Он был величественный, как лев. И трепетный, как самая заботливая нянька, в отношении всех слабых, беззащитных. Почетный председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи и защиты материнства, основатель и духовный попечитель трех приютов для детей. Его приход, включавший 8 храмов, насчитывает тысячи прихожан.
Тот, про кого все, знающие батюшку, окормлявшиеся у него, трудившиеся, так и говорят: «Были как у Христа за пазухой».
Здесь он, потомок новомучеников и царских офицеров, воевал, а сейчас сам узнает о том, «что уготовал Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9).
Хотя Господь его и здесь Своим Промыслом и вниманием не обделял, – о чем отец Димитрий рассказывает в одном из своих автобиографических интервью, данном несколько лет назад.
Безлюдье. Смиренные могикане
– Отец Димитрий, как в вашей семье передавалось предание о родственниках, пострадавших в революционное, советское время за Христа?
– Из уст в уста. Мой двоюродный дед Николай Семенович Поспелов оставил после себя огромный массив дневниковых записей. Он был профессор университета, работал до 93 лет. Вел последнюю аспирантку уже перед своей кончиной. Он составил первое родословное древо. По детству я его помнил, мы встречались, были общие смирновские-поспеловские праздники. Сперва умерла его сестра – моя бабушка, потом дедушка, – и как-то всё распалось. Спустя годы, уже учась в семинарии, я сам приехал к нему и восстановил знакомство. Он был человек чрезвычайно образованный и с потрясающей памятью. Мог сказать, в каком журнале, за какой год, в каком номере какая статья. Всю жизнь он занимался синтаксисом Пушкина. Он мне показал наше родословие по их, поспеловской, линии. Это два поповские рода: Смирновы и Поспеловы. Они так сословно и женились друг на друге. Николай Семенович показал мне тогда много фотографий. Когда на следующий год я стал священником и продолжал ездить к нему, он попросил меня быть его духовником. Я его исповедовал и причащал. Время от времени его еще и сынок возил в храм ко Причастию. Мы очень плотно с Николаем Семеновичем общались. Это уникальный человек. Он лично знал и отца Алексия Мечева, и отца Алексия (Соловьева) с Зосимовой пустыни, и Михаила Новоселова, и Алексея Лосева, и отца Павла Флоренского. Единственный, кого не знал и знать не хотел, – так это Льва Толстого. Рассказывал, что когда тот приезжал в Москву, он не пошел на встречу с ним. Все студенты пошли Льва Толстого посмотреть, а он не пошел! Строгих был правил человек. Своего рода могиканин. При всем том – кроткий и смиренный. Поэтому его и не арестовали, не убили.
– Разве можно так сказать, что именно смиренные избегали расправы?
– Из тех, кого я лично знал, уцелели именно те, кто имел необыкновенное смирение. Мой отец в том числе. Все друзья сели, а он нет. Он был такой молчаливый, смиренный, тихий человек.
– В отношении к новой, советской власти родственники как-то себя проявляли?
– А как тут себя проявишь? В нашем роду никого коммунистов не было и быть не могло. Жили в некоторой внутренней эмиграции. Много всяких эпизодов... Но они все, скорее, такие были, ёрнические.
– Эти эпизоды сохранились в предании? Можете что-то рассказать?
– Они уж очень экстравагантны.
– Это у смиренных представителей рода?
– Нет, как раз не у смиренных. Но смиренные с удовольствием их передавали. Были всякие эксцентричные поступки у моих родичей. Я их сохранил в памяти. Но я не буду их публиковать. Хотя мне самому они все равно дороги. Многое объясняют.
Отец Димитрий Смирнов
– Вы всё это с детства знали? Органично росли в этой внутренней эмиграции?
– Абсолютно. Хотя нас так воспитывали, чтобы мы не могли лишнего сказать. Поэтому я до определенного возраста не знал, столько у нас в семье расстрелянных.
– До какого возраста?
– Примерно до 17 лет.
– Как на вас повлияло то, что узнали?
– Я к тому времени уже «Архипелаг ГУЛАГ» прочитал. Очень много книг по истории советского периода, в частности, изданных на Западе. Через это тоже многое открылось. Друзья отца – все сидельцы. Я их по наследству от отца воспринял. Им сейчас всем уже глубоко за 80. Это, конечно, школа жизни. У нас один друг отца 6 раз бежал из лагеря.
– И все 6 раз, простите за абсурдность формулировки вопроса, удачно?
– Нет, 5 раз его ловили, а шестой раз он убежал под амнистию. Когда Сталин уже перешел в мир иной, друг отца как раз оказался в побеге в это время. Амнистия пришла, но его не реабилитировали, потому что он в побеге. Советская власть так считала: если тебя посадили, ты должен сидеть. Даже если тебя посадили незаконно, и ты из лагеря сбежишь, ты уже по самому этому факту преступник. Недавно одного мужика отпустили, ни за что 11 лет отсидел. Вот если бы он убежал, ему бы еще добавили.
– Отец Димитрий, когда вы, будучи Председателем Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами, взаимодействовали с ними, ощущалось, что произошло переосмысление этой советской системы, практик обращения с гражданами?
– Дело даже не в практиках, дело в духе.
– А дух творит формы.
– Да, а дух наследуется. Я не знаю, кто там первый начал, систему лагерей Френкель придумал, а в развитом виде ее уже Ежов принял. Вот это все, в принципе, остается.
– Какая-то изнутри работа по осмыслению содеянного этим аппаратом и наследования ему происходит?
– Происходит.
– И положительные сдвиги есть?
– Есть. Когда ставят в начальники деятельных, совестливых, честных, верующих людей. Но очень трудно систему менять. У нас и людей в стране мало. У нас всякие наши реформы буксуют из-за безлюдья.
– Отец Димитрий, работая с темой новомучеников, сложно удержаться от такой параллели: на протяжении XX века наша страна – Родина-Мать – вместо того, чтобы взращивать своих граждан, миллионами их убивала...
– А что это вы так в прошедшем времени?! Она и продолжает это делать...
– Аборты!
– Да!
– То есть, с одной стороны, наследуется система, а с другой стороны, можно ли сказать, что подспудно на психику действует этот неосмысленный опыт абортирующей своих граждан Родины, программируя новые и новые поколения на детоубийства?..
– А как же. Почитайте историю Каина и Авеля. Печать убийцы вообще не сходит с чела. Это даром не проходит. Ни для того, с чьего попустительства, ни для того, чьими руками совершается убийство (аборт, например), ни для того, кто идет на это убийство. Мы лидируем по количеству абортов. Мы и Румыния – на душу населения. Просто у нас масштаб огромный. Поэтому в Румынии убивают сотни тысяч, а у нас – миллионы.
– Как можно переломить эту тенденцию?
– Переломить можно только при условии, что тот, кто может принимать решения, возьмет на себя смелость это сделать. Сначала начать усиленную контрпропаганду. Как ленинцы пропагандировали, что женщину надо раскрепостить...
– Раньше, говорят, смирение женщины обеспечивало жизнеспособность поколений народа, сказано же: «Кроткие наследуют землю» (Мф. 5, 5), а ее под «благими» предлогами сделали гордячкой-детоубийцей, ради карьеры готовой на аборт? Так что и наследовать некому…
– А под дурными предлогами кто ж за тобой пойдет?! Каждая предвыборная кампания хвалит претендента. Он первый срок старается сделать что-то из обещаний. А во второй уже... выполняет заказы тех, кто заказывает музыку.
– Как быть с образом «России-агрессора», в контексте разговора про черные метки на сердцах и лбах сограждан-убийц?
– Россия – не агрессор, Россия – жертва. Какая же Россия агрессор? А Франция не агрессор? Когда Наполеон ночевал тут, по соседству с тем местом, где мы сейчас общаемся, – в Петровском дворце! А Гитлер? Не агрессор? А Америка, которая разрабатывала планы совместно с Англией по уничтожению 27 русских городов атомными бомбардировками, когда у нас не было еще атомной бомбы? Это что, не агрессоры? А уничтожение всех государств Северной Африки – это не агрессия? А колонизация целых континентов Африки и Австралии? Вы что, не знаете про австралийских аборигенов, и что с ними сделали англичане? Как у них детей отбирали? Они практически уничтожили целый народ коренных жителей. Англия что, после этого не агрессор? Португалия не агрессор? А Италия, которая участвовала в войне с Россией? Да вся Европа против нас! Какой Россия агрессор? Мы только защищаемся. Направо и налево отбиваемся. Просто медведь большой и сильный, а его травят собаками.
Как русского человека превращали в советского
Отец Василий Смирнов. Фото до ареста
– Отец Димитрий, когда вы получили дело прадеда в архивах КГБ, как вы читали эти допросы?
– У меня слезы капали на эти страницы. Я спросил: «А где фотография?» Мне говорят: «Не сохранилась». То есть они даже не выдавали фотографии, потому что когда увидишь фотографию... Люди просто теряли сознание. Поэтому я очень благодарен, что мне тогда не дали фотографию. Но позже Бог так устроил, что она ко мне все равно попала, через другие руки. У меня есть две фотографии: одна до, другая после ареста. За два месяца прадеда превратили в совершенно неузнаваемого человека. Но он, дрожащей рукой подписывая протоколы, все-таки ни в чем себя не оговорил, ничего не признал из того, в чем его обвиняли.
– Вы как-то сказали, что иногда чувствуешь, точно новомученики сами о себе что-то хотят рассказать. Есть такое суждение, что на следствии они могли говорить что-то поверх головы следователя – тем, кто потом может прочитать эти дела...
– Нет, я не думаю, что кто-то об этом размышлял. Может быть, кто-то один. А так – к какому следователю попадешь. Могли и не давать спать две недели. А потом ты ничего не слышишь, ничего не понимаешь, трясущейся рукой подписываешь что-то, или следователь подписывает за тебя. Потом комиссия «разбирается». Каждый, кто прошел через пытки, независимо от того, что там в итоге можно «унюхать» в их следственных делах, – мученики. У меня один друг говорит: «Я ничего не подписывал только по одной причине: мне кто-то там сказал на пересылке, что сейчас не бьют!» И он поэтому очень храбрый был. А потом им в камеру вбросили на пол такого, что живого места не найти. Тогда мой друг и понял, в каком он риске находился: могли забить до смерти. Так издевались. Всё зависело от квалификации следователя, от его «любви» к Церкви. А бывает, просто «понравился» человек: «Ты чё, смотришь?!» Всё! Этого достаточно: не так посмотрел. А то, что там кто-то к кому-то обращался... Да к кому там кто обращался?! Представьте: к вам подошли с двумя ножами на трамвайной остановке. Вы что, при этом к будущим поколениям обращаться будете? Это всё литература! Вы даже не представляете, что там творилось! Все эти «господа присяжные», которые во всем этом следственном произволе сейчас копаются и что-то там еще про истязаемых говорят: вот, он мог, вот, он не мог... Да они вообще ничего не понимают! Через что наши люди прошли!
Священномученик Василий Смирнов. Фото спустя 2 месяца после ареста, пыток – уже перед расстрелом на Бутовском полигоне
– Сытый голодного не разумеет, духовного может понять только духовный...
– Да не было там ничего духовного! Все очень практически. Я не знаю, вам воображение позволяет попасть в эту историю? Когда человека просто растаптывают. Люди не выдерживают, сходят с ума. Реально. Вот, тебя подвешивают за ноги – висишь несколько часов. Если инсульт не случился, дальше бьют табуреткой. Или, как мне один из арестантов рассказывал: мраморным пресс-папье следователь выбивал ему зубы по одному (за то, что тот сказал: «Это не по Конституции»), – приговаривая: «Конституция – это для парижской выставки!» А у одного из моих друзей на работе в институте одна из сотрудниц подошла к окну... и он увидел ее в профиль. Там, где стоял, так и сел: «Где же?.. Кого она мне напоминает?.. Господи! Ее фамилия! Так это же дочь моего следователя!» «А кто твой папа?» – спрашивает он у нее. «Пенсионер! – отвечает она. Полковник МГБ в отставке. Заслуженный!»
– До сих пор наследники палачей могут просто гордиться своими дедами, тем более если их именами названы улицы где-то в Москве, в других городах России.
– Но дома же чекисты не рассказывали, чем они там занимались на работе. Тем более что в данном случае – это как раз был тот следователь, кто того храброго моего друга, кому сказали «сейчас не бьют», действительно не бил. Всё бывает. Следователи – тоже разные люди. И в следователи люди попадали по-разному. Широка жизнь! Как мне отец Иоанн (Крестьянкин) рассказывал, что ему начальник лагеря, когда его уже отпускали, говорит: «Отец Иван, ну, вы поняли, за что вы сидели?» Он говорит: «Простите, нет». Тот отвечает: «Надо идти за народом! А не народ вести за собой!» О! Как сказал! Начальник лагеря! Это мне лично рассказывал отец Иоанн. Никогда не забуду.
– Вместо пастырей и встали эти поводыри-чекисты?
– Это не поводыри! Поводырь – он, как пастырь, идет, играет на свирели, а за ним стадо тянется. А это настоящие погонщики, которые гонят кнутом вперед! Загоняют в светлое будущее человечества под названием «коммунизм». И вот, под этими ударами плетей, бичей и палок, человек русский превращался в советского.
– Сейчас даже со стороны кого-то из духовенства могут раздаваться такие лозунги: «Если ты не советский – ты не русский!»
– Ну и что? А что тут такого-то? Жизнь многообразна. У людей разный опыт. Я нисколько не обижаюсь. Я и сейчас всегда говорю: «Мы – советские люди!» Вы думаете, на мне это не отразилось?
– А как отразилось?
– Ну, как-то отразилось. Я же пел песенку в детском саду: «На свой флажок на красненький... – там что-то: и-и-и – я гляжу» (отец Димитрий напевает – прим. О.О.). Мы же все это пели!
– Под портретом Ленина?
– Портрет Ленина в каждой группе! Вместо иконы.
– Как вы вообще относились к этому советскому антуражу? Вы – наследник священнического рода, чей прадед был расстрелян, знали вы о том в юные годы или не знали...
– А нам и про Ленина родители ничего не говорили. Это как данность. Как мы относимся к кремлевским звездам? Ну, никак! «Кремлевские звезды над нами горят. Повсюду разносится – там что-то ты-ты-ты – их свет! – (отец Димитрий декламирует – прим. О.О.) – Советская Родина есть у ребят, и лучше той родины нет». Это же все учили! Просто я в 8-м классе Ленина стал читать по программе, и я, конечно, ужаснулся... Я помню этот шок, когда я прочел «Государство и революция»...
– В подлиннике, да?
– Да, нам задавали конспектировать. «Апрельские тезисы». Потом, уже позже, – «Материализм и эмпириокритицизм». Это просто без комментариев.
– Но это же у вас душа живая, молитвы предков оберегали от всей этой гадости, она и не прилипала к вам. Вы смогли ужаснуться, а кто-то читал это как должное, может быть, даже восхищался, – на это же настраивали…
– Я не знаю, как этим можно восхищаться. Это писал человек не то что безнравственный, а антинравственный. Поэтому, конечно, я его изображения на каждом перекрестке воспринимаю с некоторой болью. Даже такие талантливые с художественной точки зрения скульптуры, как у нас на Калужской площади. Хотя как произведение оно очень даже интересное.
– Есть шанс исцелиться от этой «исторической шизофрении»? Нельзя же обществу почитать одновременно палачей и жертв? Это же нравственная смерть для народа?
– Шанс всегда есть. Наверно. Но мне, собственно, от этого не надо исцеляться. Я вырос свободным. И никогда не перековывался. Всегда был одинаковым. Одно время помалкивал. Другое время молчал. В третье время рассказывал уже что-то в институте, например, что Карл Маркс говорил, что Ленин поддакивал, что Надежда Константиновна суфлировала. Память у меня была хорошая. Преподаватели были довольны, что я так знаю «классиков». Конспектировать не конспектировал. А на чужих конспектах переклеивал первую страницу. Переписывать это я себя уж не мог заставить. Грешен.
Воцерковление. Цена Неоцененного
– Отец Димитрий, а как вы к священству пришли?
– Как каждый нормальный мужчина, оказывающийся внутри церковной жизни и в процессе воцерковления, естественно, мечтает о том, чтобы ему быть священником. К тому времени я уже знал, что у меня прадед и все мои прапрадеды, вплоть до XVIII века по одной линии, по другой – до XVII-го, были священниками. Понятно, что у меня возникло стремление к служению у престола. А потом я ездил к отцу Тавриону (Батозскому), и он сказал мне: «Тебе надо служить в Церкви». И я стал готовиться.
– Вы сказали «воцерковление», то есть вы не с детства воспитаны в церковной традиции?
– Нет, в семье я первый воцерковился. А потом уже пришли в храм все остальные.
– Сколько лет вам тогда было?
– 16.
– Значит, интерес к истории рода именно после воцерковления проявился? А что явилось побудительным толчком к воцерковлению?
– Бабушка заболела, – наша нянька, с кем мы оставались, когда мама была на работе, – и впервые не пошла святить куличи. Мама говорит: «Ты уже большой (мне было 15 лет), – сходи ты». Я взял да и пошел. Мне так понравилось! На следующий год мама опять говорит: «Вы уж теперь всё знаете...». Мы пошли со средним братом. Я его взял, сам будучи уже «в теме». Ему тоже всё понравилось. Батюшку я до сих пор очень хорошо помню. Он уже умер. Я потом ему Исповедь написал такую подробную, как теперь говорят, генеральную. Тогда такого термина у нас не было.
– Где это было? Что за храм?
– Ризоположения на Донской улице.
– Отец Димитрий, у вас получается: прадед – священник, священномученик, а потом два поколения без сана?
– Да. Но был один священник, отец Димитрий Крылов. Он принадлежал к третьему роду, с которым мы сплетаемся. Он служил некоторое время в Успенском соборе во Владимире. А потом в Иваново. То есть в опыте веры он не был опустошен. Служил, сражался с деятелями культуры. Он тоже, можно сказать, великий человек. Сохранил для всех нас иконы преподобного Андрея Рублева, передал их комиссии Грабаря, которую сам и вызвал. Но потом стали говорить, что реставраторы нашли их где-то на чердаке...
«Звенигородский чин» преподобного Андрея Рублева, найденный отцом Димитрием Крыловым
– А как к отцу Димитрию Крылову эти иконы попали?
– Доподлинно это неизвестно. Он служил в Звенигороде, в храме, где фрески Андрея Рублева. Блестяще разбирался в древнерусской иконописи. Есть версия, что иконы принес ему художник-немец, служивший у купца Сапожникова. Сам отец Димитрий рассказывал о том, что художник передал ему «старинный иконостас», возможно, речь идет о «Звенигородском чине». Отца Дмитрия Крылова гнобили всю жизнь. Он тоже мученик-исповедник своего времени. Его гоняли с прихода на приход, с епархии в епархию. Патриарх Алексий I назначил его в Успенский собор города Владимира. Так отец Димитрий служил по местам преподобного Андрея Рублева. Потрясающе! Но потом его оттуда турнули. Только что не убили. А так – такой же исповедник, как и все его по тем временам собратья. Моя дочь Маша написала его житие.
– Житие? То есть подавали на канонизацию?
– Нет, уже не подавали. Потому что сейчас с прославлениями – пауза.
Единственное известное фото священномученика Александра Буравцева
– Сколько у вас в роду пострадавших за Христа в годы гонений?
– Маша насчитала 22 человека, только канонизированных.
– Прославленных?
– Прославлен еще, например, родной племянник отца Василия Смирнова – священномученик Александр Буравцев.
– Чем подпитывается ваше почитание новомучеников?
– Евангелием и моим личным состраданием к ним. Особенно если фотографии сохранились, – лица такие ненаглядные. Я всё время думаю, кем или чем надо быть, чтобы таких людей погубить ни за что?! У нас одного родственника уже слепого сослали. Священник, отец Иоанн Лебедев из Троице-Сельца, ему было уже за 80! Какой же надо быть сволочью, чтобы расправляться с такими? Невообразимый сволочизм!
– Отец Димитрий, а что сейчас происходит с нашим народом, что постоянно встает вопрос о почитании палачей, попрании памяти или по-прежнему умалчивании о пострадавших?
– Да нет, наш народ – советский. Нужно еще очень долго проповедовать, будить, очищать. Если мы хотим этим заняться, как нация, то нужно этим и заняться. А все, кто будет против, им сказать: «Всё! Хватит! Поговорили, и будет с вас! Если вам нравится в чем-то там таком антинравственном упражняться, то делайте это где-нибудь в другом месте. Мы будем наш исторический путь продолжать без вас. Хватит, полиберальничали! Мы уже недосчитываемся полмиллиарда человек из-за вас, вам подобных и ваших, кстати, пращуров». Потому что некоторые потомки прямо аж куражатся, какие их предки здесь «подвиги» совершали! Не нужно нам этого! У нас свои дела, заботы. Мы будем Россию и обихаживать, и спасать. И детей учить так, как нам надо. С какой это стати мы все время в таком состоянии, что нам надо оглядываться, что-то там кому-то доказывать, просить... Бесполезно! Вот, недавно одна женщина пришла: ребенка отняли. Взяли и отняли ребенка. Почему? Обыкновенная практика: один гражданин (у нее есть документы о его психическом нездоровье) написал донос, пришли органы опеки и отобрали дитя.
– Ну, так, когда и про советскую власть думаешь: полстраны в лагерях гнобили, и многих насмерть, но кто-то же доносы писал, издевался в тюрьмах и т.д. – и в пересчете на всю страну это же огромное количество персонажей, а они детей воспитывали… Доносы и сейчас есть?
– Сколько угодно! Причем эти доносы корыстные! Есть предание в нашей семье, что прадеда арестовали по доносу, и донос был о том, что он говорил, что в России будет Царь, большевики обманывают. А на самом-то деле просто нужна была жилплощадь сотруднику органов. С жильем-то было плохо. Они же ничего не строили. Большевички-то. Они же только отбирали, сажая других. Вот, сразу после ареста прадеда в его жилье и вселился тот, кто провел его дело, милиционер. Это же очень просто: старика отправить в Бутово, а самому жить в его комнате. У прадеда даже не квартира, а комната была. Он из Москвы уехал в подмосковное село Знаменское, стал жить отдельно от семьи, поскольку именно тогда священников стали интенсивно расстреливать. Отстранился от деток. Сохранил деток! Ценой своей жизни.
– Часто приходится слышать, что в начале XX века народ смирялся себе во вред. Пока еще этот размах глумлений не захлестнул всю страну, надо ли было давать отпор, ставить на место завравшихся?
– А христианство – это всегда себе во вред. Пришел Христос и Себе во вред...
– Дал Себя распять.
– Вместо того, чтобы легионы ангелов вызвать в Свою защиту. Те, кто себе хочет пользы, эти люди просто не туда попали, им надо у ветеранов отбирать ордена, а старух обманывать, что есть приборы, которые лечат от всех болезней, и под этим предлогом лишать их жилья. Вот это себе на пользу! За счет убийства кого-то. Или, может быть, нефть перестать себе продавать?
Полселёдки. Норма христианской жизни и вопросы моды в политике
– Отец Димитрий, много спорят об известных словах святителя Иоанна Златоуста: «Освяти руку ударом». Проявление силы может быть исповеданием веры?
– Разумеется, сколько угодно. А Александр Ярославович Невский, когда разрубал пополам ливонского рыцаря, и две половинки падали в Чудское озеро и тонули, – это как? С величайшим смирением! Тюк! На две половинки.
– Когда говорили с отцом Кириллом Каледой, он сказал, что один из поводов, почему не канонизируют единственного не прославленного из восьми епископов, расстрелянных в Бутово, владыку Арсения (Жадановского), – это то, что у него в допросах нашли фразу, смысл которой: «Если бы не ряса, я бы вам сейчас устроил!» И отец Кирилл спрашивает: а почему святому Александру Невскому можно, а епископу Арсению нельзя (он же сказал: «Если бы не ряса»)?
– Да нет, просто сейчас у нашей интеллигенции представление о христианстве, как о какой-то патоке сладкой. Христос, говоря с фарисеями, обращался: «Змеёныши!» Это что, толерантное высказывание?
– Как звали вашего другого деда – того, кто как Даниил Хармс был?
– Николай Васильевич…
– О, как Гоголя. Опять же, говорят, Православие и острый язык (как и сильный кулак) несовместимы... Издеваться над следователем – это как-то не по-православному. Что бы вы сказали?
– А! Это Александр Георгиевич Уманов. Офицер, лейб-гвардеец. Там вообще нравы такие, что если покопаться, не может он, конечно, служить каким-то образцом для подражания. Обыкновенный офицер. Он и курил всю жизнь. Я помню, он бумажные папиросы набивал табаком.
– Вы с ним общались лично?
– Да.
Отец Димитрий Смирнов на Бутовском полигоне
– И что он, при его остром языке, о том времени говорил?
– Он ничего мне о времени не говорил. Да и потом, я был ребенок, вряд ли бы он со мной заводил какие-то серьезные разговоры. Но помню его очень четко: красивый такой мужчина. У меня оба деда были очень красивыми. Александр Георгиевич был офицером. У нас в роду мужчины или священники, или офицеры. Еще было ответвление – тамбовских дворян, но потом они переехали в Москву. Не знаю, что там с имением стало. Есть предание, что в каком-то колене мы выходцы из Тамбова. Там земля хорошая. Наверно, когда-то были помещиками.
– Александр Георгиевич верующий был?
– Верующий. Дома были иконы. Научил своих дочерей молиться. Правда, в наказание за проступки заставлял их учить наизусть не псалмы и молитвы, а «Евгения Онегина».
– Образованный?
– Образованный. Знал много языков: французский, немецкий, польский, поскольку его бабушка была полька.
Отец Димитрий Смирнов. Молодые годы
– С чувством юмора?
– С чувством юмора. Когда его арестовали, он, будучи острословом, как только ни издевался над следователями. А те, сколько его ни били, так и не смогли выбить никаких показаний. Он просто поставил следствие в тупик. Для того времени это был уникальный случай: его пришлось отпустить. Это просто человек был живого ума. Читать его следственное дело – обхохочешься! Хочу его опубликовать. Если кто-то будет читать его внимательно, спокойно, получит, конечно, определенный заряд эмоций. Допустим, там написано: при обыске изъята пачка масла и половина селёдки!
– Он же тоже не из робкого десятка, а точно так же, как и те смиренные молчаливые родственники, жив остался? Что ему помогло?
– У меня два таких родственника. Один священник – он был настоятелем храма Ризоположения Пресвятой Богородицы в Леоново, это у метро Ботанический сад. Отец Иоанн Марков. Однажды он попал в облаву ГПУ и сутки или двое отсидел на Лубянке. Ему говорят: «Всё! Выходите!» А он отвечает: «Как я перед женой теперь появлюсь? Я службу пропустил, двое суток (или сутки – я уж сейчас не помню, – прим. о. Д.) дома не был... Вы мне справку дайте!» Ему дали справку, что задержанный такой-то отпущен, потому что ни в чем не виноват. Он эту справку жене показал, в храме показал – всё как надо. А потом, в 1937-м году, когда всех священников стали расстреливать, он эту справку показал: так и так, меня уже брали... И тогда, видимо, никто на число внимания не обратил.
– Да, там эта карательная машина просто прокручивалась, чтобы особо не разбираться, так и вновь сажали именно тех, кто ранее отсидел.
– Да! А он не сидел, и у него был документ, что он не виноват. Посмотрели: не виноват, значит, не виноват. Народ-то этот не шибко грамотным был. Что, они там хотели вникать в какие-то бумаги? Давай скорее! Загребали кого попало, чтобы покрыть какие-то там квоты по заполняемости лагерей. Отец Иоанн Марков тоже кроткий, тихий был, но он сумел все-таки провернуть такую «аферу» и остался жив.
Александр Георгиевич Уманов – то же самое: его били год на Лубянке, он остался инвалидом, рано умер потом из-за этого. У него всё было отбито, буквально всё! Его отпустили. Началась война. Надо было либо расстрелять, либо отпустить. Он так смог дело повести, что его отпустили. Хотя мать ранее ходила к адвокату, и тот сказал: «Расстрел обеспечен». Потому что он сказал в каком-то там обществе, у одной баронессы из бывших, что Сталина надо в мед окунуть, в перьях выкатать и по России провести. На следующий день его взяли. Доброжелателей-то полно. Инвалидом остался... Но был отпущен за отсутствием состава преступления.
Он был военный, конник. А идти в советскую армию для него, думаю, было невозможно.
– Не поддавался осовечиванию?
– Я его там себе не представляю. Он все время думал, где бы найти себе в новой действительности применение. То он книгу писал по эстетическому воспитанию, то какие-то наушники специальные придумал для усиления звука в телефонной будке – неважно автоматы работали, плохо было слышно. Я видел эти его изобретения.
– Вы про Сталина упомянули, а почему Сталина быстро смогли вынести с Красной площади, а в Мавзолее труп все еще лежит?
– Не знаю. Я же не Президент страны. Меня вообще эта тема как-то перестала волновать. Хотите? Пусть лежит. Хотите – еще на каждом перекрестке Ленинского проспекта поставьте этого идола. Я буду все равно разворачиваться и ехать к себе в храм. Я не знаю, что за этим стоит. Когда свобода слова появилась, я всё, что думаю по этому поводу, сказал. Вот, в обществе опять обсуждение... Что там обсуждать?! Что хотите, то и делайте!
– Отец Димитрий, вы почти три десятилетия настоятельствуете в храме Святителя Митрофана Воронежского. Это же новомученик до новомучеников – так же, как многие из них, он сам себя отпевал...
– Да, недаром Максимилиан Волошин назвал Петра I первым большевиком. Хотя, когда я однажды это процитировал, меня один батюшка, кого я люблю и уважаю, за это обругал. Сказал: «Если Император, значит, уже всё!»
– А, освящен!
– Да, освящен по самому своему статусу. У батюшки такой византийский подход.
– Этот византийский подход не сыграл в нашей истории злую шутку?
– Не знаю, я же не историк. Я, можно сказать, приходской священник. Это мой уровень. А те люди, кто читает умные книги, – я перед ними благоговею.
– Чем в контексте взаимоотношений Церкви, общества, личности с властью опыт святителя Митрофана Воронежского мог бы быть сегодня актуален?
– Понимаете, это очень наивно так думать. Представьте себе: человек читает житие, а потом идет и так же делает, как он.
– Мы разве не призваны подражать святым?
– Тогда был XVIII век, а сейчас XXI. 300 лет, условно говоря, спустя будем ему подражать? Сейчас же все другое. Система взаимоотношений другая, отношение к человеку другое. Когда стрельцам головы рубили, Петру Алексеевичу показалось, что медленно рубят, он одну секиру отнял и несколько голов сам отрубил. Сейчас трудно себе представить руководителя страны, кто сказал бы подчиненному: «Так, слушай, дай я сам!» – и начинает головы рубить. Сейчас это не модно. Все сейчас происходит совсем по-другому.
– В каждом времени свои испытания? Как и соблазны.
– Да, а то, что каждый человек, достигший такого духовного уровня, как святитель Митрофан, обязательно будет гоним, иногда до смерти, – это нормальная христианская жизнь.
Новомученик после новомучеников. Самый почитаемый святой
– Отец Димитрий, начиная еще с Распятия Самого Господа, всегда были раскаявшиеся гонители: тот же сотник Лонгин, участвовавший в Распинании. Вообще, в истории Церкви много святых получилось из тех, кто некогда зверствовал и лил кровь или участвовал так или иначе в расправах, а потом покаялся. А у нас из тех почти 2000 новомучеников есть хоть один такой?
– Я лично знал человека, кто был сотрудником НКВД. Там разные были структуры, это была целая система. Когда он понял, что там творится, он положил партбилет на стол своей первичной парторганизации. Это был такой акт покаяния. И с ним ничего не было.
– Так, может быть, если бы все так положили, ничего бы и не было?
– Может быть. Этот человек дожил до пенсионного возраста. Мне показывали его: «Ты знаешь, что это за человек?» Он постоянно ходил в Церковь. Можно сказать, умер в Церкви. Отпевали его. Вот, я лично видел такого человека!
– Такие истории действительно известны. Тот же Николай Евграфович Пестов – из энкавэдешников, покаялся, стал христианским писателем, проповедником. А так, чтобы святым стал – не только очистился покаянием, но и освятился?
– Я не слышал. Но я, может быть, в этом вопросе любитель.
– А к кому тем же наследникам палачей, допустим, можно было бы с молитвой обратиться – все-таки обычно ищут же тех, кто знает, каково преодолевать именно тяжкий опыт.
– Мне, чтобы обратиться с молитвой, вообще достаточно одного Господа Иисуса Христа. В Нем вся полнота.
– Кроме греха. А может быть, до такого прославления надо еще дорасти? Не сразу же даже верующему человеку дается как раз выстраданная новомучениками заповедь о любви к врагам? Может быть, надо еще научиться именно этому их подвигу хотя бы в повседневной жизни подражать, так, собственно, и выражая свое почитание новомучеников?
– Мне самому кажется, очень было бы правильно, чтобы в каждом храме, где служили новомученики, обязательно бы их почитали. В храме Святого Григория Неокесарийского на Полянке вообще целый собор новомучеников.
– Там же служил и ваш прадед, священномученик Василий?
– Да, там вообще в 1930-е годы сосредоточилось всё духовенство Замоскворечья, кто лишился прихода из-за закрытия храмов. Более двух десятков из служивших там священников – новомученики. Таких много соборов новомучеников можно насчитать. Есть, допустим, новомученики-афониты – это выходцы с Афона, кто пострадал на территории России в эти смутные времена. Их около 10 человек известно. Это было бы замечательно, чтобы в том месте, где они родились, служили, пострадали, знали бы о них, читали бы их жития, поклонялись их мощам у алтаря. Что в этом плохого? Я бы вообще всех канонизовал, даже не задумываясь особенно. Конечно, обязательно нужны исследования, но сами их страдания не могут не вызывать благоговейного отношения.
Это как с Женей Родионовым. У нас по правилам канонизации должно быть всенародное почитание.
– Оно есть!
– Храмы строят?
– Строят! Крестные ходы ходят?
– Ходят! Постоянное богослужение совершается на его могиле.
– Патриотические клубы по всей стране открыты его памяти. Мальчишки в них занимаются.
– Кинофильмы снимают?
– Да! Стихи, песни пишут.
– Картины!
– Даже иконы уже.
– Скульптуры изготавливают?
– Да.
– Ни один святой у нас так не прославляется, как Евгений Родионов.
– А почему? Чем он так близок оказался всем?
– Не знаю. Я всем привожу в пример Димитрия Ивановича Донского, кого канонизовали через 600 лет.
– Это еще дожить надо, кто знает, сколько отпущено…
– Мне кажется, в нашу эпоху было бы уместно Женю Родионова прославить. Мальчик отказался снять крест. Он, конечно, был невоцерковленный и все прочее. Но это страстотерпец нашего времени. Конечно, он такой не один. Но он стал таким символом! А мама его? Любовь Васильевна! Да, она же раз 70 в Чечню ездила. У нас ни один офицер столько командировок в этот трудный регион не совершил. Ее Патриарх Алексий II орденом наградил, отметил ее труды. Сама она женщина героическая, я ее очень хорошо знаю, люблю, почитаю. С одной стороны, сам факт канонизации для самого почитаемого – это, в общем, не очень важно. Это необходимо нам.
Жизнь христианская продолжается
Священномученик Владимир Медведюк
– На своем личном опыте, опыте своей общины, могли бы рассказать, почему прославление необходимо нам самим?
– Допустим, у нас на приходе предыдущий настоятель, отец Владимир Медведюк, – исповедник, мученик, многодетный отец, красавец, замечательный проповедник, к кому пол-Москвы съезжалось на проповеди. Это простой крестьянский сын, родившийся на Холмщине, в Восточной Польше, тогда это была Россия. Он в свое время и Беломорканал строил, и за 101-й км его потом сослали. Он в Троицком храме в селе Язвище Волоколамского района служил – в том селе, где родился преподобный Иосиф Волоцкий. Оттуда его взяли и расстреляли. Мы и с его дочкой знакомы. Сынок ее, внук его, протоиерей Сергий Поляков, служит в Москве настоятелем храма Живоначальной Троицы в Воронцове.
Так вот, наш священномученик Владимир Медведюк очень хорошо влияет на весь наш приход. Это просто чувствуется, как все преображается от того, что в общине его память чтится, икона его висит, что мы все вместе празднуем день его памяти. Это все очень замечательно на всех нас отражается. Для воспитания народа в христианском духе крайне важно, чтобы каждый храм прославил, помнил и чтил своего новомученика.Я просто безмерно счастлив и тем, что прадеду Василию храм построили в Конькове, службы идут, и тем, что у нас на приходе небесный покровитель – новомученик Владимир Медведюк. Через них мы очень много получаем! Приобщаемся к целому пласту истории России, в ее очищенной, новомученической линии наследования. Для воспитания людей это чрезвычайно много значит. Вот оно, наше сокровище! Это не Митрофан Воронежский, чьему подвигу уже 400 лет. Хотя это тоже целая поучительная история, как его храм появился у нас в Москве, возрождался.
– В чем поучительность?
– Елизавета Феодоровна основала здесь приют и на деньги благотворителя Митрофана Семеновича Грачева построила храм, который освятили в честь его небесного покровителя. Потом вдова устроила там склеп супруга-ктитора. Когда в 1934-м году храм закрыли, гроб с телом был перенесен на Немецкое кладбище. Теперь мы каждый год служим на его могиле в день его памяти панихиду. Разве плохо? Замечательно! Жизнь христианская продолжается! Мы не с Луны упали. Вот наши мученики, вот наши строители, вот наш архитектор Георгий Кайзер, кто нарисовал этот храм. Мы всех помним! И всё продолжается!
– Известно, что у потомков святых есть какая-то миссия в этом мире. Как-то это ощущаете?
– Я про это ничего не знаю. Вот сынок отца Алексея Мечева – он тоже святой, мученик. Но бывает по-разному. Миссия священнического служения – разве мало? Вхожу в Комиссию по новомученикам. В семье следующему поколению передал любовь к новомученикам, дочка моя занимается этой темой, я считаю, виртуозно.
– Чувствуете помощь предков-новомучеников?
– Каждый день.
– В чем она выражается?
– Во всем. Представьте себе храм Крестовоздвиженский в Алтуфьево – самый далекий от моего дома, а я на первый свой приход попадаю именно туда (советская власть так старалась облегчить жизнь священников). И это как раз оказывается тот самый храм, где три поколения священников Смирновых служили, и служил бы и четвертый, и пятый Смирнов и т.д. Но умер достаточно молодым отец моего прадеда Василия Павловича, а он остался подростком и сразу не мог наследовать место у престола, потом уже поступил в семинарию на государственный кошт, но на место его почившего отца Павла уже назначили другого священника.
– Каково вам было начинать свой священнический путь в месте служения прадедов?
– А я даже не знал этого! Меня назначили, мне 30 лет, я бодро взялся за дело. Потом поехал к двоюродной бабушке и спрашиваю у нее: «А где служил отец Василий Павлович?» Она отвечает: «Там-то и там-то». – «А отец Павел?» А она вдруг и говорит: «А отец Павел... село такое есть, Алсуфьево (так она сказала), рядом с Москвой. Там маленький очень храмик Крестовоздвиженский на берегу большого пруда». Я говорю: «Нина Васильевна (она дочка Василия Павловича)! А вы знаете, я там служу теперь?» – «Да ты что?!!»
– Потом вы еще служили в храме Святителя Николая в Заяцком, где настоятельствовал уже ваш прадед-священномученик Василий?
– А в Николо-Заяцкий храм меня уже владыка Арсений (ныне митрополит Липецкий и Задонский – прим. О.О.) определил.
– То есть тут уже заранее было известно, что это место служения прадеда?
– Да, после окончания семинарии, когда место отца было уже занято, Василий Павлович долгое время был законоучителем. Его, прирожденного педагога, детки очень любили. Но затем, по ходатайству родственников (некоторые из них были настоятелями храма Христа Спасителя, Успенского собора Кремля), он и получил сначала место псаломщика в храме Николы-Заяицкого, не оставляя учительства, потом был в Кремле рукоположен, со временем стал настоятелем, был награжден митрой, – в общей сложности, прослужил в этом храме около 40 лет. А в наше время там довелось 10 лет настоятельствовать мне.
Там до этого служил мой духовный сын, отец Александр Короленков, который в 2000-м году погиб на море, а это был как раз год прославления прадеда. Было некого ставить настоятелем, и владыка Арсений предложил мне: «Возьми и этот храм». Для меня это очень счастливое время служения, там тоже мне всё постоянно напоминало о предках, о прадеде. Там даже была одна прихожанка, Елена Алексеевна Мамонова, кто помнила его. Мы с ней беседовали, эти воспоминания оказались очень ценными, мы опубликовали их. Домик, где жил Василий Павлович и родился мой дед, сохранился, он выходит на набережную. Знаете, как «Московский дворик» у Поленова – вот так же и там, очень приятная обстановка. Конечно, я постоянно чувствую помощь моих предков. Сначала меня отправляют в мой родовой храм... Это что? Как большевички говорят, «совпадение», что ли?! Нет, это всё Промысл Божий! Я же даже сам не знал! А вот отправился к Нине Васильевне, чтобы просто поговорить. Я ее, конечно, помнил по детству, но потом как-то с ней не общался. И вот обратился! Мне потом от нее на память достался письменный стол. А еще она мне подарила памятный знак 300-летия династии Романовых.
– Отец Димитрий, что-то изменилось после канонизации прадеда священномученика Василия в 2000-м году? Вы же уже могли – как бы так сказать – официально молиться ему, обращаться к нему уже как к святому.
– Да вроде нет, так чтобы особо. Радость, конечно, была огромная! Я же был на прославлении. Это событие, я считаю, величайшее! Тогда же одновременно прославили множество новомучеников – около тысячи сразу.
– Это только поименно известных! А прославлен же целый сонм святых: явленных и не явленных, но ведомых Богу.
– Да еще и с Государем Императором! Прадеда и повязали за то, что он сказал: «Скоро в России будет Царь!»
– Да, теперь у нас в России святой Царь!
– Наивно, конечно, несколько. Сама канонизация новомучеников в 2000-м году состоялась на праздник Преображения. А в Николо-Заяцком храме главный придел Преображения Господня – это был престольный праздник! Это такое мощное было событие – прославление новомучеников. 20 лет прошло, а как будто все только вчера было. Само торжество переживалось очень глубоко и сильно. А так, чтобы что-то изменилось, не сказал бы.
Я знаю достаточно много людей, кто жизнь за Христа отдал. Сейчас просто какая-то пауза с прославлением возникла.
– С чем она связана?
– Я не знаю. У меня нет никакой возможности на это влиять. Но мнение высказать я могу. Эпохи меняются, мнения меняются, всё меняется. Таких, как я, у кого в семье мученики, наверно, 80% нашей страны.
Отец Димитрий Смирнов всегда говорил, что у него 50 (и более) детей. Основал три приюта, многим помогал
– Этим и спасаемся?
– Конечно. А какие-нибудь бедные крестьяне, кого в Сибирь свезли и там бросили в ноябре, и из всего поезда 8% к апрелю выжили, – что это, не мученики, что ли? Мы священномучеников выделяем просто потому, что мы люди церковные, а так весь наш народ – это народ-страдалец. Какой там «агрессор»?! Это настолько подло, что меня это даже не возмущает. Это все равно что говорить: русские все – воры. Когда в Америке веерно отключают свет – все магазины тут же ограблены. И где вся эта хваленая их «юридическая грамотность»? У нас на Севере целыми областями отключали, и ни один магазин не был ограблен. Вот тебе на! Ерунда все эти наговоры! Факты говорят о другом.
У нас народ – хороший. Только он педагогически и церковно запущенный. И Церкви не дают тех возможностей, с которых может начаться народное просвещение. Как только мы хотим что-то сделать... «А вот, если из Кабардино-Балкарии будет девочка, а вы там будете Закон Божий преподавать», – говорят. Если родители не хотят, чтобы их детей научили курить в их школе, они переводят детей в другую, где директор за этим следит. Поэтому, если родители девочки не хотят, чтобы девочка знала, в чем суть основ православной культуры, переведите вы девочку в кабардино-балкарскую школу. Сделайте, потрудитесь! Я же сделал школу. Уже почти три десятилетия существует. Почему родители девочек и мальчиков из Кабардино-Балкарии не могут создать школу? Есть еще и домашнее воспитание. Пожалуйста! Кабардино-балкарский язык, математика, матанализ, квантовая физика. Пожалуйста! Какие проблемы?! Почему, если кому-то что-то там чуть-чуть вдруг стало некомфортно, то русские должны быть сразу же угнетены?! Почему русский человек сразу обязан ужиматься?
– Широк русский человек...
– Не знаю, мне многое непонятно. Не будет русских – не будет и кабардино-балкарцев.
– Как сегодня советским, постсоветским и т.д. людям, после всех этих экспериментов над Россией, вновь стать русскими? Восстановить державное сознание?
– Я не знаю, как восстанавливается сознание. Но наше государство создала Церковь. Императоры наши проникались Православием и служили Богу. Поэтому Бог дал нам столько всего, чего дал. Откликнулся Господь на усилие Государей и народа, и вот такая получилась шестая часть суши, набитая всякими драгоценностями, как мешок. Одним этим могли бы жить. Но вот, к сожалению, всякие либералистические предрассудки мешают тому, чтобы страна полностью расправила плечи. Вот сейчас очень удобный момент. Все «друзья» показали свои клыки. И потом: они все трусы! Тоже надо этот фактор использовать! А то от них провокация-провокация-провокация! Вот так действуют только трусы. И надо этот психологический фактор тоже использовать. Я думаю, ни одного в руководстве страны человека нет, кто был бы глупее меня. Поэтому я всю свою жизнь занимаюсь тем, чем занимаюсь. А жизнь-то христианская – она всегда продолжается!
Беседовала Ольга Орлова
Православие.ru
