Хорошо вместе!

Автор: Романова Ирина Все новинки

Нетрадиционные жития и их автор

Нетрадиционные жития и их автор
Фото: kids.azovlib.ru

Далеко не каждый из нас всей жизнью, работой и верностью обеим заслуживает, чтобы в его честь назвали… холмы. Тем не менее, холмы Сетон существуют и по сей день, и вряд ли что-то изменится в их названии в дальнейшем: оно останется, как остается в памяти свидание с Эрнестом Сетоном-Томпсоном (1860-1946), которому в нынешнем августе исполнилось 160 лет


Основатель скаутского движения в США и Великобритании – писатель не просто «о природе», как наши же Чарушин, Паустовский, Пришвин, Бианки или Мамин-Сибиряк. Читать их нас, школьников советской поры, заставляли на внеклассном чтении всю начальную и часть средней школы.

К чему стремились тогдашние организаторы образовательного процесса, сказать сложно: природа для городских мальчиков и девочек была в 1970-х гг. уже чисто туристической универсалией, связь с ней, как принято говорить у поэтов и философов, «истончалась», и ко времени «тепловой смерти» русской деревни окончательно порвалась. Наши скверы и парки природу напоминали лишь отчасти: выровненная по секатору штатного озеленителя, парковая природа стояла по стойке «смирно», боясь выпестовать из себя не только волка, но и крохотного зайца. Доминирующие виды птиц – голуби и воробьи – в промышленные годы вытеснили орнитологическое разнообразие русского леса далеко за МКАД.

Встреча с Сетон-Томпсоном («Рассказы о животных» - название скучное и мало что передающее) произошла классе во втором-третьем, и многое перевернула в детских представлениях о мире, в котором мы родились.

Мир оказался простирающимся на сотни тысяч квадратных километров, миль и лье. Человек обитал в нём пришельцем, склонным к образованию собственных муравейников – городов, ограничивающих обитаемое пространство. В пространстве же исконно, самочинно пребывали автохтоны – звери и птицы, хищники и их жертвы. Жизнь их, каждодневно напряженная в поисках пропитания, безопасности, жертвы или спасения, утверждал автор, нуждалась и нуждается в описании не меньше, чем человеческая.

Так – в чисто православном смысле – утверждался автором стиль «житий животных», где каждый из избранных, будь он пёс или волк, медведь, лис или птица, адаптировал в себе мифологические черты. Рисовалась судьба.

***

Изнеженных нас всегда огорчала упрямая склонность автора к доведению жития до логического конца – смерти. Что бы ему не оборвать рассказ о замечательном персонаже за несколько абзацев до славной или безвольной гибели? Так получается с великолепным лисом Домино, ушедшим от собаки по прозвищу Гекла – бездушной убийцы, так же – с красавцем оленем («По следам оленя»), которого охотник, восхитившийся его красотой и мощью, отпускает. Не погибает ли славный Чинк – щенок, самоотверженно защищающий палатку траппера от шакала: хозяин успевает вернуться и спасти его. Выживает и славный Джек Боевой Конёк – беговой кролик, увернувшийся от беговой же собаки. Последнее исключение книжки – «Королевская Аналостанка», кошка из трущоб, в лучших традициях комедии положений выдаваемая за аристократическую особу.

Остальные доводятся писателем до мученического конца – зачем?

Только многие годы спустя понимаешь – воспитание жалости здесь ни при чём. Люди и тогда, и теперь достаточно сентиментальны для того, чтобы пожалеть бездомных псов или котов, и достаточно сострадательны, чтобы отвернуться при виде их неподвижно лежащих на улицах мёртвых тел. Чего же нам всегда не хватало?

Сетон-Томпсон 2.jpg
livemaster.ru

Американцы выписаны Сетон-Томпсоном блестяще: они у него представляют собой «людей, как они есть», грубых, циничных, часто занимающихся «грязным бизнесом». Уверяю вас – так оно и есть, и даже не в отношении американцев, а в отношении всех нас. Мальчишки жестоки, торговцы опьянены призраком будущих барышей, пьяницы задавлены своим пристрастием… лишь одна девочка появляется в «Медвежонке Джонни» как отсвет милосердия. Бедный малыш, больной от рождения, потерявший мать, постоянно скулящий, умирает на её руках вскоре после пережитых несчастий – зачем?

Вот сокровенное вопрошание, на которое немыслимо ответить не воцерковленному человеку.

«Бог прибрал», говорят в деревнях о тех, чья участь на земле вряд ли бы удалась, и потому высшей волей продлевается за порогом бытия.

Звери и птицы, которым Создатель дал всё, чтобы стать людьми – характеры и волю, не наделив их ни языком, ни ловкими руками для того, чтобы претворять хитроумные замыслы – действительно наши братья. Они – вечное напоминание нам о том, какими мы могли быть в далеком прошлом, и какими можем стать, утрать мы дар Создателя говорить и поступать в согласии с Его законом.

***

Ветхозаветные начала в любых - человеческих и нечеловеческих – житиях и притчах присутствуют самочинно, и вряд ли Эрнест, выросший в Америке ещё полностью христианской, миновал бы их, даже если бы крайне захотел.

Задача, стоящая перед охотником из рассказа «Лобо» (убить волка, режущего скот), оказывается исполнимой лишь с помощью хитрости – он убивает подругу волка, и тот, вне себя от горя, попадает в капкан, и умирает в неволе, уступая силе собственной любви и тоски. Мораль: у всех есть слабое место, и если назвался охотником, то целься вернее.

Точно такая же коллизия – в «Серебряном пятнышке»: только сове удаётся задушить вожака ворон, обучившего стаю и кормиться, и беречься, как стая распадается. «Притча о вожаке» глобальна: народ без Бога (небесного вождя) – ничто.

Рысь из «Мальчика и рыси», казалось бы, не делает ничего дурного – кормится. Крадёт еду. Но – важная поправка – еду она крадёт у тяжело болеющей семьи. И случается так, что мальчик насаживает воровку на острогу. Победа? Нет. Ибо не бывает ни лёгких, ни вообще побед в мире, где уже действует благодать Господня. Вскрывается дупло, и люди видят – мёртвая рысь с острогой в боку, подле – её мёртвые дети. Кому же нужнее была та курица?

***

Мир притчи характерен тем, что вопрос, в сущности, остаётся открытым. Вам рассказали, вы и думайте. Многие из нас ещё побывают на месте персонажей тех притч, впадут в их ипостаси и скажут – Боже, так это же я! – встретившись с отражением. Замыслы наших судеб безвестны, тайны, сокрыты до срока, и многое в них кажется непоправимо, как в «Рассказах о животных», трагическим, даже слишком трагическим.

Я прекрасно помню, как лихорадочно следил за гонкой Геклы и Домино, страстно желая победы, разумеется, первому, учась одному из первых «взрослых» сопереживаний, и почти уже не надеясь на спасение любимца, в нетерпении заглядывал в конец, облегчённо вздыхая: жив. Надолго ли? До следующей Геклы, разве что, хотя придумать такое чудище дважды в одном и том же месте проблематично даже Творцу.

Свобода и заключение, верность и любовь, измена и предательство… жизнь и смерть обретают в притче место главных героев именно потому, что развёртка судьбы оказывается полной.

Автору, собственно, и решать ничего не надо: не приукрашивающий ничего и никогда, он добивается от нас трепещущего сердца, сокровенной эмоции, которая могла бы проваляться невостребованной на чердаке нашего сознания еще Бог знает, сколько. Но есть и «Рассказы о животных», и множество рассказов, не вошедших в «Рассказы…», есть большая жизнь писателя, прекрасно знающего, чего он добивается, какую правду выводит, и что стоит за ней. Не фауна и флора, не вопль новых радикальных экологов о примате чего-то над чем-то, не биология, не ареалы обитания, а только человек, человек и ещё раз человек. Вот почему у всех героев «Рассказов…» - человеческие имена.

В 160-летие - низкий поклон вам, Эрнест, за всё: и ужас, и возмущение грубостью, несправедливостью и жестокостью, и ликование от случайного спасения. Низкий поклон – за уроки жизни и чувство её, так часто отлетающее от нас в декоративной расчисленности наших странных и таких далёких от Рая городов.

Подготовил Сергей Арутюнов