Всё созидается духом. И судьбы века, и участи вознесшихся над людьми, и юдоли простых людей. Не потрудишься, ничего не будет, и это не просто с утра или на дневном бегу осенить себя крестным знамением… о, нет. Ежедневная молитва, и утренняя, и вечерняя, совсем другая. Не видя зачастую, как она каждодневно возносится, не видим и духовного делания, и всё сильнее отпадаем от источника благ.
Точно так же, как некогда иссяк дух строителей Вавилонской башни, и они перестали понимать речь собратьев из разных весей, распалась тридцать лет страна, называвшаяся Советским Союзом. И во время её, и после жертв была масса. Будто бы танковые и тракторные траки переехали русский уклад, и после мы уже не способны узнать себя, ответить себе на вопрос, кто мы такие. Восставшие рабы, потерпевшие неудачу, или свободные граждане свободной страны. Будто бы нет нам больше достойного определения, меж тем как в Православии оно было всегда…
По нашему счастью, никто из нас не пророк. Никто не способен сколько-нибудь чётко провидеть ни возвышения царств, ни их падения, ни глубочайших нравственных бездн, из которых целым нациям приходится выбираться годами, кажется, лишь для того, чтобы перед ними разверзлась бездна следующая. И никто из нас не в силах охватить взглядом бескрайних духовных богатств, стяжаемых людьми, имён которых мы, по умыслу Божьему, не знаем – богатств, благодаря которым мы ещё живы, а не летим в окончательную яму нового Потопа или иного разорения, сметания всех нас с лица планеты. Чем же удерживаемся мы на нём, достоверно знать нельзя, хотя догадываться – верующему, чувствующему, знающему сердцем – возможно.
Человек, о котором сложена компактная – всего в 80 страниц – книга Анастасии Горшковой, схимонахиня Мария (пред тем – монахиня Алексия, а до того – Мария Алексеевна Капалина), оставила нас всего два года назад, в ноябре 2018-го года, а имя её уже зовёт всех знавших её к припоминанию даже самых мельчайших черт её бытия.
Люди такого помола, бестрепетно пережившие смуту неверия, сегодня на вес золота. В отместку за обретение свободы верования «мир» настолько затопил нас пошлостью и дребезгом, что сохранившие чистый детский взгляд кажутся единственным камертоном прежнего человечества. Они – словно весть из горнего мира нам, поддающимся соблазнам на каждом шагу.
Сегодня мы обманчиво кажемся себе всемогущими, «победившими» будто бы раз и навсегда несколько инфекционных заболеваний, умеющими строить здания почти километровой высоты и контролировать финансовые потоки. Но как же всё это ненужно, плоско, примитивно и даже вредоносно, ядовито по сравнению с тем, что обретает в душе всего один тихий подвижник…
Схимонахиня Мария стяжала премногую благодать. Её сын, митрополит Калужский и Боровский Климент, рассказывал, что даже в самом преклонном, если не сказать больше, возрасте, она стеснялась быть в монастыре без закреплённого за ней обязательного и ежедневного трудового послушания.
- Ну что же я сижу целыми днями и ничего не делаю? – жаловалась она сыну, будучи уже столетней.
Что он мог ей ответить? Что в жизни переделано столько, что дай Бог каждому, и что теперь надо бы поберечься? Нет, это были бы совершенно не те слова.
Мы даже предполагать не можем, скольких на земле спасла её ежедневная молитва, её ежедневный труд, каким незримым сиянием было окружено место её пребывания, и в какие непостижимые дали проникала она, словно луч весеннего солнца.
Посмотрите в её глаза, и многое откроется.
…Это история советской Золушки. Ранняя смерть матери, скитания от родного Лальска в Архангельск, потом в Кемь, а затем в Москву, где не пробыла и дня – в институт поступить не удалось, учебный год уже начался. Вокзал, растерянность, молитва Божией Матери… и спустя несколько минут, по приглашению случайно будто бы оказавшейся рядом попутчицы монахини Питиримы (Киркиной), к ней, в поселок Удельная, и там, уже перед самой войной, основание семьи, долгое ожидание израненного в боях мужа, забота о нём и о четырех сыновьях. Классическая судьба дочери века, только с одной пометой сверх – молитвы.
Что такое православная семья, ответить можно лишь увидев и ощутив её. Устав и правила не допускают не то что развала, а и самой мысли о нём. Семья есть строительство дома в душах, и этот гораздо более прочный, чем любой кирпичный или железобетонный, Дом неотделим от Храма. Человек либо ощущает, что есть непреложное Небо, либо впадает в прелесть себялюбия, ужасных мечтаний о «лучшей доле», и в них переступает через близкого. О том, чем все мы обязаны людям военной поры, следует спросить не только у пришедших с нее солдат, но и о молившихся за них родных, и более всего – у женщин, поднимавших детей прямо посреди всеобщего голода. Пять инфарктов, первый из которых – всего в сорок лет. Тогда, при первом, молилась не об исцелении, а о том, чтобы Божья Мать не оставила детей. Могло то ложе в любую минуту стать смертным одром, и заповедала – не отрекаться от Господа, что бы ни было.
Смотрите на её фото, приведённые Анастасией в книге, и ощущайте сугубую двойственность: эта женщина и самая знакомая, и самая незнакомая, и с нами, и не с нами. Странное чувство. Она вмещает в себя нас и простирается гораздо дальше, и рядом, и безмерно далеко.
Нет, разумное и внятное объяснение этому чувству не может быть найдено. И нельзя разузнать о духовном делании ничего, если ты сам не делаешь ничего духовного. И пересказать невозможно. Пост и молитва? Ах, бросьте, мы же все тут современные, образованные люди, а вы норовите завлечь нас в какую-то непонятную архаику, да ещё по рецептам, которые ещё при царе Горохе давались… да, давались, и так и не подверглись ни малейшему пересмотру. Вот почему до сих пор, терпя бурные приливы и шторма безверия, стоит в океане человеческих бед Церковь.
Настроить себя на вечность вне следования посту и молитве, ежедневного чтения Евангелия нельзя, вот и все правила. Строение жизни подчиняется лишь одному труду и кропотливому взыванию к Создателю. Тот, кто привлёк к себе «любовь пространства», может гордиться им вплоть до следующей минуты, когда она самовольно от него отпадёт. Всё зыбко, кроме стержня взывания, на который накручиваются нити жизни. У святых он превращается в громоотвод, берегущий крыши домов от пожара, и с молниями небесными они говорят будто бы запросто.
Учиться праведной жизни можно у многих подвижников, но если есть в мире грех, то неразумия и не любопытства. Если подвижник совсем близко, и мы не знаем его, то его молитва может нас не достичь. Вот почему с особенным острым чувством, кажется мне, следует открыть книгу Анастасии Горшковой и вчитаться в каждое её слово.
Материал подготовил Сергей Арутюнов
