о Вашей работе в Издательском Совете Патриархии на протяжении последних лет.
- В Совет я пришёл в 2016 году редактором конкурсов «Просвещение через книгу» и «Лето Господне» им. Ивана Шмелёва. Атмосфера заворожила меня: домовая церковь со старинными иконами прямо за стеной, огромная библиотека со старинными же томами, и – главное – атмосфера дружества, которую ни на что не променяешь.
Мне случалось работать в блистающих офисах, отделанных по последнему слову европейского дизайна, но такой уверенности, такого чувства, что ты на своём месте, как в Совете, не было никогда и нигде. Владыка Климент, направляющий работу десятков людей, умеет спрашивать, не оказывая давления. Отцы, с которыми я тружусь третий год, не просто улыбчивы и легки – с ними мне спокойно, и работоспособность от такого спокойствия возрастает в несколько раз.
Дело, которому я служу, книжное – работа с серьёзнейшими богословскими и художественными, краеведческими и историческими изданиями, детскими духовными сочинениями. Я впервые, пожалуй, работаю по специальности, полученной в Литературном институте, и это счастье.
- Вы стали главным редактором интернет-портала «Правчтение». Какие перемены наступят теперь на сайте и в Вашей жизни?
- Неизбежно повышение меры моей ответственности за портал. Он призван быть маяком, и он будет освещать путь тем, кто ищет невиданных прежде слов. По счастью же, теперь не ночь, за Веру больше не преследуют, и луч портала, посылаемый книжному миру, будет не слишком резким: «современная православная словесность» - термин, ещё не вошедший в учебники, филологическую науку, но явление уже существует, и мне радостно быть рядом. В ближайшее время мы откроем несколько важных рубрик, о нас узнает больше людей.
А перемены в жизни… лучше бы в ней не менялось ничего, кроме времён года. Писались бы книги и статьи, стихотворения и рецензии. Большего просить не стоит.
Переправа
