Не мной сказано: если рубить сплеча, поэты делятся на «звуковиков» и «смысловиков», но с таким безоглядным делением совершенно неясно, какому разряду относить классиков ещё Золотого Века. Не делятся. А мы разве – делимся?
Поэт и философ, публицист и бесстрашный лауреат Патриаршей литературной премии Юрий Лощиц, которому завтра исполняется 85 лет, нуждается в очередном нашем прочтении, но не «к дате», как это у нас часто случается, а из простого чувства сопричастности всем этим десятилетиям жизни нашей страны и скорби по ним, и надежды на то, что выправится как-нибудь, в конце-то концов. И не в отчётах о неуклонном повышении уровня жизни каждого россиянина, а в душах, и в том числе пишущих таковые отчёты
Немногие могут похвастаться тем, что после печатания их стихотворений разгоняли целые редакции газет. Юрий Михайлович – может.
«Северный комсомолец» в 1961-м году был вырублен органами партийного контроля под корень: стихотворения о жертвах, приносимых целым народом ради космической эры, начальству показались не просто мрачными, а отрицающими созидательно-поступательное движение общества к прогрессу и всемирной славе. Опорочил труды. Бывает. В ссылку или на каторгу не закатали, но примерно так и поступают в консерваторы. Свернуть, как правило, уже не удаётся – и некуда, и надобности особой нет.
Консерватизм и почвенничество – тот самый образ мышления, который приводит прогрессиста в ужас, но, если бы не консерваторы, где были бы люди, которых прогрессисты так обожают истрачивать в бесплодной борьбе, казалось бы, за тех же самых людей? Половина населения так и ложилась за свободу и независимость, попадая в двадцатом веке только в большее рабство. Где ж исторический смысл, элементарная справедливость. В народе не зря вот уже несколько десятилетий не сходит с лица выражение упорного ни с чем несогласия – обманут, поговорят покрасивее, и обманут, ей-же-ей.
Уже предчувствий страшных натерпелись.
Ну, дайте ж напоследок отдохнуть
от бредней про губительную ересь,
про цифровую роботную жуть.
«Смысловик» Лощиц близок в своём смысловом, а не отвлечённо-эстетическом понимании поэзии, конечно же, Юрию Кузнецову, но разве сравнишь по упоминаемости? Где фундаментальные статьи о стихах первого, конференции его имени, непрестанные разборы поэтики, обильное цитирование? Неужели – «менее» значим? А, впрочем, что сравнивать – в поколении решают, кого славить, «соратники и друзья», опираться на объективные, справедливые и независтливые мнения которых по меньшей мере наивно…
***
Одну я знаю вещую сосну.
Лет сорок ежегодно навещаю.
Стоит не прячась. У дороги. С краю.
Четвертую пережила войну.
Рук не достанет, чтобы ствол облапить.
Мимо тебя Коровин и Шаляпин
не раз езжали мельничным проселком
от Покрова на Омут у Нерли́,
где старый мельник Федора учил
«Лучину» петь. … Тележный важный ход
ты слышала. Да век теперь не тот,
и арендаторы, что всё подряд
в лесу корежат в похоти злодейской,
пока не то чтобы тебя щадят,
но дрейфят страха ради иудейска.
- узнали? Пушкинское, «Вновь я посетил»:
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят — одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, — здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Все тот же их знакомый уху шорох —
Но около корней их устарелых
(Где некогда все было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья, кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ,
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему все пусто.
- просто после господского взора на место обетования многое в нас изменилось («и сам, сам, покорный общему закону/Переменился я…» - увы, оттуда же), и мы сделались куда менее отвлечёнными воздыхателями о деревьях и травах, и до того, что в самих травах чудится, глядишь, неотвратимая потрава бытия, упакованные в которую, словно в противогаз, мы совершенно иначе взираем на божие творения и на самих себя.
***
Для меня давно уже не секрет, что великие стихи пишутся от великой же обиды, и чем она мельче, тем пропорционально мельче и строки. Обиде свойственно вырастать над самой собой и преображаться в благодарность, и горе тому, кто не успел к преображению.
В «Каждом десятом» блистательно выражен весь подчистую горестный смысл последних десятилетий:
В сводку российских статистик
как победительный клич
вывод итоговый втиснут:
каждый десятый – москвич!
Каждый десятый?.. Ужели?
Как это мы преуспели?
Сам потрудись и сочти:
каждый десятый – в чести!
Разве не мы намечтали?
Разве не мы поклялись:
на состязаньях столиц
первые взять все медали?
Вот и в десятку попали!
На пьедестал прорвались!
Боже, но что же Россия –
вся остальная? Да так!..
Бросьте оглядки косые.
Каждый десятый – мастак!
Каждый деся?.. А не слишком?
Как пораскинешь умишком:
кто же засеет поля?
кто обиходит угодья?
Хватит силенок в народе,
чтоб не пропала земля?
… Что там народ, коли робот
всё без людей обиходит –
вспашет, засеет, сожнет…
Бросьте скулить про народ!
Этот былинный оратай
весь изошёл, толстопятый,
в дебрях исчез, будто сыч.
Здравствуй, десятый, стань пятый –
даже четвертый – москвич!
… Втиснешься вся ты, Рассея,
в кольца московского змея.
Съест и меня он, друзья.
Вот вам и сказочка вся.
И какое там стародавнее «народничество» с его неустанной, вроде бы, заботой об «общине» - поминальная тризна, вот и всё, что досталось.
…Неужто всосёт
и с ухмылкой пожрёт
всех нас ненасытное Сити?
Но еду и я, как уехал народ.
Всё. Больше меня не ищите.
***
А есть ли отвлечение? Есть.
В «Зиме. Первопутке» -
О, длись, светло-светлая музыка снега!
Ты – шалость,
ты – нежность,
ты – радость,
ты – счастье.
Мы снова в твоей очищающей власти.
Утешь, умири незамиренных нас.
И важно ли знать, что всего лишь на час.
- ну чем же, чем этот восторг бледнее излияний «Серебряного Века»? Да ничем, а не попал в пресловутый «фокус рассмотрения», не захотели господа присяжные-пристяжные (так именую критиков) соизволить сиим строкам сбыться по какому-нибудь радио, и как будто бы нет их и никогда не было. Вот чудеса! Как же – не было, когда – есть?
Поэзия такого рода рождается из опасения, что канонические слова молитвы вдруг затеряются на полдороге, и не услышит Господь, как мучается Русь, как она страждет, и как её убивают.
Мой добрый знакомый из Иркутска Игорь Черкесов, прошедший свои круги ада на чужбине, множество лет уже пишет роман об односельчанах. Это уже слово моего поколения, и мнение Игоря так же безутешно, как и всех тех, что помнят не былинную, но коренную Россию. Русских уничтожали всегда и все, и теперь они – в романе Игоря прямым текстом – напоминают в своих чудом уцелевших деревнях точно таких же индейцев, как сиу, ирокезы и чероки в своих резервациях.
***
Свобода и равенство с братством…
Безумный
святой нетерпёж!
Ну, как было не надорваться
французу?
И русскому тож?
Но я укоризны не брошу.
Отчается новый народ
и взвалит опять эту ношу.
И дольше,
чем мы,
пронесёт.
- к строкам же эпиграф – «…вси же веровавшии бяху вкупе, и имяху вся обща» (Деян. 2, 44), над чем бы и пригорюниться на весь день до вечера… но кто же даст нам горюниться на печи, когда ТАКОЕ? В 2015 запишется так:
Мертвечинкой скоропадской
от Украйны понесло.
Но в Расее азиатской
мировое ищут зло.
Латы блещут. Гром доспехов.
Давит нас со всех сторон
полк отборных гомосеков,
лесбияшек батальон.
- гораздо лучше, чем в любом боевом листке. Наотмашь. Расслышала ли эти звуки и смыслы «русская литературная пресса»? Ни в одном издании их нет.
И пусть мне горло рассечёт
турецкий злой палаш,
века – не в счёт.
А вера – в счёт!
Ты – наш.
Ты будешь наш!
- зовёт Лощиц в поход на Константинополь, и исторически – прав.
Бранденбург? – Это наш Бранибор.
В Шпрее Спреву начальную слышу.
Клацнул Бауцен, будто затвор,
но доносится мягко – Будишин.
- кличет в поход уже европейский. Позволено ли? Не у поэта спрашивать. Чай, не МИД. А если обмолвиться ему, как Тютчеву, то о том, что «Там, где нет человека, там нет и Христа».
О ТОМ, ЧТО НЕ СБЫЛОСЬ, НЕ ПРОИЗОШЛО
О том, что не сбылось, не произошло,
не сталось меж нами на свете,
однажды мы будем томиться светло,
слезами давиться, как дети.
Зачем же, скажи, будто жизни назло,
какая-то жёсткая сила
велит, чтоб не сбылось, не произошло,
чтоб сердце впустую изныло?
2008
Ещё не поздно его услышать.
Сергей Арутюнов
