Интервью с Евгением Белохвостиковым, ответственным редактором полного собрания творений святителя Иннокентия Пензенского. Это издание в 10 томах отмечено специальным призом конкурса «Просвещение через книгу»
— Для кого предназначено это издание, кто его предполагаемый читатель?
— Речь идет об академическом издании, созданном прежде всего не для широкой аудитории, а для научной работы. До сих пор, если кто-то, например, в семинарии или духовной академии захотел бы изучить труды святителя Иннокентия, то ему попросту было бы трудно их найти. Некоторые из них не переиздавались со времен его жизни, что-то рассеяно по периодике XIX и начала XX века, что-то — в рукописях, в разных архивах. А издания трудов святого, появившиеся уже после его прославления, в 2000-х годах, выходили со значительными купюрами и ошибками. Так что задачу этого собрания я вижу, в первую очередь, в том, чтобы дать некий импульс к изучению трудов святителя Иннокентия.
— Как отражена в собрании борьба святителя за чистоту православной веры, ставшая причиной его конфликта со светской властью и направления в Пензу из Петербурга? Искушения тех времен в целом похожи на то, с чем сталкивалась Церковь в XX веке, в недавние времена, или в наши дни?
— И да, и нет. С одной стороны, вопросы, на которые отвечают святые отцы, мало изменились и за две тысячи лет. Изданные нами труды — тоже часть святоотеческого наследия. Причем поражает, что человек, проживший всего 35 лет, был настолько мудр, давал настолько тонкие советы. Можно сказать, что к нему обращались, как к старцу.
С другой стороны, в ходе нашей работы стало ясно, что известность св. Иннокентия именно как борца с масонским мистицизмом — несколько преувеличена. Эту репутацию создал ему прежде всего его ученик и духовный сын архимандрит Фотий (Спасский), опиравшийся на его авторитет. Например, в одном из сочинений архимандрита Фотия приводится список книг, которые святитель якобы называл еретическими и дьявольскими — а скрупулезное изучение показывает, что некоторые из них он, будучи цензором, пропустил в печать. То есть, мы понимаем, что Фотий что-то от себя добавил.
Не дерзну сказать, что мы нашли все тексты святителя, но в тех, что собрали, включая и все цензорские отзывы, и административные документы — слово «масонство» вообще не употребляется.
При этом среди его трудов, конечно, есть направленные на противодействие и модному уже тогда представлению об абстрактной «духовности», неважно какой, в противовес реальной церковной, и желаниям государственных чиновников подчинять себе Церковь, навязывая чуждые ей идеи.
Один яркий, на мой взгляд, пример: тогда еще архимандрит Иннокентий произносит проповедь 30 августа 1812 года. Это День Ангела императора Александра I, празднование перенесения мощей святого Александра Невского, и при этом — тяжелейшее время войны 1812 года. Наверное, от священника ждут слов о том, что святой Александр нам поможет, и мы победим. Но вместо этого говорится, что в любой войне побеждает праведный. Если окажется, что русское воинство праведнее — оно победит. А если нет — не сможет.
Далее говорится, что царская власть священна — но не сама по себе, а как способ привести людей к спасению, и царя мы почитаем потому, что он способствует, чтобы в будущем мы стали гражданами небесного Отечества. Вовсе не характерные мысли для того времени.
— Если теперь, получив такую возможность, окинуть взглядом все сохранившееся наследие святителя — что в нем займет первые места по объему, и по важности?
— Из 10-ти томов собрания первые четыре — одно произведение, «Начертание церковной истории от библейских времен до XVIII века». Современники знали святителя Иннокентия в первую очередь как церковного историка. Его труд включает историю Вселенской Церкви, в том числе — русской, также он пишет и о католичестве, и о протестантстве, и по охвату темы до сих пор этот труд не превзойден, столь полной истории христианства на русском языке пока нет.
Если же говорить о наиболее интересном в собрании для наших современников — безусловно, это будут проповеди и письма. В первую очередь, вероятно, письма: проповеди святителя написаны языком начала XIX века, там заметно влияние митрополита Платона (Левшина), и этот язык более архаичен, чем у друга и современника святителя Иннокентия, святителя Филарета Московского.
А вот письма, собранные в нашем издании, написаны языком пушкинской эпохи — разговорным, не связанным канонами высокого жанра слов. Там масса ценных практических советов, ответы епископа на вопросы его корреспондентов, духовных чад. Наверное, для нашего времени это — самое близкое.
В дальнейшем на базе десятитомника мы хотели бы выпустить издания трудов святителя уже для более широкого круга читателей. Это могли бы быть и письма, и избранные проповеди. Уже готов «Цветник» из его наиболее ярких высказываний.
Важная часть наследия святителя Иннокентия — его богословские труды. Хотя их объем невелик, и они уместились в одном из томов. Это учебные курсы, по так называемому деятельному (сейчас говорят «нравственному») богословию, и два труда поменьше — изъяснение Символа веры, то есть катехизис, и опыт изъяснения двух псалмов.
Эти труды были изданы в XIX веке, но, скажем так, довольно неряшливо. Мы привели их в систематический вид, и снабдили замечательной заключительной статьей, которую написал нам декан богословского факультета ПСТГУ о. Павел Хондзинский. Он, вероятно, первым рассмотрел деятельность святителя Иннокентия как богослова. И показал, что это не просто младший друг святителя Филарета Московского, который, может быть, если дожил бы до зрелых лет, поднялся бы на его уровень.
О. Павел говорит, что владыка Иннокентий — самостоятельный богослов, пусть не того масштаба, как святитель Филарет, но все же оказавший влияние на все русское богословие в дальнейшем. Например, у него есть мысль, что в искуплении человечества Христом огромную роль сыграло Его Моление о чаше в Гефсимании еще перед Голгофой. Видимо, святитель Иннокентий первым высказал эту мысль, получившую заметное развитие в русском богословии уже XX века, прежде всего — трудами митрополита Антония (Храповицкого).
Что касается опыта изъяснения двух первых псалмов: оказалось, что в семинарии святитель Иннокентий не учил древнееврейский язык. Но в этой работе он пользуется им, видимо, изучив самостоятельно, что само по себе заслуживает уважения. Далее, выяснилось, что однажды этот труд, написанный на латыни, был издан под именем святителя Филарета Московского, который в действительности перевел его на русский. Вероятно, перевод был обнаружен в бумагах митрополита после его смерти, и ошибочно сочтен его собственным творением. Специалисты ПСТГУ изучили эту работу, и нашли ее образцовой с точки зрения экзегетики.
— Вы упомянули о том, что в новом издании собраны решения святителя, вынесенные им в качестве цензора. Что можно узнать об этой стороне его деятельности, и в целом об устройстве духовной цензуры в те времена?
— Два тома, седьмой и восьмой, полностью заняты административными документами. Там собраны и рапорты святителя, и его резолюции, все служебные документы, начиная с того времени, когда он был учителем в семинарии Лавры, и до архиерейского служения в Пензе включительно.
Мы не стали пренебрегать этим материалом, потому что от трудов святителя до нас дошло немногое, а кроме того, бывает, что он и в резолюциях дает духовные советы. Например, подает рапорт в консисторию, что какую-то солдатку за прелюбодеяние надо сослать в монастырь — и тут же пишет, сколько ей надо назначить поклонов, чтения молитвы Ефрема Сирина, наблюдать за ее поведением, и так далее.
Что касается цензорских решений: безусловно, это важно. В каких-то из них нет текста, кроме слов «К печати дозволяется. Архимандрит Иннокентий». Но это дает, во-первых, представление о том, что он пропускал в печать. Во-вторых — есть, например, его письмо обер-прокурору Синода князю Александру Николаевичу Голицыну, где он дает развернутый отзыв о какой-то переводной немецкой протестантской книге, объясняя, почему он ее не пропускает, что там мысли сугубо протестантские, и так далее.
Если говорить о святителе Иннокентии как о цензоре, я бы сказал, что он был очень педантичен. Если были внешние признаки неправославного учения, он не пропускал издание в печать. Если поводов для запрета не было, издание пропускали. Также цензор следил за слогом: мог дать заключение, что трудно понять, о чем написана проповедь, и святые отцы писали на эту тему намного лучше, поэтому издание нецелесообразно.
При этом его опыт был опытом цензора, который не вполне свободен в своих действиях, потому что у светского начальства есть свое мнение по каким-то вопросам. Он долгое время был первым членом цензурного комитета, то есть фактически возглавлял духовную цензуру в Петербурге. И предлагал ввести объективные критерии для оценки книг, установить ее четкий порядок, систематизировать эту работу, чтобы вердикты цензоров не были предвзятыми.
Беседовал Илья Агафонов/Журнал «Православное книжное обозрение»
