4 сентября 2018 года исполняется десять лет со дня кончины выдающегося деятеля русской культуры, литературоведа и богослова Михаила Михайловича Дунаева (1945–2008). Вспомним об этом человеке, чей вклад в русскую мысль несомненен.
Одним из первых в России М.М. Дунаев начал рассматривать историю русской литературной классики с точки зрения духовных критериев Православия. Итогом работы стало многотомное издание «Православие и русская литература». Это поистине фундаментальный труд. Грандиозен его объем – около 200 печатных листов. Он уникален как по охвату материала (не пропущены писатели второго и третьего рядов, а классикам отведены разделы, сопоставимые по масштабу с монографиями), так и по глубине анализа.
Дунаев разработал новые принципы гуманитарной науки. В его методологии четко определены термины и понятия (богословские и эстетические), даны критерии оценок. Он не раз формулировал свой главный принцип:
«Изучая русскую литературу в свете Православия, невозможно обойтись без богословских знаний. Как и в любом анализе, нужно сверяться с эталонами. Эти эталоны для нас находятся в Священном Писании и Священном Предании. Писатели в большинстве случаев навязывают свою систему воззрений на мир, ведут читателя по своему пути. Для православного человека встает вопрос: а спасителен ли этот путь? Идти ли за ним? И тогда мы сравниваем его с эталоном. Это не “чекистская проверка”, как кажется некоторым; мы должны ответить на вопрос, который интересует нас прежде всего: верно ли?».
Дунаев показал, как отечественная литература запечатлевала религиозный опыт русского человека – и светлый, и темный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия.
«Искусство, и литература в частности, может в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях русская литература».
Очень интересны и глубоки его размышления о возможностях для светского искусства (главная сфера которого – душевное) выразить духовные, небесные реалии. Он полагал, что для этого необходим особый тип реализма – «духовный реализм», который находил, например, в произведениях Ивана Шмелева. Кстати, Дунаев одним из первых вернул в научный обиход России имя великого писателя, посвятив ему кандидатскую диссертацию еще в советские годы.
Доктор филологии и доктор богословия, профессор Московской духовной академии, Дунаев не был кабинетным ученым, отрешенным от мира. Напротив, всегда стремился к активной просветительской работе, записывал аудио и видеолекции, по его сценариям и с его участием сняты более десяти фильмов. Памятны полемические статьи о проблемах современного литературоведения, об идеалах и нравственности молодого поколения.
Духовное состояние современного российского общества остро волновало его. Он трезво видел болезни и предлагал пути к оздоровлению:
«Чтобы стремиться к подлинному исцелению, необходимо понять, что мы больны. А чтобы это понять, нужен верный критерий здоровья. Этот критерий можно обрести только в Откровении Божием. Не в человеческих искажениях этого Откровения, а в полноте Христовой Истины, то есть в Православии. Отвержение Православия неизбежно приведет к прогрессированию болезни и к гибели».
Дунаев был человеком русского самосознания и верил в духовные силы России:
«Назначение России – нести в себе удерживающее начало и противостоять тайне беззакония. Ибо в том решаются судьбы мира. Вот коренные положения, по которым должно осуществляться и наше осмысление искусства, литературы в частности. Сколько бы ни твердили нынешние либеральные теории, что искусство осуществляется вне какой бы то ни было борьбы, над этой борьбой, – истина в том, что искусство активно действует в пространстве этой борьбы. И здесь оно или на стороне Удерживающего, или на стороне апостасии. “Кто не со Мною, тот против Меня” (Мф. 12: 30). Третьего не дано».
Многое связывало Дунаева с городом на Неве: он окончил аспирантуру Пушкинского Дома, а с конца 1990-х годов стал постоянным участником конференций «Православие и русская культура», проводившихся в нашем институте; в интерьерах литературного музея ИРЛИ он проводил съемки своих фильмов. Встречаясь в Москве и в Питере, мы часто вели беседы о насущных проблемах, я ценил трезвомыслие и точность его оценок. Дунаева нельзя было «раскачать» ни на какие светские, легкомысленные темы. Но его суждения по вопросам общекультурным, литературным, богословским, церковным были глубоки и запоминались надолго.
Михаил Михайлович не был человеком светским, не любил больших компаний, всегда держался особняком. Такая замкнутость была следствием внутренней высокой духовной планки, которую он поддерживал. Этот аскетизм проявлялся и внешне: в скромности одежды, неприхотливом одиноком быте.
М. Дунаев запомнился мне как человек благодушный и ироничный, смиренный и полный внутреннего покоя; на окружающее смотрел он мудро и неосудительно. С легкой улыбкой рассказывал о неблаговидных вещах, в том числе и по отношению к нему. Он часто хвалил людей, а это редкая черта в нашем полном розни мире.
Как у всякого крупного таланта, был у него круг недоброжелателей. Понятно, что либерально-атеистическое крыло филологов не жаловало православный подход к литературе. Но куда больнее и язвительнее были выпады со стороны собратьев и коллег, которых можно определить как «околоправославных». Дунаев зорко видел опасность духовных подмен и вел борьбу с такими расцветшими в культуре явлениями, как «христианство без Христа» и «православие без берегов». С теми, для кого догматика Церкви была пустым звуком, кто полноту евангельской истины подменял «народной верой», кто кощунственно зачислял в «православные» скопом всех литераторов, вплоть до Высоцкого. Их подчас глумливые нападки Дунаев тяжело переживал, но не опускался до площадных разборок; единственный раз он ответил оппонентам в своей последней работе – «Виртуальные игры». Наряду со статьей «Третьего не дано» она стала литературным завещанием ученого.
Время все расставляет по местам. Имена недругов забудутся, понимание значимости вклада Дунаева в русскую культуру будет возрастать. Подлинно христианское душевное его устроение – сочетание смирения и бескомпромиссной верности Истине – пусть послужит нам примером. Сегодня читатели имеют счастливую возможность знакомиться с его книгами и статьями, которые выложены на персональном сайте, созданном его почитателями. Думается, фигура этого ученого заслуживает сборника статей, посвященного его памяти, куда вошли бы очерки, воспоминания людей, близко его знавших, письма. И кому же, как не духовной академии и храму святой мученицы Татианы при МГУ, где он служил алтарником, поспособствовать такому начинанию.
На фотопортретах Михаила Михайловича заметны затаенная мудрая печаль во взгляде и добрая, легкая улыбка. На скорби мира сего глядел он трезво, однако радость о Господе не оставляла его.
Ушел М. Дунаев рано, в 63 года, но успел завершить дело, к которому был призван. В послании на кончину ученого Патриарх Алексий II сказал:
«Михаил Михайлович немало потрудился во славу Божию и на благо нашей Святой Церкви. Ныне Господь призвал в обители небесные усердного труженика, всей своей жизнью явившего пример горячей веры и преданности своему призванию».
Труженику Божию Михаилу – вечная память.
Православие. ru
