Поэзия, проза, критика, драматургия царственного Нижнего Новгорода, ещё недавно, кажется, носившего имя основателя пролетарской литературы, – какая она? О том, как чувствует себя в вечно обновляющихся временных координатах центральный журнал региона «Нижний Новгород», мы говорим с его главным редактором Олегом Рябовым
- Олег Алексеевич, помните ли вы время, когда вас потянуло к словесности, те импульсы, что буквально принудили к ней, сделав русский язык и хлебом насущным, и судьбой? Кто из ваших учителей сыграл здесь ведущую роль?
- У меня есть брат. Он старше меня на шесть лет и моё уважение к нему абсолютно. Мне было лет пятнадцать, и я уже начал пописывать плохонькие юношеские стишки, когда он, достаточно серьёзно и обоснованно попросил меня сходить в центральную областную библиотеку и разобраться – что за противостояние было в 1920-е годы между редколлегиями журналов «На посту» и «Русский современник», хотя сам он учился тогда в МИФИ. Я разобрался. Но, вместе с этим я узнал, что существует литературный процесс. Я открыл для себя Евгения Замятина, Бориса Пильняка, Алексея Ремизова, Василия Васильевича Розанова. Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Константин Вагинов как образчики прекрасного русского литературного языка открылись для меня позднее.
- Какие свои труды, и в поэзии, и в прозе, вы могли бы назвать самыми главными? Что должно возникать у читателя в сознании при упоминании вас? Только не говорите «журнал» - простите, но речь исключительно о том, что выстрадано лично вами на письме.
- Мой учитель Семён Иванович Шуртаков говорил, что творчество любого писателя питается его жизненным опытом. Примеры приводить не буду, хотя хотелось начать с Ивана Ефремова и Джека Лондона. А потому и поиски талантливых прозаиков среди студентов и школьников мне кажутся не имеющими смысла – писателями становятся люди зрелые, с богатым жизненным опытом (Лермонтов и Шолохов – исключения!)
Есть четыре источника, которые будут вечно кормить русского писателя (наверное, кто-то назовёт больше!) – война, работа, Родина, любовь. Существуют различные комбинации, но всегда они будут опираться на эти темы. Для кого-то война и работа – одно и то же. Для других тема любви распространяется на семью, женщину, Родину. И так далее.
Я написал триста стихотворений, сто рассказов, романы, повести, статьи, рецензии, предисловия, и среди них есть книга о Родине, книга о войне, книга о женщине и книга о работе – да, я могу считать, что роман-сюита «Когиз» пока что моя главная книга.
Моэм написал роман «Театр», Булгаков – «Морфий», Бальзак планировал написать роман «Кофе» - это их герои; герой моего романа – КНИГА. У меня в доме есть книги, принадлежавшие моим деду и прадеду, я более сорока лет проработал в книжном магазине, я книгоиздатель, букинист и писатель в одном лице – вся моя жизнь связана с книгой. Да – «Когиз»!
- Отчего так примолкла сегодня русская литература? Контужена двадцатым веком? Пустилась во внутренние странствия, не уловимые стороннему глазу? Вышла в отставку по старости? Пошла по миру с сумой? Паломничает ко святыням?
- Конечно, в двадцатом веке мир получил шесть российских нобелевских лауреатов по литературе, если начинать с Сенкевича, который всё же был подданным Российской империи. Но вот буквально несколько лет назад я участвовал в Парижской книжной выставке и разговорился там с очень известным международным литературным агентом Мишель Парфёнофф. Он чётко сказал мне, что, если сорок лет назад мир читал латиноамериканцев (Астуриас, Борхес, Маркес и пр.), то сейчас мир читает японскую и русскую литературу, и крупные книгоиздатели во всем мире кормятся от них. Это было восемь лет назад. Я могу навскидку назвать двадцать русских современных писателей, которые живут за счет гонораров от переведённых и изданных заграницей книг. Конечно, если бездумно зайти в книжный магазин и начать покупать, а потом и читать всё подряд, то можно сойти с ума! Но ведь и в начале 20-го века зачитывались непонятными и забытыми сейчас Арцыбашевым, Винниченко, Авенариусом, Чириковым с бесконечными их переизданиями, а рядом стояли пока что недооценённые для своего времени (начало века!) Блок, Бунин, Куприн, Горький. Так что у меня нет никаких сомнений и сожалений по поводу состояния современной русской литературы.
- Каков сегодня читатель? В перестройку он яростно, ураганно искал «разоблачений», позже упивался цинизмом «бандитских боевиков» и «иронических детективов», часто сваливался в эзотерику, а потом и вовсе засел в транспорте и на дому с кроссвордами, сканвордами и судоку, предпочитая «светские новости», тошнотворной стилистики рассказы о жизни «звёзд». Устал от правды, потерял охоту к художественной словесности, или словесность стала какой-то малохольной? Или её намеренно отвадили от читателя? Объясните.
- По-моему никого и ниоткуда не отвадили: и в 1970-е годы на «черном рынке» профессора, учителя и врачи искали Агату Кристи и «Королеву Марго», а не «Кавалера золотой звезды» Бабаевского и не «Далеко от Москвы» Ажаева, и ничего плохого я в этом не вижу. А серьёзные книги всегда и во всём мире читают и будут читать 2 процента населения – и в Эфиопии, и в Америке, и у нас в России.
Вот у нас в Нижнем Новгороде есть букинистический магазинчик, и он попросту не принимает детективы и фантастику, а просит приносить философию, историю, искусствоведение, словари – здесь ориентируются на своего, вполне определённого покупателя. Спрос есть на книги, которыми будут пользоваться долгие годы. Для работы нужны академические издания – интернетом пока что пользоваться нельзя, доверие пока что к нему низкое. В советские времена, при пресловутом, дутом и мнимом читательском буме, книги было модно покупать. Это было связано с тем, что появились так называемые мебельные стенки, в которых надо было заставить полки. Книги были дешевле хрусталя и дулёвских статуэток – вот и покупали их. А художественной литературы с прекрасным русским литературным языком сейчас и пишется и печатается много – устану перечислять фамилии авторов. Вот редакторов мало. И переводной иностранной литературы мало. Так что в этом плане, мы не в советские времена были «за железным занавесом», а совсем наоборот. В советские времена мы просто воровали тексты и не платили положенных гонораров иностранным авторам даже после подписания женевских конвенций по авторскому праву в 1973 году. А теперь у наших издателей попросту денег не хватает, чтобы покупать новые произведения какого-нибудь Стивена Кинга, а покупаются только те, которые сто раз перепроданы и уже сто раз окупили себя. Вот китайский классик Мо Янь, получивший в 2012 году Нобелевскую премию, у нас к тому времени вообще не был известен широкому читателю. Переводчикам хорошим тоже платить надо! Вот это – проблема!
- Современная словесность испытывает поистине колоссальное давление со стороны масс-медиа, сдавая позиции далеко не первый год. Верите ли вы в обратные процессы, возрождение интереса к современной словесности, видите ли вы тенденции, свидетельствующие о чём-то подобном?
- Я считаю, что всё встает на свои места: чтение книг – это удовольствие для богатых, занятие для элиты, духовной аристократии, и стоить книга скоро будет 5000 рублей, а может и 10 000 рублей. Для бедных останутся бесплатные телевизор, интернет и гаджеты. А то – взяли манеру: книга стоит, как бутылка водки. Я уж не говорю про Большой театр, а даже билет в парижский Мулен-Руж стоит 150 евро, то есть 10 000 рублей – можно будет выбирать: или в кабаре сходить, или с хорошей книгой вечер провести. И, как в семнадцатом века, личные домашние библиотеки будут только у магнатов и олигархов.
- Имеет ли сегодня смысл поэзия? Её не читают, тщательно обходят взглядом, как подростки раньше старались миновать у классиков «описания природы», перейдя, как сейчас говорят, к «экшену» - быстрым диалогам, действиям. Выходит, современный мир отрёкся от самого важного – движений человеческой души, запечатлённой в стихотворстве, от самого человека. Будет ли иначе, и как, по вашему мнению, скоро?
- Ну, я же не бабушка Ванга! Хотя и отрицать этого печального факта не хочу.
Музыка, поэзия, живопись, танец – любовь ко всем видам прекрасного должна прививаться в школе. И я виню в отсутствии даже понятия о такой любви общеобразовательную школу, а ещё больше правительство. Объясняю: «учитель» - это очень высокое звание. Так называют и любимого тренера в спорте, так зовут и наставника в познании восточных практик в тибетских монастырях. Наше правительство унизительно низкой зарплатой свело само звание учителя средней школы до самого позорного занятия в нашей стране! А вот сделайте им достойные зарплаты, и профессора из университетов по конкурсу пойдут работать в школу, самые талантливые и креативные ребята будут мечтать работать не в банке, а в школе, и будет в школах жизнь интересной, и уйдут ребята из подъездов и подворотен в школу. И в пединститутах на профессию «учитель» средний балл ЕГЭ будет запредельный. А то перевернули всё с ног на голову – зарплата у учителей (кроме московских) стыдно сказать. А в правительстве удивляются – почему в пединститутах ЕГЭ маленький, - не надо ли позакрывать все пединституты, раз в них никто не хочет учиться! Идиотизм!
- Нижний Новгород – город не только Горького, но и Мельникова-Печерского, и в обоих случаях – интонация протеста, и даже не вероучительного, но философского, и требования неустанного, если вслушаться, внимания к потаённым течениям русской мысли. Великий Даль, пламенный Добролюбов, защитительный, страстный Короленко – чем они объединены для вас, какой традицией? Правдоискательства, Богоискательства, чем-то иным?
- Можно продолжить список писателей-земляков с протестной жизненной позицией – это и Анатолий Мариенгоф, и Николай Глазков, и Эдуард Лимонов, и Захар Прилепин. А как быть с простыми и удобными: Иваном Рукавишниковым, Борисом Садовским и с современными Николаем Свечиным и Алексеем Ивановым. И вообще: индивидуально творческих людей загнать в толпу и подстричь под один эпитет невозможно! Хотя всегда надо помнить, что город Нижний Новгород, а потом и Горький уже – это индустриальный муравейник, это город инженеров и изобретателей. У нас в городе никогда не было театральной школы или художественной школы, или писательской, или балетной, как в Перми. А вот научных школ, известных на весь мир – много!
- Существует ли, на ваш взгляд, понятие «нижегородской литературы XXI века», и если существует, то может ли оно быть описано вполне литературоведческими чертами? Как бы вы обозначили их? Какова сегодня нижегородская поэзия, проза, драматургия? Имеют ли они достаточный отклик в стране, за пределами региона, и какими факторами объясняется частое невежество федерального читателя в их отношении?
- Я уже не раз встречаюсь, а может и сталкиваюсь с понятием «нижегородская литература» и не понимаю – что это такое! Может профессора от филологи со временем и определятся, а пока… Я не слышал об «одесской школе», хотя писателей-одесситов очень много выбралось в читабельный пул, и о «воронежской школе» не слыхал. Возможно, этот термин стал появляться в средствах массовой информации по той причине, что действительно в настоящий момент активно работают и печатаются в центральных издательствах 15-20 писателей-нижегородцев, и нижегородское писательское сообщество действительно очень сильное (только членов Союза писателей России больше 100 человек). Объединительным центром для всех нас стал журнал «Нижний Новгород», в котором печатаются и члены Союза писателей России, и члены российского союза писателей, и Союза профессиональных литераторов, и просто талантливые поэты и прозаики, грамотно владеющие русским языком. Как Захар Прилепин сказал когда-то про наш журнал: «Теперь у нас с вами есть свой дом!» А вот какого-то определённого маркера для нижегородской писательской школы у меня нет.
- Кстати, о толстых литературных журналах. «Мы потеряли то общероссийское пространство, которое формировали толстые журналы, в которых мы читали теперь уже ставших культовыми писателей» - справедливо подмечаете вы в одном из интервью. Падение самых одиозных из них – явление настолько характерное, что странно, почему этот процесс не начался году, например, ещё в 1993-ем. Ваш журнал выживает или живёт, и если живёт, то чем, кроме по-чеховски не определённых надежд и мерцаний?
- У нас в стране существуют несколько толстых журналов (а, может, выживают!), которые по-прежнему определяют русский литературный процесс. Солидные издательства обязательно обращают внимание на первые журнальные публикации своего нового автора и принимают этот факт во внимание. Как четко подметил (но, может – с иронией) главный редактор журнала «Знамя» Сергей Иванович Чупринин, что легче же им работать с уже отредактированным и подготовленным к печати текстом. В этих нескольких толстых авторитетных литературных журналах поставлена очень высокая планка для признания нового автора современным русским литератором, тут работают профессионалы зачастую с очень большим стажем или, как минимум, молодёжь, но с очень значительными запросами к качеству текстов. Профессиональные писатели знают об этом и даже искренне поздравляют своих коллег со знаковыми журнальными публикациями.
Наш журнал в настоящем его формате существует всего шесть лет. Финансируется он нашим областным министерством культуры и агентством «Роспечать», и почти весь тираж мы бесплатно рассылаем по библиотекам – 600 по области и 100 по стране; это главное достоинство нашего журнала, что он сразу попадает к массовому читателю. Недавно в областной детской библиотеке я снял со стенда один из старых наших номеров и был одновременно удивлён и порадован – в формуляре обнаружил 11 записей. Формуляр – это значит, что журнал берут читать домой.
- Что такое сегодня, по вашему мнению, многократно шельмованный «демократической прессой» патриотизм? Любить – значит не замечать ни странностей, ни преступлений объекта любви, слепо оправдывать любые прегрешения властей, или всё же можно любить Отечество тихо и безнадёжно, но без страстного ослепления? Что говорит сердце?
- Патриотизм – это любовь к Родине. Родина – понятие математическое: когда ребёнку обрезают пуповину, и он делает свой первый самостоятельный вздох, у него в крови, а может на каком-то другом, но физиологическом уровне, фиксируются все поля (магнитное, электромагнитное, гравитационное, космическое излучение и т. д.) с их параметрами, присущими данной точке Земли. И эта точка Земли – его Родина. Ему всегда будет сюда тянуть, и ему будет здесь хорошо! Так утки из Африки летят гнездиться на свои родные костромские болота, и кошки возвращаются домой за сотни километров. Я написал книгу о Родине – роман «Убегая – оглянись» и решил для себя этот вопрос. Борис Леонидович формулировал эту свою любовь прекрасно: «Я тридцать лет вынашивал любовь к родному краю и снисхождения вашего не жду и не теряю». Настоящая любовь к Родине, как и любая другая любовь, слепа, и она заставляет нежно умиляться, умиляться до слез. Люди, которые это качество утратили – больны!
- «Я – не предатель, просто я расту» - пишете вы в одном из своих чрезвычайно запоминающихся стихотворений. Олег Алексеевич, так чем же для вас является время? К чему оно принуждает нас, какого понимания себя требует от нас? Только ли подённого душевного труда, неустанных изменений в оценках бытия? Сколько таких неорганизованных толком трудов прошло и мимо меня, ничем не разрешившись… Как сделать так, чтобы душевный труд был осмысленным, направленным к благу, а не от него? Что здесь может помочь?
- Если разговор о времени, то мы – первое поколение в истории человечества, члены которого не могут помочь нашим детям в решении простых житейских вопросов, не говоря уже о технических, экономических, юридических и политических – настолько стремительно время технологических и информационных перемен. Как правило, они разбираются в них лучше нас и решают без нас. Наши дети развиваются очень быстро!
По поводу так называемых трудов – я удивительным образом всю жизнь получал удовольствие от той работы, которую мне приходилось выполнять: и когда работал дежурным электриком в Оперном театре, и когда разрабатывал новые методы обработки радиосигналов, и когда издавал чужие книги, и когда писал свои. В этом плане – я счастливый человек. И это качество, любить работу и получать удовольствие от работы, воспитали во мне родители, им благодарен я за это. Ну, а ещё они меня научили главному позитивному качеству человека – быть полезным стае!
У Николая Евреинова есть замечательный труд «Театр для себя», где он разбирает модели поведения человека в различных ситуациях: в больнице он – больной, в трамвае он – пассажир и так далее. Каждый раз он оказывается в разных сообществах, в которых могут оказаться не только его друзья, но и его враги, а потому назовём это «стаей». И каждый раз человек должен постараться быть полезным этой своей новой стае!
- Если бы вас попросили сформулировать, что такое русская правда, попираемая сегодня и собственным нерадением о ней, и «глобализацией», как бы вы её определили? В чём состоит сегодня цель народа, его мечта? О покое ли мечтали классики, и о чём сегодня мечтаем, но редко себе в том признаёмся, мы?
- Ну, конечно, у каждого из нас своя правда, и «русская правда» у нас у каждого тоже своя! И, по-моему, никто её не попирает, кроме нас самих! В моём представлении Россия – это не территория, не страна, не государство: это некий живой, а, может, даже и своеобразным образом одушевленный геополитический институт, который живет по своим непознанным нами законам. Она живет, дышит, меняется в своих границах и её совершенно не волнует – что там, в Кремле, что там – монархия, демократия, диктатура, и какие там принимают законы, её не волнует по большому счёту тоже: она будет жить по-прежнему, по-своему, по законам непонятным никому! Россия – это некий Солярис!
А может ли быть цель у народа – я не знаю. Ведь народ состоит из личностей, индивидуумов, а вот у каждого из них, безусловно, есть цель и есть мечта, и у каждого своя! Хотя, несмотря на три поколения безбожия, мы всё равно все генетически православные – через наших бабушек, которые привили нам культуру православия, культуру общения, культуру поведения, через те сказки и песни, которые они нам читали и пели.
