Историк на защите Отечества
Фамилия Иловайские в нашей истории встречается нередко. Ее, к примеру, прославили атаманы Войска Донского, настоящие герои, коим всецело доверяли русские монархи. Однако самый известный носитель оной, Дмитрий Иванович, держал в руках не казачью пику, а перо летописца, писал книги, по которым полвека учились российские гимназисты и школьники. Человек удивительной судьбы, целеустремленный и принципиальный, видевший и небывалую мощь, и распад империи, он был верен ей до конца
ИЗ МЕЩАН В УЧЕНЫЕ
К казачьим атаманам он отношения не имел. Его отец служил управляющим имением графини Пален и принадлежал к мещанскому сословию. Семья жила в маленьком городке Раненбурге (ныне — Чаплыгин), под Рязанью. Будущий историк удивлял домочадцев необыкновенными способностями к учебе. Гимназистом уже с четвертого класса зарабатывал на хлеб репетиторством.
По рекомендации педсовета гимназии его приняли «на казенный кошт» на историко-филологический факультет Московского университета. Учился он самозабвенно, каждый день прочитывал не менее тысячи страниц. Тогда же со всей очевидностью проявились его патриотические убеждения. В 1853 году Дмитрий рвался на войну в осажденный Севастополь, даже решил прервать учебу. Но на фронт его не пустили. Врачи обнаружили у студента Иловайского туберкулез. Молодой патриот остался в университете.
В 1858-м он защитил магистерскую диссертацию по теме «История Рязанского княжества» и начал преподавать в альма-матер, хотя на кафедре задержался только на четыре года.
В среде интеллигенции и правящей элите тем временем усиливались либеральные настроения. Ширилось революционное движение — прежде всего среди старших гимназистов и студентов. Ну а тем сочувствовали многие преподаватели, добивавшиеся популярности среди молодежи. Дмитрий Иловайский и думал, и вел себя иначе, один из немногих в те годы, он искренне считал укрепление Российской империи важнейшей целью, которая призвана объединить народ. Такие идеи значительная часть образованного класса страны отвергала, и это стало одной из причин того, что Дмитрий Иванович не только оставил преподавание, но и прекратил читать лекции студентам и гимназистам, хотя его не раз приглашали в университет.
Иловайский занимался исследовательской и литературной деятельностью, много и регулярно писал и вовсе не желал променять счастье творчества на что-то иное. Избрал путь свободного художника, хотя от общественной работы не отказывался: являлся в разные годы гласным Московской городской думы, заседателем в суде присяжных, попечителем Хамовнического городского начального училища, членом Комитета по содействию созданию Музея изящных искусств, членом комиссии по определению облика Исторического музея на Красной площади в Москве.
ИСТОРИЧЕСКАЯ МОНОПОЛИЯ
Первый учебник, не пожалев скудных на тот момент накоплений, он издал за свой счет. И не прогадал. Конечно, без поддержки власти ничего бы не вышло, но в то же время российское общество впервые увидело талантливого историка, безоговорочно преданного идеям православия, самодержавия, народности, да еще и писавшего образно, чрезвычайно увлекательно. Иловайский творчески развивал самодержавные идеологемы, виртуозно адаптировал их для гимназистов. История России тогда считалась, увы, дисциплиной второстепенной. Дмитрий Иванович сетовал на то, что прошлому Отечества в классических гимназиях уделялось слишком мало внимания — гораздо меньше, чем античным сюжетам. Однако доказал, что и один в поле воин: энергия историка помогла переломить эту тенденцию.
Его пособие по русской истории для среднего возраста переиздавали 44 раза, для старшего — 36 раз, по всеобщей истории для среднего возраста — 35 раз, для старшего — 30 раз! Он стал одним из наиболее состоятельных ученых России. В среде интеллигенции ходили слухи (конечно, преувеличенные) о фантастическом богатстве Иловайского, который приобрел дом, загородную усадебку, акции нескольких железных дорог и при этом почти не пользовался экипажами: до глубокой старости ходил по московским улицам пешком, сохраняя прямую осанку. (Многие считали это чудачеством, а он просто-напросто любил старую Москву, священные камни Первопрестольной его вдохновляли).
Имея просторный дом, спал на чердаке и при этом никогда не закрывал форточку. Питался толоконной кашей и черносливом, почти не пил вина. Может быть, потому и сохранил силы до преклонных лет...
Как бы там ни было, став выдающимся популяризатором, науку не бросил, больше тридцати лет работал над пятитомной историей России — с древнейших времен до царствования Алексея Михайловича. Чем же его труд отличался от написанного предшественниками и коллегами-современниками — Николаем Карамзиным, Сергеем Соловьевым, Василием Ключевским? С первым он, вольно или невольно, заочно состязался в художественности, афористичности. По сравнению со вторым писал куда менее наукообразно, избегал длинных цитат, документы предпочитал пересказывать, заботился о стиле и популярности изложения. К тому же если Соловьев ставил на первый план самодержцев и их эпохи, то Иловайский рассматривал ключевые проблемы истории, последовательно объяснял, как из раздробленных очагов Древней Руси сложилась великая держава.
Особая тема — норманнский вопрос. Дмитрий Иванович настаивал на славянском происхождении «отцов-основателей». Тогда ученого поддерживали немногие, зато сейчас эту гипотезу во многом подтверждает археология. С Ключевским его разделяли идеологические взгляды (Василий Осипович все-таки был слишком либерален), а также предпочтение, отданное Иловайским письменному труду, а не устному слову. Историка-консерватора ценили те, кто относился к прошлому и настоящему России без всякого нигилизма, верил в развитие государства, которое, по мысли Дмитрия Ивановича, было плодом усилий всего русского народа, а не каких-то пришлых правителей… Ученый восхищался целеустремленностью предков, постоянно осваивавших новые земли, не считаясь с суровым климатом и прочими трудностями, оставивших нам великое наследие, которое требует защиты и рачительного, подлинно хозяйского отношения.
Обращаясь к детям и юношеству, Иловайский следовал врачебному принципу «не навреди». Его гимназические и школьные учебники написаны просто и ясно, в них ощущается могучий патриотический темперамент. В стране с подобной историей хочется жить. Другое дело — научные изыскания и «История России», предназначенная для взрослой аудитории. Там автор позволял себе критику монархов — как Ивана Грозного, так и Михаила Федоровича, считавшегося в официальной историографии ключевой фигурой. Не являясь апологетом теории об исключительности Московского княжества XIV–XV веков, Дмитрий Иванович подробно исследовал Тверскую и даже Литовскую «альтернативы», что являлось новым словом в историографии. В своих изысканиях он не боялся заходить на неизведанную территорию. Почти во всех его книгах звучит гимн сильному государству и деятельному народу, способному побеждать. Из-под пера Иловайского вышла именно история Отечества, с которым у каждого из нас общая судьба.
Его ценили при дворе, хотя он практически не служил (тогда это воспринималось как блажь). По случаю 25-летия научной деятельности историка произвели в действительные статские советники. Этот чин гарантировал потомственное дворянство. На ходатайстве министерства император Александр III приписал: «С большим удовольствием». Позже ученый стал тайным советником, что приравнивалось к армейскому званию генерал-лейтенанта. В науке он действительно был генералом, хотя далеко не все в политике Российской империи его устраивало. Дмитрий Иловайский критиковал романовскую традицию выбора невест на Западе, выступал против привлечения зарубежных капиталов в отечественные проекты.
В БОРЬБЕ ЗА УМЫ
Прошлое «непредсказуемо» в любой стране. Тут многое зависит от политических тенденций, исповедуемых обществом ценностей, государственных целей и задач и даже от интонации в изложении событий. Иловайский называл себя умеренным консерватором, в шутку предполагал, что его позиция вроде бы должна сходиться с умеренным либерализмом. Однако простить ему «верноподданнические» настроения сторонники радикальных реформ не могли. Труды историка-патриота они презрительно называли «иловайщиной», а над его политическими статьями и вовсе насмехались. Он не был догматиком, понимал необходимость реформ, но настаивал на том, чтобы во главу угла ставились интересы создавшего империю народа. Зная историю, лучше других понимал, как легко соскользнуть в смуту.
Казалось бы, что может быть естественнее любви к Родине? Но право на это чувство историкам и литераторам порой приходится отстаивать. На Иловайского поглядывали косо. Осанка державника многим оказалась не по нраву, но с годами он все больше убеждался в правоте собственных взглядов.
В начале ХХ века Россия искала новые идейные опоры. Иловайский считался одним из духовных лидеров Союза русского народа, говорил о просвещенном консерватизме.
Десятилетиями ранее, в 1877 году, ему все-таки довелось побывать на фронте, на Балканах, где русские полки дрались за свободу болгарских «братушек». Патриот-ученый с юных лет мечтал об освобождении попавших под османское иго единоверцев и не мог оставаться в стороне от истории. Был под Плевной, ходил под пулями, изучал изнанку войны, слышал крики и стоны солдат в госпитале, встречался с генералом Михаилом Скобелевым, на которого смотрели тогда как на живую легенду. О своей поездке на ту войну Иловайский рассказал в «Русской старине».
Почти двадцать лет, с 1897-го до 1916-го, на доходы от издания учебников он выпускал собственную ежемесячную патриотическую газету «Кремль», у которой был единственный и незаменимый, плодовитый во всех жанрах автор. Причем в 1907 году ее официально переименовали в «Кремль Иловайского», потому что в народе это издание уже давно называли именно так.
«Русский самодержавный строй создан и выработан русским народом, проведен им сквозь ряд веков и великих событий до самого настоящего времени. Этот строй незыблемо покоится на том обаянии царской идеи, которым проникнуты многие миллионы русских людей, на той трогательной вере, которую русский народ питает в своего царя», — таково было его кредо. Переломить пагубную социальную тенденцию ему, разумеется, не удалось: монархическая идеология теряла позиции. Но он честно и талантливо отстаивал свои воззрения, тонко чувствовал природу журналистских, литературных, научно-социальных направлений. Для газеты писал взвинченно, вступал порой в словесные баталии, прекрасно понимая, что газета не добавит ему уважения в университетской среде, однако отступить не мог.
В 1905 году ее величество история высыпала на улицу, обернувшись кровавыми стычками. Дмитрий Иванович, будучи уже пожилым человеком, стремился все увидеть собственными глазами. О революционной волне писал так: «Движение это у нас сопровождается полным упадком нравственности, бесконечными убийствами из-за угла, грабежами, бессмысленными рабочими забастовками... от которых страдают сами же рабочие». Он одобрительно воспринял Манифест 17 октября, даровавший России публичную политику, вспоминал историю вечевых собраний, к которым относился с симпатией.
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ЗАКАТ
В личной жизни ученый был несчастлив: рано схоронил любимую жену, а вторую, молодую, беспрестанно ревновал. Из шестерых его детей пятеро умерли в детстве и ранней молодости. Иловайского это не сломило, старый патриот заявлял: «Я всю свою жизнь провел на высокой ноте! Пусть семейная жизнь не удалась, зато удалось служение Родине!».
После победы большевиков его несколько раз забирали в ЧК, правда, сравнительно ненадолго. Служители новой власти прямо спросили его: «Как вы относитесь к Ленину и Троцкому?». Он ответил: «Не знаю таких», — видимо, имея в виду, что не знаком с ними лично, а вдаваться в политические споры нет ни малейшего желания. На вопрос о собственных убеждениях отреагировал так: «А мои труды читали? Был монархист, есть монархист. На девятом десятке, сударь мой, не меняются». Его оставили в покое и даже почти не уплотнили: до конца своих дней он жил и работал в просторном доме в Старопименовском переулке. О нем словно забыли, и это довольно странно: публицистов такого рода новая власть, как правило, не щадила. Скорее всего, решили не трогать глубокого старца, дав ему умереть в своей постели на чердаке.
Советская историография по понятным причинам его не жаловала, но традиции Иловайского из нашего обихода не исчезли. Особенно ярко эта линия проявилась в детских книгах о русской истории Натальи Кончаловской, Евгения Осетрова, Михаила Алексеева, Михаила Брагина, учивших любить Отечество и его прошлое, показывавших героический характер русского народа, а государство воспринимавших как величайшую ценность, которую следует беречь. Им тоже доводилось слышать не только аплодисменты.
Кто читал труды Дмитрия Иловайского, тот отдает должное и его научной прозорливости, и умению писать эмоционально, с литературным блеском. Об истории Рязани и Тверского княжества, о временах царя Алексея Михайловича, пожалуй, никто не рассказал лучше, чем старик Иловайский, который нисколько не идеализировал первых Романовых, видел в истории объективные процессы политического развития, стремление народа к укреплению и защите своей державы. Да и к летописям, как к любым историческим источникам, он относился критически, всегда рассматривал разные варианты возможного развития событий, а мощные аналитические способности позволяли ему выстраивать убедительные системы доказательств.
В последние десятилетия его книги нередко переиздаются. По его учебникам опять учатся, с ним снова спорят, на открытия этого историка по-прежнему опираются. Он современен. Хотя настоящее, полноценное изучение его наследия — задача завтрашнего дня.
Материал Евгения Тростина опубликован в январском номере журнала Никиты Михалкова «Свой»
