Валентин Яковлевич славный человек! Это я поняла, когда писатель принял приглашение на организованную мною в Третьяковской галерее конференцию «Пути духовного развития в русском искусстве XX века», приехал из Пскова и сделал сообщение не только о творчестве архимандрита Зинона, но и о понимании самого термина «творчество» в отношении иконописания. И вот с тех пор – уже 23 года – мы дружим. Увы, преимущественно по переписке.
Однако почему «увы»? Недавно я нырнула в наш эпистолярий и ахнула от богатства умных негромких слов, глубоких и опрятных мыслей.
«26 июня 2005 года. Может быть, мы с Вами всё-таки когда-нибудь и пересечёмся и перестанем быть только электронной страницей, уносимой первым ветром. Я выпал из порядка работ и ношусь то в Михайловское, то в Гатчину по чужим поручениям и с чужими заботами. Хотя кто знает, какие из них собственно наши и не есть ли мы сами – только чужое поручение?»
Читаю письма Валентина Яковлевича и представляю его мудрый взгляд, ладность всего облика. Ныне подобная благопристойность не то чтобы устарела, она стесняет из-за нарастающей в людях растрёпанности чувств и внешней неряшливости. Отстранённая сосредоточенность курбатовских черт пленила художника-монументалиста Ивана Николаева и послужила моделью для изображения Мышкина в оформлении станции метро «Достоевская». Да-да, лицо «последнего в своем роде» князя есть точный портрет последнего в своем роде писателя.
Книги Курбатова невозможно почитывать, лёжа на боку. Те, которые я получила с дарственной надписью автора, «испорчены» моими подчёркиваниями и заметками на полях. Вот услышал он изо дня в день повторяющийся азан и расцветил «медное, рыдающее ликование» муэдзина эпитетами: «Вязкая, жаркая, душная, сладостная, мужественная (как это совмещается?) музыка параллельного мира». Или споткнулся о мудрое суждение апостола Павла об «одном теле и одном духе… одном Господе, одной вере, одном крещении» и вздохнул: «Ведь как просто» – сказал бы Толстой, но именно из-за простоты и неподъёмно, и навсегда впереди, потому что мир предпочитает пути полегче».
В курбатовских текстах душа читателя не находит отдохновения – она соучаствует, сотворчествует каждому непростому и бездонному слову автора. Увидишь в его письме такое: «Говорят, нового счастья нет. Ну и Бог с ним, с новым! Обойдёмся старым, которое уже обжито и привычно, как любимое платье. Ведь мы так часто знали его и так ясно слышали его дыхание. Бог даст, и оно привыкло к нам и нас не оставит. Слава Богу, мы успели узнать, что у Бога времени нет, а стоит один светозарный день и меняются только утра, становясь всё светлее. С Новым днём, новым утром!» – и на какое-то время замрёшь в воодушевлённом раздумье… и заметишь в каплях, срывающихся с ветвей деревьев, слёзы, и поймёшь, что земная жизнь – всего лишь четыре времени года, а выстраданная жизнь вечная – бесконечное счастливое раскаяние и бессрочная жажда Воскресения.
То, о чём пишет Валентин Яковлевич, зовёт нас обернуться на будущее и заглянуть в прошлое. Его сдержанные, даже аскетические тексты отличаются изысканной фундаментальностью содержания и убедительной самобытностью идей. В них, стремящихся к независимости от мира (но не от мiра – народа), напрочь отсутствуют фальшь и поза. Вот почему Курбатов одарён привилегией судить чужие творения. Правда, делает он это как-то бочком, вполголоса, словно извиняясь за свою высокую миссию критика. Но не стоит обманываться добротой мастера – вердикт его всегда точен и бескомпромиссен, и к нему надо относиться очень внимательно.
«19 августа 2004 года. Жалко, что нездоровье не пускает меня в Ясную Поляну, где я восемь лет подряд принимал участие в писательских «Встречах» и чем-то помогал Владимиру Ильичу Толстому – вёл встречи, управлялся с честолюбиями (в особенности иностранными – эти непременно сами должны были прочитать своё сочинение до точки, а потом переводчик должен был так же до точки перевести – так что при регламенте в двадцать минут у всякого иностранца непременно выходило сорок, и после этого свет белый уже становился не мил). А выговориться хотелось непременно всем. И дни были коротки. И сердце мучительно уставало. А всё-таки это была Ясная Поляна, и дни были счастливы. Сейчас вот не еду впервые и чувствую себя как бедная Серая Шейка из пронзительной книжки нашего детства. Но авось разойдутся золотые дни, засветятся сады и душа выпрямится».
Валентин Яковлевич – мой литературный крёстный: он рекомендовал меня в Союз писателей России не формально, а с наставнически-требовательным воодушевлением. Разбор моего очерка об одной из балерин позапрошлого века он завершил словами, которые я накрепко усвоила: «Простите за строгость. Но ведь мы делаем старинное русское литературное дело, а оно у нас сурово».
Кстати, размышляя о переживаниях, волнениях, связанных с творчеством Улановой, Семёновой, Семеняки, Плисецкой, я написала Курбатову, что «ныне танцующие девочки одинаковые, не типические, а именно одинаковые образом мысли и манерами, а мне хочется рассказать о Балерине в обстоятельной книге, где многое откроется». И получила в ответ: «Как чудесно верно Ваше замечание о нынешних балеринах, что они – «одинаковые». Я когда-то очень любил балет. Теперь так сложилось, что всё бегом и не до театра – ни драматического, ни оперного. А жалко. Так что я будто и права не имею говорить про «одинаковость». А только думаю, что это верно, потому что и в других областях так. Мы все теперь на одно лицо, потому что живём в мире опустевших слов без связи их с землёй, и эта «библиотечность» делает нас неразличимыми. С чего бы вдруг балеринам сделаться исключением? А те – там и тогда – конечно, были полны жизни, потому что и мир вокруг был жив и «единичен». И писать Вам это будет и легко, и трудно, радостно и неподъёмно, потому что мы, увы, тоже дети своего времени, своего бедного небытия и тоже забываем значение прежних слов. Из пустыни трудно описать оазис как реальность, а не как мечту. Но зато и какое счастье воскрешать себя, свою прежнюю полную жизнь хотя бы через чужое зеркало! Помоги Вам Бог!»
Конечно же, глагол дан писателю для того, чтобы «жечь сердца людей», а не для тщеславного любования собственной персоной в глади текста с амальгамой бессмысленных холодных слов. Глагол – не отмычка премиальной кассы, не повод для карьерного роста. Награда – от людей. А глагол – от Бога, поэтому возвышается, возносится он над честолюбивыми дарованиями, не даётся литературным амбициозностям.
Курбатов не обделён общественным вниманием. Но признание света меркнет в сравнении с сиянием обретённого им «небесного Отечества», где каждое слово просвещено красотой Софии- Искусства. И стучится в нашу жизнь мудрость мастера, гласящая, что «торжество – первый шаг к поражению», а «поражение – лучший учитель победы», что высшая Господняя история «умнее коротких нравственных человеческих пониманий» и «повседневная жизнь держится не дерзостью, а послушанием Богу».
Сила слов Валентина Яковлевича – в их «провинциальности». Вообще, тишина дальнего родного угла есть повивальная бабка великой русской литературы. После празднования своего 65-летия писатель сетовал: «Я насилу выбираюсь из юбилейных торжеств, гостей, речей... Душа просится в деревню, чтобы вернуть потерянный рабочий ритм». Чуть ранее из Пскова прилетело его откровение: «Лень глядеть вперёд. Сам пока бездельничаю. В сентябре обещают выпустить в Иркутске, где выходила наша переписка с В.П. Астафьевым, мою книжку «Подорожник». Это книжка нечаянно собравшихся у меня автографов разных лет с моими комментариями. Там Астафьев, Нагибин, там А.И. Цветаева, Д. Самойлов, Арсений Тарковский. Там Берестов и Гейченко, Д. Балашов и В. Распутин. В общем, много разного народа, и они говорят и спорят о России, о литературе... Может, и правда кому будет интересно».
Текст Курбатова обладает уникальным качеством: он одновременно тихий и громогласный. Его лад сродни русскому благовесту, который оберегает, вдохновляет и одушевляет содержательную тишину мира. Но наступает роковой, переломный час отечественной истории, и слово писателя бьёт в набат. В дни, когда Севастополь отчалил от чужого берега и направился в родную русскую гавань, я, оказавшаяся тогда в гуще событий, получила письмо от Валентина Яковлевича:
«19 марта 2014 года.
Милая, милая Ольга Григорьевна!
В Крыму ли Вы? В Севастополе ли? Дал бы Бог Вам разделить с ними лучшие их часы. А я сгораю со стыда за своих коллег-литераторов, подписавших «власовский» документ о том, что «пора дать России по рукам», чтобы она не посягала на независимое государство и не «аннексировала» Крым. Сколько успело накопиться подлецов, которым общий голос Крыма звук пустой и милее крики мирового сообщества. Больно видеть европейские новости, полные зла и передёргивания. Вот уж точно, «информационная война» кровавее подлинной.
Сердце не находит себе места.
Ваш В. Курбатов».
Ольга Ковалик,
член Союза писателей России
29 сентября Валентину Яковлевичу Курбатову исполнится 80 лет. Поздравляем с юбилеем! Желаем крепкого здоровья и неиссякаемого вдохновения!
Фото на обложке - Переправа.org
«Литературная газета»
