Беседа с председателем Союза писателей России о литературе и не только
В феврале исполнится год, как военный писатель Николай Иванов избран председателем Союза писателей России. XV съезд этой организации проходил очень бурно, в борьбе мнений и кандидатур, но Николай Федорович напряжение выдержал. Что неудивительно, тремя пиковыми моментами в его биографии можно считать участие в десятке боевых операций в Афганистане, противостояние с министром обороны Павлом Грачевым, приказавшим главному редактору журнала «Честь имею» («Советский воин») поддержать обстрел Белого дома, и четырехмесячный чеченский плен, когда полковник налоговой полиции России пережил ужасы ям-тюрем, когда его не раз выводили на расстрелы и сбрасывали живьем в могилу.
Николай Иванов – автор более 20 книг, в том числе, повести «Вход в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре». Лауреат многих литературных премий: имени Николая Островского, Михаила Булгакова, «Сталинград» и др. По его повестям на сценах Брянского и Хабаровского драмтеатров шли спектакли – «Белый танец» и «Кавказский пленник», был снят сериал «Городские шпионы». Награждён орденом «За службу Родине в ВС СССР» III ст., медалью «За отвагу», знаком ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть», медалями «За возвращение Крыма» и «Участнику военной операции в Сирии».
– Николай Федорович, литераторы никогда не жили дружно, не стал исключением и XV съезд Союза писателей России в феврале прошлого года. Известно, что вы не хотели идти на выборы, какие ваши опасения подтвердились?
– Опасений не было – был точный расчет: исполняя обязанности председателя СП в течение года до съезда, я прекрасно знал, что для руководителя важно умение работать в команде. А для этого надо быть умелым начальником штаба, который ежедневно распределяет обязанности своих помощников, занимается хозяйственными делами, умеет находить контакты с властью и выходить из конфликтных ситуаций, который имеет свою биографию, имя. И вот это сочетание литературного дарования и организаторских способностей – непреложное, на мой взгляд, требование. Я прекрасно понимал, что человек, идущий на эту должность, должен уметь добывать деньги, а для этого перетягивать на свою сторону мнения разных лидеров, как во властных, политических, так и в коммерческих структурах. Поэтому ничего не боялся, опасался, разве что, не оправдать доверия.
И когда накануне съезда в Администрации президента мне предложили снять свою кандидатуру, в связи с тем, что объявились другие претенденты, я сказал, что сделаю это в том случае, если потребуют люди, оказавшие мне доверие.
За две недели до этого, действительно, проявились первые кандидаты на должность председателя. После чего пошли звонки, люди стали приезжать на Комсомольский, 13: почему молчит секретариат? Почему не выдвигаете единого кандидата? Нас не удовлетворяет выдвинутая кандидатура, делайте что-то, на то вы и секретариат. Когда напряжение возросло и стало мешать подготовке к съезду, я сказал: «Отставляем все сомнения. Я иду на выборы. Каков будет результат – это вторично, главное – мы должны подготовить и провести съезд. Работаем все, за все отвечаю я». Вокруг меня началось сплочение, я это почувствовал, потому и сказал ту фразу в администрации.
– Удивило ли чем-то течение самого съезда?
– Полной и приятной неожиданностью стало единодушие делегатов из регионов. Сегодня всем, кто интересовался съездом, известно, что делегатов обрабатывали, сулили блага, но этому не поверили: за 25 лет обещаний услышано было много... Люди предпочли довериться тем, кто работал без оглядок на то, изберут или нет в руководящие органы Союза. Хотя на той же встрече в Администрации я посетовал: «Почему вы не собрали нас хотя бы месяца два назад? Я бы сам рассказал, чего Союз ждет от власти. Мы бы, скорее всего, наметили претендента, и за два месяца он показал бы себя. Но у нас через полтора дня голосование, люди едут в Москву, и у них уже есть собственное мнение. Как я буду выглядеть, если выйду к ним навстречу и улыбнусь: “Извините, схожу с дистанции”. Будет ли хоть один писатель уважать меня после этого? Буду ли я сам уважать себя?».
За шесть часов до съезда мы провели Пленум. Перед его началом ко мне подошла большая группа делегатов – не то чтобы с ультиматумом, но с решительным мнением: если сниму свою кандидатуру, они выставят пять -семь кандидатов, растащат голоса и попросту завалят съезд. «Мы пошли за тобой, доверяем друг другу, так что подтверди, что мы – команда».
– Поясним для читателей: первым претендентом на пост председателя был 85-летний Станислав Куняев, главный редактор журнала «Наш современник», который шел на смену 84-летнему Валерию Ганичеву...
– Вердикт расширенного секретариата был таков: при всем уважении к имени и к тому, что сделал Станислав Юрьевич для России, в нынешних условиях, избрав его, сделаем лишь шаг назад, ибо наше время требует иных усилий, другой моторности. А это несправедливо по отношению к Союзу. Потом возникла кандидатура Сергея Александровича Шаргунова... Но случилось то, что случилось, съезд уже давно позади, мы проехали многие полустанки и даже узловые станции, миновали опасные повороты, лавиноопасные участки, затяжные тягуны... Союз в движении, и это главный итог съезда. К моим оппонентам по выборам у меня нет претензий. Делаю все, чтобы и они не видели во мне человека, который пришел к руководству СП, презрев понятия чести и достоинства. Просто такое время упало нам на плечи, так сложилась ситуация. При всей ее остроте, считаю, что Союз вышел из нее достойно.
– В минувшем декабре в Союзе писателей России - совсем с другим настроением - отметили 60-летие. Что помогло переломить негатив?
– Да ничего, собственно, и не пришлось переламывать. У нас работоспособные, зрелые региональные отделения. Внимание к ним после съезда мы сделали приоритетным в работе секретариата. Понимали, что указаний губернаторам, как работать с творческими организациями, с писателями, в частности, от центральной власти не будет. По традиции писательские организации отдавались на откуп губернаторам, которые решали: работать ли с писателями, «наши» ли они люди или пятая колонна для властей предержащих? Мы сами – с открытым забралом – пошли к губернаторам: да, мы – державники, мы из тех, кто не оставлял и не оставит страну. Активизировались и руководители региональных писательских организаций. В Курске Николай Иванович Гребнев сумел договориться с и.о. губернатора Р. Старовойтом о подписании соглашения между Администрацией области, СП России и местной организацией о проведении комплекса мероприятий, касающихся литературы и культуры в целом. И Союз писателей подписал такое соглашение, которое предусматривает проведение во всех районах области литературно-патриотических чтений уже в этом году. Областные премии «Курская дуга» и имени Евгения Носова были возведены в ранг всероссийских. В Орле, в связи с 200-летием Тургенева, повели речь о преемственности «Отцов и детей» в литературе. Там же подметили, что литературные усадьбы, в большой степени, стали музеями, в которых само слово звучит разве только по праздникам. В Иркутске заговорили с губернатором о премии Валентина Распутина, подчеркнув, что неплохо бы давать ее не только большим мастерам, а и молодым авторам за первую книгу. И губернатор нас поддержал.
Или Дагестан – знаете, какие самые горькие слова произнес Расул Гамзатов, когда рухнул Союз, и его перестали переводить? Он сказал: «Раньше я был поэтом аула и планеты, а сейчас я снова поэт одного аула». Но уважение к переводной литературе там все же сумели сохранить, и когда мы поехали на «Дни Белых журавлей», наша делегация предложила главе республики Владимиру Васильеву возродить школу художественного перевода на всероссийском уровне, начав с Всероссийского совещания переводчиков. И учреждения для них премии «Белые журавли». И тоже получили согласие. В Сыктывкаре встречаюсь с министром культуры, и мы говорим о том, что у нас «выпадают» народы Крайнего Севера с их эпосом. И договариваемся, что проведем такое же совещание переводчиков в Ухте. Но, знаете, особенно впечатлила поездка в Тулу, где на писательском собрании выяснилось, что за 30 лет сюда, всего за 183 км от Москвы, не приезжал ни один руководитель СП. Более того, на встречу со мной из больницы приехала министр культуры, настолько важным для нее оказалось это событие.
Вывод однозначен – как можно чаще ездить в города и веси, именно личные контакты сегодня очень важны. Опыт общения с руководителями показывает, что губернаторы в большинстве своем вменяемые и честные люди, которые хотят, чтобы их регион был полноценно представлен на литературной карте России. Накануне юбилея пленум утвердил наше решение об учреждении почетного звания «Губернатор литературной России». Первыми его получили Сергей Морозов (Ульяновск), Евгений Савченко (Белгород) и Сергей Левченко (Иркутск).
– Насколько мне известно, в этих регионах и молодежь активизировалась.
– Так все взаимосвязано! Вам, наверное, известна цифра 4 процента – именно столько писателей моложе 35 лет было в составе Союза перед съездом. В 12-ти организациях молодежи «комсомольского» возраста вообще нет. Понятно, что писательское мастерство приходит с возрастом и житейской мудростью, но тогда давайте зачеркнем 26-летнего Лермонтова, Маяковского, Есенина, Пушкина, и будем говорить, что чем старее, тем лучше. Конечно, нет.
Во время подготовки к съезду я пригласил активных ребят на секретариат и сказал, что отныне они могут участвовать в заседаниях: «Через 10-15 лет вы будете сидеть за этим столом и руководить литературным процессом. Вникайте в проблемы, ищите пути их решения». Через неделю они собрали актив, создали Совет молодых литераторов, возглавил который критик Андрей Тимофеев. На сегодня уже создано 15 региональных советов, при активнейшем участии центрального Совета Союз провел четыре всероссийских совещания молодых писателей – в Ульяновске, Карабихе, Химках, Уфе. В них участвовало не менее 50 человек из четырех федеральных округов, руководили которыми не менее семи секретарей СП, что давало им право принимать по рекомендациям новых членов в СП России.
На совещании в Карабихе решено было, кроме традиционных семинаров по прозе и поэзии, проводить семинар и по критике. В Уфе на базе местного драмтеатра провели семинар «Драматургия слова», в котором участвовали прозаики и поэты – нам важно, чтобы все видели, как слово работает и на сцене. Надеемся, что у нас будет охвачен весь спектр литературных жанров, учитывая, что на Всероссийском совещании в Дагестане будут и переводчики. На ближайшем совещании создадим секцию по детской литературе, куда пригласим молодежь, пишущую для детей. Что самое интересное, все это было в советской действительности, нужно просто вспомнить и не побояться второй раз ступить в эту самую реку. Собственно, мы из нее и не выходили, просто некоторые протоки оказались забиты.
– Намерены ли оживить деятельность Союза писателей Союзного государства?
– Да, это была инициатива Валерия Ганичева и Николая Чергинца – сделать единый Союз писателей. Объединенный. Среди моих ближайших планов – восстановление контактов с руководителями Союзного государства и поездка в Минск. Необходимо придать второе дыхание белорусско-российскому литературному журналу «Белая вежа», а в канун 75-летия Победы провести в Бресте совещание молодых писателей Беларуси и России. Нам важно дать понять начинающим литераторам, кого мы ждем в Союзе: если ты судишь историю, а не болеешь вместе со страной за ее успехи и достижения, если с пренебрежением относишься к русскому народу, а мат в тексте считаешь нормой, то скатертью дорога, иди в другие союзы. Первое, что мы сделали, когда создали Совет молодых литераторов – отправили молодежь на Саур-Могилу в Донецк, в Краснодон на место гибели молодогвардейцев. Хочется, чтобы они побывали и в Бресте, где началась война.
В 1993 году, когда меня за отказ публиковать материалы по обстрелу Белого Дома сняли с должности главреда журнала Министерства обороны «Честь имею» и уволили из армии, ко мне пришли старики-военные журналисты с укоризной, что с ними не посоветовался. Сказали, что поддержали бы меня в моем решении, так что с тех пор стараюсь говорить с людьми при принятии важных решений. У нас есть с кем советоваться — Геннадий Иванов, Василий Дворцов, Игорь Янин, Сергей Котькало, Николай Дорошенко...
– Русской литературе более трех веков, как соотносите себя с великими предшественниками в свете 60-летия СП России?
– Конечно, 60-летие СП – всего лишь одна из юридически закрепленных дат, не более того. В нашем арсенале и «Слово о полку Игореве», и «Слово о законе и благодати», и Пушкин, и все великие литераторы, которые жили и творили на территории России. И очень большой казуистикой следует признать то, что, в отличие от многих структур, после 1991 года мы не стали прямыми правопреемниками СП СССР. К нам не перешли Переделкино, Литфонд, ЦДЛ, мы остались лишь в этом здании на Комсомольском проспекте, 13. Но тогда в историю нашего творческого Союза вмешалась большая политика, которая, собственно, и разделила нас на патриотов и демократов. Возможно ли объединение? Со временем сумасшедшие слева и дураки справа отпали сами, какие-то точки соприкосновения все же нащупываются, в первую очередь по юридическим вопросам, но до полного объединения очень далеко. Я говорю тем, кто предлагает немедленно создать единый Союз: «А вы попробуйте объединить четыре партии, чьи фракции заседают в Госдуме. Сплотите всех в «Единую Россию», и не будет никаких проблем при принятии решений». Да и по взглядам на жизнь, на само отношение к стране и истории…
Чем мы гордимся? Все наши руководители Союза и крупные писатели похоронены в родной земле. Никто никуда не уехал, не сбежал. Не бросились читать лекции за рубежом, подобно тем же Евтушенко, Коротичу и прочим создателям альтернативного СП.
– Поддерживаете ли писателей, идущих в политику, подобно Дмитрию Быкову, Захару Прилепину?
– Писатели настолько индивидуальны, что однозначного ответа быть не может. Одному необходимо все время бежать впереди паровоза и участвовать абсолютно во всем, а другому нужна только тишина и письменный стол. Известно, что Валентина Распутина усиленно пристраивали в Президентский совет при Горбачеве, но он вскоре оттуда ушел, также при желании он мог возглавить СП России – не стал, прекрасно зная свой характер. Захар Прилепин – мне кажется, это тот случай, когда человек сел на иглу медийной узнаваемости: как так, сегодня по ТВ о нем ничего не сказали?! Это вредит самому творчеству, но это его выбор.
Что касается Быкова, по-моему, в политике он ноль: ни одного прогноза, ни одного шага, который был бы сделан ради укрепления государственности или писательского сообщества… Вижу самопиар человека, не более того. А уж его попытка отбеливать Гитлера в последних интервью – в комментариях не нуждается…
– Как относитесь к цензуре наших дней?
– Она уникальна: вроде бы ее нет, а она есть. Всегда улыбаюсь, когда слышу о независимой прессе, потому что знаю, что корреспондент, улавливая желания главреда и понимая, в каком направлении движется издание, никогда не напишет материал, кроме «нужного». Цензура? Самоцензура! Говорить о независимой прессе наивно, нет независимых СМИ.
– Должны ли литература и искусство воспитывать человека?
– А для чего же они тогда существуют?! Только для самовыражения художника? На примере Серебренникова мы увидели это самовыражение…
На днях посмотрел фильм «Т-34». Не согласен с мнением, что он полностью сделан по лекалам Голливуда, просто в том же ракурсе. В связи с фильмом вновь разгорелась полемика среди «ретивых» и «правильных»: оставьте войну в покое, чем так, как в «Т-34», ее лучше совсем не показывать. Но мы взрослые люди: если оставим эту тему, ее подхватят другие, и будут делать одни «Штрафбаты». И в подобном фильме к главному герою после боя обязательно придет «смершевец» и упечет его лет на десять на Колыму, героиня окажется предательницей, а один из бойцов – бандеровцем, который подожжет танк. Магистральные темы нельзя оставлять, а то давайте оставим монголо-татарское иго, 1812 год, Суворова, да вообще все оставим, потому что якобы как-то не так освещаем. Надо просто хорошо делать любой жанр – драму, комедию, фэнтези, боевик. Вот я недавно был в Ельне, хотел посмотреть места, где родилась советская гвардия. Отметил для себя: первогвардейцами стали те дивизии, которые уничтожили плацдарм врага, подготовленный для броска на Смоленск. Вот и искусство должно уничтожать, в том числе, плацдармы, с которых готовится наступление на страну.
– Тему войны, по-моему, оставили даже в Театре Российской армии.
– К сожалению. Там пошли по пути «оживления» школьной программы. Как сказали служители театра, это дает им гарантированных зрителей и доход. Проходят школьники «Капитанскую дочку» – придут на спектакли 30 десятых классов, изучают «Трех сестер» – еще столько же.
Вспоминаю свою «театральную» историю. Три года на сцене Брянского драмтеатра шла моя пьеса «Белый танец». Но пришел новый главный режиссер: «У меня на сцене война?! Не будет этого!» И декорации спектакля разобрали, чтобы не было возможности восстановить. То есть многих режиссеров интересует не текст как таковой, а тема. Взаимоотношения людей на чеченской войне – для них табу, не их песня. Режиссерам легче в 700-й раз поставить «Трех сестер» «по мотивам» – получить деньги и самовыражаться, как и издательствам – в 900-й издать Агнию Барто, а не искать новых авторов. А потом жалуются, что тиражи падают. Я предлагал издательствам провести совместные совещания с молодыми писателями, пишущими, например, в жанре боевика, чтобы воспитывать будущих авторов. Нет, им нужны «быстрые» деньги, а заглядывать на полгода вперед неинтересно.
– Изменилось ли у вас мнение о людях после чеченского плена?
– Ровно наоборот. Я лишь укрепился в своей вере в людей. Вернувшись и осмотревшись, осознал, что моим освобождением, в той или иной мере, занималось более двухсот человек. Никто не бросил попыток освобождения, не разуверился, никто не поверил в то, что я чуть ли не сам пошел в плен ради непонятной выгоды или собственного разгильдяйства. Был лишь один человек, который бросил: «Ну что, попрыгал по Кавказу, получил свое?» Так что, когда я слышу о том, «какие вокруг все сволочи», улыбаюсь: вокруг меня нормальные мужики. Оперативники, занимавшиеся моим обменом, пошли ночью в банду в горах – с гранатой, зажатой в руке. Но вытащили меня. А Владимир Осипович Богомолов, автор романа «В августе сорок четвертого…», с которым мы дружили, сказал: «Коля, знаешь, какой роман у меня лучший? Который еще не написан – в течение всех месяцев плена каждый день я звонил твоей жене и вешал ей лапшу на уши о том, что, по сообщениям разведчиков, ты жив-здоров, похудел, правда, малость, но тебя выводят на работы. Я сочинял это каждый вечер».
– А боевики что-то добавили в ваше знание о человеке?
– Удивление, что можно так опуститься. Но даже в той ситуации нашлись люди, которые старались что-то понять или хотя бы оправдаться. Меня искали и старались освободить и чеченцы. В частности, Рамзан, отца которого, старого кузнеца, в отместку тоже взяли в заложники, заковали в кандалы и опустили в яму. У меня много друзей чеченцев, особенно сейчас – среди писателей. Я неоднократно ездил в республику после освобождения, так что никаких синдромов. Мне повезло, конечно, что прошел Афган, видел людей в бою и экстремальных ситуациях, научился контролировать себя. И знал, что, если останусь жив, то напишу о своем зиндане. И тут возникал контроль: а как я опишу ту или иную ситуацию? Как я веду себя? Этот контроль постоянно держал в напряжении, но это и позволило сохранить человеческий облик. Так что из плена меня вытащил не полковник, а писатель Иванов.
– Что было самое страшное в плену?
– Когда били дети – пятиклассники, семиклассники, которых с Россией ничто не связывало. Они вгрызались, как волки, демонстрируя свою волчарость друг перед другом и перед старшими. А еще – когда в самом конце нас привезли в какое-то село в горах и бросили в погреб. Наступала глубокая осень, и это была уже седьмая яма. Мы были на грани истощения и замерзали. И в какой-то момент в погреб заглянула женщина в возрасте моей матери: «Что, попались? Теперь будете сидеть!» – и пошла. Вот это равнодушие меня сразило. Я подумал, что, если бы сам творил такое с людьми, моя мать меня бы из дома выгнала.
– При освобождении вы, после раздумья, подали руку своему палачу. Это что, свидетельство христианского правила – подставь вторую щеку?
– Нет, это был расчет: я выхожу, а два моих сокамерника остаются, и от моего поведения зависит, что будет с ними. Любая пренебрежительность им аукнется. И мне было все равно, что обо мне подумают. Меня раздражает красивая фраза – «Я бы пошел с ним в разведку». Куда важнее спросить себя: «Пойдут ли в разведку со мной?» Что я и сделал в той ситуации.
– Когда чеченский плен показывают в кино, например, в сериале «Родина», как к этому относитесь?
– Смотрю с позиций своего опыта, понимая, что у каждого – свой плен. Один сидит в яме, другой в квартире – у доброго\злого главаря. Смотрю больше на психологию и поведение человека – правдиво или нет. Как редактор замечаю просчеты. Часто готов воскликнуть: что ж меня-то не нашли, я бы подсказал, как это сделать! Но редко каким режиссерам нужны консультанты, им кажется, что они сами с усами. Придумают картинку и зацикливаются на ней – только так должно быть.
А автор добывает материал из жизни. Порой под пулями, но зато знаешь, что это только твое. Добровольцев из России на Донбассе называют «северным ветром», и «ветер» этот надо уметь добывать. Один из сильнейших образов войны для меня – когда у командира на шомполе автомата висит ключ от дома, который разбомблен, и это все, что осталось у него от прежней жизни. Или – когда по колючей проволоке прыгает воробей…
– Вам интереснее писать остросюжетные вещи или лирические повести?
– В моей брянской деревне немало бабушек, у которых необыкновенно образная речь, точные сравнения. Приезжая в родные края, прошу жену: «Посидите на крылечке, поговорите». Они садятся, разговаривают, а я сижу с обратной стороны двери и записываю. Это Чехов меня научил. Он говорил, что основное мастерство писателя – в умении слышать, что говорят другие.
– Слышала, вы в родном селе родительский дом обихаживаете, храм строите.
– В нашей деревне Страчево на Брянщине большая церковь XVIII века. Истинный памятник деревянного зодчества. В советское время использовалась под склад зерна, потому и сохранилась. Но когда колхозы развалились, и храм стал рушиться. Ветер сорвал крышу, прогнили окна, за ними полы. Деньги на восстановление требовались сумасшедшие. Тогда я и сказал: «К нам никто не придет, вся надежда на самих себя». Собрали сельский сход и решили: каждый – хоть рубль, но вносит. А дальше будем смотреть по ситуации. И когда начали работать на восстановление кровные рубли, люди стали приходить на стройку, смотреть, как дело движется. И добавлять новые средства – на фундамент, на крышу. Новых доброхотов привлекать. Так сообща мы спасли свой исторический храм, который последний раз перестраивали в 1903 году.
А дом родительский пустовал – отец умер в 2006 году, мать, партизанка брянская, уехала к старшему сыну в Брянск, и страшно было думать о том, что кто-то залезет и будет ходить по твоим половицам... Нашелся покупатель. Принес деньги. И вот я закрываю дом, вешаю замок на входную дверь, готовлюсь отдать человеку ключи, и – отказываюсь. Не смог продать родительское гнездо. Человек, конечно, обиделся, а я рад-доволен. Когда приезжаю, ко мне приходит в гости одноклассник и вздыхает: «А я свой дом продал, 20 тысяч в две секунды раскатал, и вот – приеду в родное село, а нет крыльца, чтобы присесть на него». А у меня есть такое крыльцо, и я – счастлив.
«Столетие»
