14 марта 2025-го года поэту, номинанту Патриаршей литературной премии Геннадию Иванову исполняется 75 лет. Свидетелю второй половины двадцатого века и первой четверти двадцать первого – наши вопросы
- Геннадий Викторович, игра ли поэзия, и если хотя бы она немного игра, то какая?
- Думаю, что не игра. Сейчас многое превращают в игру. Даже телепередачу о войне и мире, по сути о судьбе человечества назвали «Большая игра». А известно – как назовёшь… ну и так далее.
Поэзия – это искусство, но такое, которое захватывает всего человека, всю его духовную и физическую сущность. И подозреваю, что в лучших образцах поэзии содержится что-то такое метафизическое, что влияет и на судьбу поэта, и на судьбы читателей.
- Как и кем «завязываются» в молодом ещё человеке поэтические узелки? Стоит задеть единственной строкой таинственные струны, и спустя порой недели, месяцы, годы они начинают вдруг звенеть в ответ на услышанное в школе, по радио или от родителей. Как это случилось у вас? Есть ли пара заветных строк, на которые вы всегда откликаетесь, точно на камертон?
- В этом смысле я веду летоисчисление от одной книги, которая – единственная - была в нашей избе. Я потом написал об этом стихотворение:
Одна книга
Красивые тома в старинных переплётах
Из дедовских шкафов я в детстве не читал.
Ни дедовских шкафов и ни томов старинных-
Как я жалею – не было в избе.
Один лишь том, большой и золотистый,
Лежал у нас – собранье русских песен;
И эти песни я читал на печке,
Откладывал, потом опять читал…
Наверное, так отрок православный,
Который с детства к Богу потянулся,
Относится к Священному Писанью.
Я вдумчиво, доверчиво читал.
И многое из песен узнавал.
Я узнавал о трудной русской доле,
О казаках, гуляющих на воле,
Про армию и про пожар московский,
О Волге-матушке и о степи Моздокской…
Прошли года. Теперь я понимаю,
Что эта книга всё определила –
Через неё мне Родина открылась,
Поэзия открылась и душа.
Порой я даже думаю, что ангел-
Хранитель эту книгу мне принёс.
Это был том «Русские народные песни», изданный в Гослитиздате в 1954-м году. Книга потом куда-то исчезла. Но так сложилась судьба, что через много лет стал работать в этом издательстве. Когда оно уже называлось «Художественная литература». И в библиотеке издательства нашёл этот золотистый том.
А душа откликается всегда и на те стихи, которые в детстве запали в душу в школе – это Пушкин и Лермонтов в основном.
- Неизбежный вопрос об учителях: кто из них и как впервые заронил приязнь к поэзии?
- Трудно ответить, кто ВПЕРВЫЕ. Тут же всё вместе. И книжки, и деревенские праздники с песнями и частушками, и учительница, и природа – поля родные, речка, пруд, птицы… Когда лет в 12-14 стал свои строки сочинять, то появилась потребность осознанно читать чужие стихи, учиться на примерах – стал покупать сборнички без разбора. Стал в журналах читать стихи, прошёл и через Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, ещё позже открыл для себя Владимира Соколова, Рубцова, Жигулина. Казанцева – это уже пошло моё. Чувствовал это. Понимал.
- Такой же неизбежный – об ориентирах уже не бытийного плана. Кто ваш учитель в поэзии сквозь исторические эпохи? С кем из великих вы находитесь в диалоге и сегодня?
- Чаще всего идут диалоги с Пушкиным, Тютчевым, Рубцовым…Да со всеми хорошими поэтами идут.
- К вашему детству в Бежецке, тогда ещё не Тверской, а Калининской области: каков, на ваш взгляд, преимущественный эмоциональный мелодизм этой малой области большой России, каков её сокровенный тон? Вряд ли повальный скепсис, но и безудержное веселье тоже вряд ли. Что вы вынесли из Бежецка в свои три четверти века?
- Я стал свидетелем того, как пустели поля, вымирали деревни вокруг Бежецка, как жизнь менялась не в лучшую сторону.
О разрухе, опять о разрухе…
А о чем же ещё говорить?
Здесь живут, доживают старухи,
А потом будет некому жить.
Поэтому в самой глубине моей души вот этот «эмоциональный мелодизм». Мне приходится его преодолевать. И преодолевается он только религиозной верой.
- Первые стихи явились вам в Кандалакше, а далее были армия, Московский политехникум, Университет дружбы народов и Литинститут. Изменили бы что-нибудь, будь вы тогда корректором своей судьбы свыше?
- Если бы да кабы…Хотел бы я, чтобы в нашей избе были книги, много разных книг. Может быть, тогда я был бы более образованным человеком, более начитанным. Кстати, после техникума я поработал немного в районной газете в Кандалакше – сначала корректором, потом литсотрудником, и в армию уходил из газеты. А на корректора моей судьбы я не обижаюсь ни в чём. Слава Богу за всё!
- Меняется ли с годами в поэте определение поэтического кредо? Как бы вы сегодня определили суть и назначение поэзии для себя и для людей? Что в ней есть истина, а что шелуха, налепленная на неё искусственно и вовсе не поэтами?
- Поэзия сама есть истина, если это поэзия. Суть и назначение поэзии быть поэзией. А шелуха – это стихотворчество, не дотягивающее до поэзии. Вообще это дело такое тонкое, что кому-то дано понимать. а кому-то нет.
Вот недавно я был на выставке передвижников в Новой Третьяковке. Открывается выставка картиной Саврасова «Грачи прилетели». Картина-то эта маленькая по размерам, но это великий русский шедевр. Поэтому искусствоведы её и выдвигают вперёд. Они это понимают. Зрители, думаю, не все это понимают. Люди привыкли к этой картине со школьных лет, с обложки на учебнике «Родной речи». Она вошла многим в душу и представляется большой картиной. И вдруг человек видит её впервые в натуральную величину. Конечно, удивляется. И даже где-то обижается. У меня почти такое было, когда первый раз увидел. В душе она у меня была больше и значительнее по чувству. Но это шедевр живописи. И ты доверяешь здесь искусствоведам.
Так и с поэзией. Проходят годы – и одни стихи живут, а другие уходят в тень.
И это надо понимать.
- Кого бы вы особенно выделили из поэтов двадцать первого века, и почему? Насколько определяющим для вас является в такого рода мысленных сообществах принцип одного поколения, и насколько он опровергается родством куда более тонким и куда более масштабным, чем «признание заслуг»?
- Из поэтов ХХI-го века я бы никого не выделил. Есть хорошие поэты, но, к сожалению, нет такого большого поэта, которого заслуживает Россия. Про поколения поэтов я ничего сказать не могу, мне не близка эта тема. Думаю, что это ближе литературоведам. В одном поколении могут быть очень разные поэты. Притянуть, конечно. всё можно, но не нужно.
- «Поэзия принадлежит земле» - сказали вы, и я тысячу раз мог бы подтвердить вашу правоту и словом, и даже делом. Земля и есть смысл, и то, что мы на ней творим, отображает нас. Не кажется ли вам, что с поэзией злую шутку сыграли те самые отрывающие её от земли? Не потому ли отвернулся читатель, что перестал верить оторванным?
- Нет, широкий читатель перестал читать не только поэзию, но и всё остальное не потому, о чём вы сказали. Народ рванул от прилавков книжных магазинов к другим прилавкам и вообще к другому. Тут и тяжелейшие лживые и предательские 90-е годы, и интернет, и горячие события развала страны, войны, и возможность ходить в церковь, молиться, исповедоваться – это, кстати, во многом близко поэзии, и души людей получили как бы замену поэзии писательской таким образом… Раньше литература была отчасти заменой религиозной жизни.
Да, были тиражи поэтических книг в десятки тысяч экземпляров, а сегодня в сотни экземпляров. У нас идут сейчас год за годом, по слову Тютчева, «минуты роковые», и все помыслы и чувства народа поглощены этим ходом – новости. новости, новости… От которых то в жар бросает, то в холод. Не до поэзии большинству. Успеть бы разобраться в потоке информации.
Но пройдёт какое-то время. Будет передышка. И тогда люди почитают и наших современных поэтов тоже. И отдадут им должное.
- Забыл уже, когда опускалось присловье «мы беседуем с вами в крайне непростое для России время». Беседуем… близка ли, Геннадий Викторович, Победа? И что она для вас помимо отсечения гидре как минимум одной голове? Например, в поэзии?
- «Господи, как хочется победы/ В этой изнуряющей войне»… немало у меня стихотворений с почти молитвенной просьбой Победы. Думаю, что в этом году какой-то победный этап будет. Но долго ещё до полного достижения наших объявленных целей. Будет много ещё дипломатических и, может, военных действий. Поэзия нынче активно участвует в поддержке СВО. И профессиональная, и любительская. И это значит, что она жива, что она с народом. Это самое главное для русской поэзии.
- Что для вас православная вера, и как она неслышно и невидимо взаимодействует с вашей строкой?
- Это для меня прежде всего свобода. Свобода от суеты, от грехов, от житейских бурь… Это спасение, это надежда, это жизнь осмысленная.
А такое понимание веры уже естественно переходит в строку. Поэтому у меня немало православных стихотворений.
- Собираете ли вы в эти дни новую книгу?
- У меня только что вышла новая книга «Мыс Желания». Когда-то в молодости я ходил по арктическим морям и проходил мимо этого самого мыса на Новой Земле. И вот через десятки лет этот образ понадобился мне, чтобы написать стихотворение о любви, посвящённое моей покойной жене, с которой мы прожили ровно пятьдесят лет.
Когда я был в Арктике и проходил мимо мыса Желаний, жена ждала меня на берегу земном. Теперь этот берег переместился для меня в Небо.
В новой книге в основном стихи последних двух лет. Здесь и обострённое переживание военных событий, вообще раздумья о судьбе Родины и о своей судьбе.
Беседовал Сергей Арутюнов
