Нередко православных упрекают в пристрастии к чудесам. Будто бы они выискивают их всюду, особенно в книгах для укрепления своей веры.
Рационалисты видят в этом удобный повод для насмешек. Так, один из героев романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» спрашивает у старца, правда ли, что в Четьях Минеях описан случай, как один святой нес свою отрубленную голову и любезно ее целовал. Ответ был однозначно отрицательным. Выяснилось, что этот рассказ был придуман ради шутки, но он поколебал веру случайного слушателя.
Существует немало любимых христианами книг, в которых описываются чудесные явления. Разумеется, у разных текстов неодинаковый уровень авторитетности: один — у Священного писания, другой — у святоотеческих трудов и официальных исторических документов, таких как акты Вселенских соборов, третий — у назидательных повествований, в которых могут использоваться литературные приемы.
Особенно это относится к древним житийным текстам. Это не жизнеописания святых последних двух столетий, которые основаны на архивных документах и других достоверных источниках. Рассказывая о реальных людях, передавая их слова и подвиги, жития древних святых являются литературными произведениями, а не документальными биографиями. Памятники житийной литературы полуторатысячелетней давности нередко фиксировали устные источники и создавались в античной художественной традиции. Но даже витиеватость отдельных житийных подробностей не опровергает самого факта мученичества, пустынножительства и других совершенных ради Христа подвигов.
Совершенно неправомерно уподоблять жития святых мифам и легендам древности. Да, в последних можно найти возвышенные идеи, назидательные примеры и глубокомысленные размышления, облеченные в художественные образы. Вдумчивый читатель «Илиады» или «Песни о Нибелунгах» найдет в них указание на поврежденность человеческого естества: как у Ахиллеса была уязвима пята, а у Зигфрида — след от листика на спине, так и любой (даже самый сильный, добрый, успешный и т. п.) человек имеет хотя бы малую слабость, греховную страсть. Если он проявит беспечность, самонадеянность, гордыню, то дьявол найдет, как у Зигфрида, как у Ахилла, ту болевую точку, куда нанести свой сокрушительный удар. Но далее этой истины нехристианские художественные образы не идут. Они останавливаются в ветхозаветном понимании мироздания и человеческого бытия.
В отличие от мифов и героического эпоса жития святых указывают различные пути достижения единства с Богом, которое даровано Крестной смертью и воскресением Спасителя. Чтение житийной литературы не столько дает интеллектуальное, эстетическое и даже этическое развитие, сколько пробуждает духовно, призывает следовать за Христом. Помню, во времена хрущевских гонений на церковь мы, дети, воодушевлялись подвигами мучеников и, подобно им, хотели отстаивать веру во Христа, чего бы это нам ни стоило.
В книгах о святых для нас важнее не описанные в них чудеса, а духовный выбор, который делали эти люди в разных жизненных ситуациях. Наибольшую достоверность имеют слова Священного писания. В Евангелии есть четкое разделение на иносказательные повествования — притчи Господни и реальные события Его земной жизни. Описанные апостолами чудеса Христовы достойны безоговорочной веры.
Однако для атеистов Библия — это не слово Бога, обращенное к человеку, а субъективный источник, написанный людьми, которые могут заблуждаться, сознательно одно приукрашать, другое умалчивать. Ответить на этот, казалось бы, неоспоримый аргумент несложно, потому что для веры первичен духовный опыт. Мы сначала доверяем Господу, Который открылся нам, а потом и тому, что Он нам дает для движения к Нему, будь то Священное писание, церковь, святоотеческое учение, жизненные обстоятельства.
Вряд ли можно поверить в Бога только потому, что в книге написано, что Он существует. От чтения текста может возгореться вера, но не потому, что человек прочел убедительные слова, а потому, что он читал их с чистым открытым сердцем и его коснулся Господь.
В советское время был случай, когда молодой человек стоял на остановке, и ветер принес ему листок бумаги. Это оказался фрагмент Евангелия. Он потом рассказывал: «Я прочел эти строки и понял, что это правда, и пошел поступать в семинарию». На вступительном экзамене его спросили, что он читал, как готовился. Он ответил: «Ничего не читал, кроме вот этих строк Евангелия, которые меня так зацепили, что я понял: мне надо ехать сюда, учиться, все узнать подробнее». Он был принят в семинарию и впоследствии стал священником.
Господь открывает Себя человеку, когда тот ищет Его и готов доверять Ему. Но не наоборот. Нет такой книги, которую можно дать упорному атеисту, чтобы он прочитал и поверил. Если бы такое было возможно, нетрудно было бы всем стать верующими. В том и дело, что должно быть начальное движение к Богу со стороны человека, желание соприкоснуться с Ним.
Игумен Никон (Воробьев) с детства, в силу семейного окружения, был верующим. Когда детство закончилось, он разочаровался в вере. Так порой случается и в наше время: пока ребенок маленький, он ходит в храм, а как повзрослеет — уходит из Церкви. С формальной верой иначе не бывает. В какой-то момент Николаю (будущему игумену Никону) жить стало настолько плохо, что он оказался на грани самоубийства. Перепробовав все «научные» способы исцеления души, он взмолился: «Господи, если ты есть, дай мне это понять». Для него это был вопрос жизни и смерти. Тогда Господь открылся ему настолько убедительно, что в нем родилась несокрушимая вера.
Если человек усомнился в себе, в своей правоте и готов дать Богу возможность действовать в своей душе, то Бог ему обязательно откроется. Ведь Господь хочет спасения каждому. Впоследствии игумен Никон говорил, что опыт обретения веры настолько чудесен, что его нельзя описать никакими словами, при этом он очевиден для души так же, как для глаз очевидно, где свет солнца, а где — свет фонаря.
Когда, подобно игумену Никону, человек убедится, что Бог существует, его ничем не отвратить от веры, никакими хитрыми логическими построениями, никакими ложными учениями, никакими сомнительными моментами, которые рационалисты выискивают в православных книгах.
Вечерняя Москва
