Только в 2022-м году со следственного дела Ивана Михайловича Крестьянкина был снят гриф «секретно», что позволило точнее представить себе путь исповедничества архимандрита Иоанна. Мы умышленно не называем имен и фамилий людей, которые давали обвинительные показания против отца Иоанна и подписывали репрессивные документы, дабы не навлекать на них осуждение.
11 апреля 1950 года иерей Иоанн (Крестьянкин) отметил свой 40-летний юбилей. Осенью того же года исполнялось 5 лет его священнического служения. Но этот юбилей отец Иоанн встретил уже в лагере. Как и почему он оказался заключенным?
Батюшка был арестован в ночь с пятницы на субботу, с 28 на 29 апреля[1]. В постановлении об аресте сказано:
«КРЕСТЬЯНКИН И. М. является антисоветски настроенным церковником. Во время чтения проповедей на религиозные темы среди верующих систематически открыто распространяет клеветнические измышления на советскую действительность. Выдавая себя за ‟прозорливого” и ‟исцелителя”, КРЕСТЬЯНКИН группирует верующих, и особенно молодежь, которых обрабатывает в реакционном направлении, разжигая в них религиозный фанатизм. Враждебная деятельность КРЕСТЬЯНКИНА подтверждается показаниями свидетелей (имена). На основании изложенного — КРЕСТЬЯНКИНА Ивана Михайловича подвергнуть аресту и обыску.
ПОМ НАЧ I ОТД 2 ОТДЕЛА 5 УПР МГБ СССР МАЙОР подпись;
НАЧАЛЬНИК 2 ОТДЕЛА 5 УПРАВЛЕНИЯ МГБ ССР ПОЛКОВНИК подпись;
«СОГЛАСЕН» — НАЧАЛЬНИК 5 УПРАВЛЕНИЯ МГБ СССР ПОЛКОВНИК подпись».
Между 4 и 5 часами утра 29 апреля 1950 года на квартиру к отцу Иоанну по адресу: Большой Козихинский переулок, дом 26, квартира 1 — пришли подполковник и капитан МГБ. Они начали производить обыск, который длился до 11 часов дня. Кроме военных, при обыске присутствовали понятые — дворник и управдом.
Было «изъято для доставления в МГБ СССР следующее:
- Паспорт VII-СУ № 723203 на имя Крестьянкина Ивана Михайловича,
- Документы (справки и удостоверения) старые на имя Крестьянкина И. М. 27 шт.
- Учебные конспекты Крестьянкина И. М. по дисциплинам духовной академии — 17 папок.
- Письма разные — 21 шт., на 32-х листах.
- Записные книжки с разными черновыми записями по духовенству — 4 шт.
- Фотокарточки разных лиц — 27 шт.».
Также в описи имущества значатся «крест священ. нагрудный белого металла 1; книги церковные разные 347 шт., старые».
Из дела
По прибытии в Лубянскую тюрьму произвели личный обыск и сняли с отца Иоанна нательный крест, о чем в деле имеется квитанция № 504.
Первый допрос состоялся сразу, в день ареста, 29 апреля. В протоколе записано:
«Вопрос:
— Вы арестованы за проводимую вами антисоветскую работу. Намерены ли вы об этом правдиво рассказать следствию?
Ответ:
— Я следствию буду показывать только правду. Однако о проводимой мною антисоветской работе рассказать ничего не могу, т.к. я не могу вспомнить таких фактов в моих действиях и поступках, которые могли бы быть расценены как преступления».
Подпись под первым допросом
Следующий допрос состоялся только 5 мая, после «майских праздников» — выходных для следователя дней. Второй допрос длился с 22:30 до 2:55. Для трех с половиной часов ночного допроса протокол на удивление короткий. Приводим его полностью.
«Вопрос:
— На допросе 29 апреля 1950 года вы неискренне вели себя на следствии, не рассказав о совершенных вами преступлениях. Предлагаем это сделать сегодня.
Ответ:
— Я и сегодня ничего не могу показать о совершенных мною преступлениях, т.к. в своих действиях и поступках никогда не усматривал ничего преступного.Вопрос:
— Неверно. Вы арестованы за конкретные преступления антисоветского характера. Предлагаем показывать правду.
Ответ:
— Прошу мне верить, что на следствии я буду правдив, но преступлений антисоветского характера я не совершал, и показывать мне об этом нечего.
Вопрос:
— Установлено, что вы среди прихожан церкви, где являлись священником, неоднократно при отправлении религиозных обрядов высказывали клеветнические измышления на советскую действительность. Покажите об этом.
Ответ:
— Я, как священник, в силу своего служебного долга, отправлял религиозные обряды, однако никаких клеветнических измышлений на советскую действительность при их отправлении не возводил.
Вопрос:
— Вы лжете. По вашему делу допрошено целый ряд свидетелей, которые изобличают вас в том, что сан священника вы использовали не только для отправления религиозных обрядов, но и для проведения антисоветской агитации среди верующих. Показывайте правду.
Ответ:
— В мое сознание никогда не входила мысль, чтобы сан священника использовать для проведения антисоветской агитации среди верующего населения, и не думаю, чтобы верующие, которые посещают церковь, где я совершал богослужения, могли показать, что я когда-либо при отправлении религиозных обрядов допускал антисоветские выпады. Я прошу следствие это мое заявление проверить путем допроса моих сослуживцев по церкви — священников: М., Я. и диакона Я., которые всегда присутствовали при отправлении мною богослужения и в отношении меня ничего предосудительного сказать не могут.
Допрос окончен».
Подпись под вторым допросом
Отец Иоанн еще не знал, что и священник Д.Я., и диакон В.Я. дали на него обвинительные показания как свидетели.
Как провел отец Иоанн первые дни в тюрьме? Подвергался ли он побоям и другому давлению следствия? Если сравнить фотографию, сделанную через некоторое время после рукоположения батюшки, всего за 4 года до описываемых событий, с фотографией из следственного дела, то видна существенная разница. За первые сутки ареста батюшка постарел не меньше, чем на 10 лет.
О том, что отец Иоанн подвергался давлению следствия, косвенно свидетельствует его подпись под протоколами допросов. Зная аккуратность и пунктуальность отца Иоанна, его каллиграфический ровный почерк, который он сохранил до глубокой старости, нельзя не заметить, что подпись под протоколом второго и последующих допросов поставлена дрожащей рукой измученного человека.
Сам отец Иоанн очень редко и неохотно вспоминал о годах заключения. О пребывании в тюрьме, под следствием он не говорил никогда. Составить представление о том, что батюшка пережил в период следствия, можно по воспоминаниям Владимира Рафаиловича Кабо. Юноша-студент Владимир Кабо почти в то же время проходил тюремные мытарства, а потом оказался с отцом Иоанном в Каргопольлаге.
Из тюремных воспоминаний В. Р. Кабо[2]:
«В 10 вечера — отбой. Ложусь в постель, руки — поверх одеяла: чтобы под одеялом не вскрыл себе вены. Не успеваю уснуть под ярким светом лампы — грохот замка, входит надзиратель с бумагой. На допрос!
Ведут в следственный корпус. Длинный коридор, высокие двери, за одной из них — мой следователь... В пятом часу утра уводят в камеру. Снова ложусь. Едва засыпаю — подъем. 6 часов. И в течение всего дня то и дело приоткрывается щиток круглого отверстия в двери камеры, и глаз надзирателя зорко следит, чтобы глаза людей в камере до отбоя не закрывались ни на минуту. Чуть отвернешься или прикроешь глаза, положив книгу на колени и делая вид, что читаешь, — кормушка распахивается со звуком выстрела. Откройте глаза! Не отворачивайтесь!..
Отбой, и опять — допрос до утра. И так — каждую ночь, много ночей подряд. А там — все то же. Признавайся в том, что вел антисоветские разговоры со знакомыми, с друзьями... А с бессонницей приходит физическое и психическое истощение. Иногда откуда-то доносятся чьи-то дикие крики — и внезапно смолкают, как если бы кричавшему зажали рот...».
На Ивана Михайловича Крестьянкина дали обвинительные показания три свидетеля:
- «Я.Д.В. — священник церкви села Измайлово, 1881 года рождения, 69 лет. Имеет два высших образования: юридическое и духовное. Судимости не имеет. Арестовывался в 1919-м году за сокрытие церковных ценностей, освобожден за недоказанностью. Женат. О детях сведения не указаны».
- «Я.В.А. — диакон церкви в селе Измайлово, 1904 года рождения, 46 лет. Разведен в 1929-м году. Отец четверых дочерей: Нина — 11 лет, Зоя — 19 лет, Любовь — 24 года и Клавдия — 25 лет».
- «М.М.А. — певчая церкви села Измайлово, 1916 года рождения. 34-х летняя женщина, вдова, мать двоих сыновей — Виталия 14-ти лет и Вячеслава 8-ми лет, которые находятся на ее попечении».
Священник Д.Я. показывал:
«Антисоветские измышления Крестьянкина сводятся к следующему: ‟В древние времена христиане строили свою жизнь на любви друг к другу, к своим ближним, к Христу, а в настоящее время вся наша жизнь проходит в пороках. У нас повсюду обман, ложь и предательство. Люди без стыда и совести предают друг друга. …Молодежь наша развращена. У нас поругано и обесчещено таинство брака и акт рождения детей. Мы видим повсюду пьянство и распущенность. Какое падение морали и нравов! И все это потому, что сеется безбожие, что люди забыли Бога. Не обольщайтесь земными благами, не бойтесь жизненных испытаний, будьте твердыми в вере, несмотря на то, что вам ставятся всякие преграды…”. Мне известно от сослуживцев, что Крестьянкин совершает нелегальные обряды Крещения на квартире у проживающей по Первомайской улице /в селе Измайлово/ схимонахини Марии».
Впоследствии на допросах от отца Иоанна будут добиваться показаний против монахини Марии, но он не скажет ни одного слова, компрометирующего ее.
Диакон В.Я. свидетельствовал:
«В моем присутствии, читая проповедь о ‟Прощеном воскресении”, Крестьянкин высказал антисоветские измышления: ‟Наши дети перестали верить в Бога, не слушаются своих родителей, стали распущенными и развращенными. Все это потому, что сейчас время такое, что детям прививается безбожие…”. Крестьянкин своими проповедями, в которых открыто, в церкви высказывает антисоветские клеветнические измышления, привлекает большое количество верующих, особенно фанатиков. Они о Крестьянкине говорят как о смелом пастыре и проповеднике, который не боится пострадать за веру перед Советской властью, и называют его ‟вторым Иоанном Кронштадтским”. Кроме того, о Крестьянкине верующие говорят, что я неоднократно слышал, как о ‟прозорливом” предсказателе будущего. Он группирует вокруг себя молодых девушек, с которыми проводит беседы и обрабатывает их в реакционном церковном направлении. Больше о Крестьянкине сказать ничего не имею».
Певчая М.М. показывала:
«В июле или августе месяце 1949 года, заканчивая читать одну из проповедей в церкви с. Измайлово, Крестьянкин стал клеветать, что Советская власть якобы вела гонение на Церковь. Он перед верующими говорил: ‟Братья и сестры! Мы с вами переживаем такое время, когда нашу Церковь хотели низвергнуть, хотели прекратить ее существование. Но Церковь Православную не удалось закрыть тому, кто хотел это сделать (под этим Крестьянкин подразумевал Советскую власть). Церковь наша восторжествовала. Она снова открыта. Она живет и будет жить в веках, несмотря ни на какие преграды. Врата адовы не одолеют Церковь”».
Со свидетелями было положено проводить очные ставки. В следственном деле отца Иоанна есть протоколы только о двух очных ставках — со священником Д.Я. и певчей М.М. Спрашивается, почему отсутствует протокол встречи с третьим свидетелем — диаконом В.Я. Не был ли отец диакон именно тем человеком, о котором упомянуто в книге Татьяны Сергеевны Смирновой «Память сердца»:
«Когда на очную ставку-свидание был приглашен священник[3], выполнявший особые поручения органов, батюшка с искренней радостью бросился целовать собрата. А тот, согласившийся работать двум господам, не выдержал болезненного укора совести, выскользнул из объятий отца Иоанна и, потеряв сознание, упал к его ногам».
По всей видимости, поэтому очная ставка с отцом диаконом не состоялась.
Двое других свидетелей и на очных ставках уверенно подтверждали свои показания. Чтобы не подводить своих обвинителей, отец Иоанн «частично признал свою вину» в том, что «некоторые его высказывания могли быть восприняты слушателями, как антисоветские».
Казалось бы, что такого? Мы видим, что свидетели говорили об отце Иоанне почти правду. Но именно на основании показаний свидетелей было принято постановление об аресте, на них основывалось следствие, эти показания стали и основанием для приговора.
В обвинительном заключении сказано:
«Следствием установлено, что КРЕСТЬЯНКИН, в силу своих антисоветских настроений, используя сан священника, на протяжении ряда лет среди религиозно настроенных лиц проводил антисоветскую агитацию. …В проведении антисоветской агитации изобличается показаниями свидетелей: М.М.А., Я.Д.В., Я.В.А., очными ставками с двумя первыми, вещественными доказательствами и материалами МГБ СССР».
6 сентября 1950 года Особое Совещание при Министре Государственной Безопасности Союза ССР вынесло приговор:
«КРЕСТЬЯНКИНА Ивана Михайловича за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на СЕМЬ лет».
6 сентября 1950 года, после четырех месяцев и недели следствия, Особое Совещание при министре Государственной Безопасности Союза ССР приговорило Ивана Михайловича Крестьянкина к «заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на СЕМЬ лет» по статье 58.10 ч.1 — за антисоветскую агитацию. Еще через месяц, 10 октября, отец Иоанн был отправлен этапом для отбытия срока наказания в Каргопольлаг МВД, на станцию Ерцево Северной железной дороги
Справка, выданная в Лефортово заключенному И.М. Крестьянкину
После вынесения приговора отца Иоанна отправили в Лефортово, где измученному четырьмя месяцами тюрьмы, допросов и пыток человеку, которого еще за 10 лет до этого не взяли в армию из-за очень плохого зрения, выдали следующую справку:
«СПРАВКА
Дана санчастью Лефортовской тюрьмы НКГБ СССР в том, что при освидетельствовании состояния здоровья заключенного 1910 г. р. Крестьянкина Ивана Михайловича оказалось, что он практически здоров, к физическому труду годен».
Это значило, что отец Иоанн мог быть направлен на любые работы, в том числе на лесоповал.
Воспоминаний отца Иоанна об этом периоде его жизни не сохранилось. Сколько-нибудь объективную картину можно составить по воспоминаниям других узников Каргопольлага того времени. Вот что вспоминает В.Р. Кабо:
«Лесоповал — вот главное, чем занимались невольные обитатели Каргопольлага. На десятки, быть может, сотни километров от Ерцева тянулись в разных направлениях, через леса и топи, нити железных дорог, а к ним, как бусины, были привязаны ОЛПы — отдельные лагпункты — обнесенные высокими заборами жилые зоны, с бараками для заключенных внутри. Вокруг каждого такого ОЛПа разбросаны были делянки, где пилили, валили и разделывали лес, где заготовленный лес трелевали к железной дороге и там грузили на платформы. Это был тяжелый физический труд, все больше ручной»[4].
Работал ли отец Иоанн на лесоповале? Сведений об этом не сохранилось. Возможно, работал 2–3 месяца, на износ, пока находился в Ерцево. В какое время его отправили из Ерцево на ОЛП 16 — неизвестно. Это было в конце 1950 или в начале 1951 года. Только с ОЛП 16 наладилась регулярная переписка отца Иоанна с духовными чадами. Большая часть писем отца Иоанна из заключения[5] сохранилась, по ним отчасти можно составить представление о его жизни в лагере.
Самое раннее из датированных писем — от 30 марта 1951 года — отправлено с ОЛП 16. Отец Иоанн пишет:
«Дорогие мои: М[атрона] Г[еоргиевна] и Г[алина] В[икторовна][6]! Шлю вам Божие благ[ословение] и сердечный привет. Спешу, дорогие мои, выразить вам искрен[нюю] сердечн[ую] благодарность за всё-всё доброе, сделанное вами в тек[ущем] месяце. Три посылки и з[аказная] бандероль получ[ены] полностью и своевременно. В этом добром деле проявлена посильная любовь к ближнему в минуты ощущения им крайней нужды, т.е. тогда, когда требовалась моральная и материальная поддержка со стороны других сочувствующих людей. За все ваши труды Господь воздаст вам сторицею. До мая м[еся]ца убедительно прошу вас мне больше ничего не присылать, т.к. всё необходимое у меня имеется».
О том, что приходилось примерно в те же годы переживать на ОЛП Каргапольлага, вспоминает сценарист Валерий Семёнович Фрид:
«Кормежка и на нашем благополучном лагпункте была никудышная: жиденькая кашка из гороха или же из магара, несортового проса, суп из иван-чая — изобретение отдела интендантского снабжения… В суп закладывалась и крупа — ‟по нормам ГУЛАГа”: ‟Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой” — так описывал это блюдо лагерный фольклор. По тем же нормам зеку раз в день полагалось мясо или рыба. Чаще всего это был маленький, с пол-спичечного коробка, кусочек соленой трески. А если ни трески, ни мяса на складе не было, заменяли крупой: сколько-то граммов добавляли в кашу»[7].
В письмах отца Иоанна из заключения содержится немало бытовых просьб, но они практически никогда не касаются пищевых продуктов. В том же письме от 30 марта 1951 года отец Иоанн пишет:
«Сообщите о возможности присылки заказным наложен[ным] платежом 500–1000 л. (т.е. сколько только представится возможным) копиров[альной] бумаги для бухгалтерии, с прилож[ением] счета для оплаты. Прошу прощения за подобного рода нагрузки, которыми утруждать вас больше не стану, т.к. выполнение их требует много сил и времени. За всё сделанное уже вами я остаюсь в большом долгу, который не знаю и когда, и чем я буду погашать. Точный адрес, по которому следует послать к[опировальную] бумагу, конечно, хорошего качества, я должен сообщить вам по получении от вас ответа о возможности её купить. Обо всем этом просил меня гл[авный] бухг[алтер] нашего учреждения, т.к. в этом вспомогат[ельном] канц[елярском] материале ощущ[ается], ввиду отсутствия его в продаже на месте, недостаток, а расходуется его довольно много…
Сплетите один шнурочек и пришлите вместе с изображ[ением] (речь идет о нательном крестике). В настоящее время я здоров, и у меня всё обстоит благополучно, чего от души желаю вам и всем-всем знакомым и помнящим меня н[едостойно]го».
Из этого письма можно сделать вывод, что в то время отец Иоанн уже был сотрудником лагерной бухгалтерии. Что значила для заключенного работа не на лесоповале, становится ясным из воспоминаний В.Р. Кабо:
«Хотя и мне пришлось испытать [в Ерцево] тяжесть труда на лесоповале в зимние морозы, от зари до зари, — все же большую часть отмеренного мне срока я провел в иных условиях. И это, вероятно, решилось в тот день, когда я вступил на землю 16-го лагпункта и тут же был направлен в барак для административно-технического персонала»[8].
В бараке для административно-технического персонала юноша-студент Владимир Кабо и познакомился с отцом Иоанном, о котором оставил подробные воспоминания. Свидетельство очевидца дает ясное представление о том, каким был и как жил отец Иоанн в Каргапольлаге.
Из воспоминаний Владимира Рафаиловича Кабо (1925–2009)[9]
Барак наш был таким же, как и другие. Внутри, по обеим сторонам длинного прохода, — двухэтажные нары-вагонки, тумбочки между ними. Под потолком — голые электрические лампочки, черная тарелка радиорепродуктора — голос Москвы звучал почти непрерывно.
В этой обстановке… я и встретил впервые Ивана Михайловича Крестьянкина. Я навсегда запомнил, как он шел своей легкой стремительной походкой — не шел, а летел — по деревянным мосткам в наш барак в своей аккуратной черной куртке, застегнутой на все пуговицы. И обликом, и поведением он резко отличался от остальных заключенных. У него были длинные черные волосы — заключенных стригли наголо, но администрация разрешила ему их оставить, — была борода, в волосах кое-где блестела начинающаяся седина. Его бледное тонкое лицо было устремлено куда-то вперед и вверх. Особенно поразили меня его глаза — вдохновенные глаза духовидца…
Иван Михайлович — так звали его в нашем лагерном быту, так звал его и я — поселился рядом со мной, на соседней ‟вагонке”. Мы быстро и прочно сблизились, и я узнал, что до ареста он был священником одного из московских православных храмов.
…Благодаря отцу Иоанну я прочитал в лагере Библию. Это он дал мне эту великую книгу, и я прочитал ее всю, полностью, от первой до последней страницы…
Конечно, мы питались не только духовной пищей. Долгое время мы с Иваном Михайловичем даже ели вместе, — а в лагерных условиях это свидетельствовало о большой близости и взаимной симпатии. Отчасти этому способствовало то, что оба мы получали регулярные посылки — я от родителей, а отец Иоанн, вероятно, от бывших своих прихожан.
Как я помню, работал отец Иоанн в бухгалтерии. Бухгалтером он был и в миру. Необычайно добросовестно относился он к любому делу, к которому призывала его жизнь; таким я наблюдал его и в лагере.
Этот необыкновенный человек обладал способностью привлекать людей, возбуждать к себе любовь. И это потому, что он сам любил людей. Когда он говорил с вами, его глаза, все его лицо светились, излучали любовь и доброту, а в словах звучали внимание и участие. Немного, вероятно, найдется людей, в которых с такой полнотой и силой проявилась бы глубочайшая сущность христианства, выраженная в простых словах: ‟Бог есть любовь”. Любовь к Богу и к людям — вот что определяло все его поведение, вот о чем говорил он весь, летящий, устремленный вперед.
Поздравительное письмо с Рождеством Христовым, написанное из ОЛП-16
Он не был проповедником. Через него действовала Божественная сила. Вот почему он как бы весь светился — такое впечатление он производил на меня и, вероятно, на других людей, окружавших его в лагере. Это была сила харизмы, благодати, сосудом которой он был и себя ощущал.
Такой человек, такой священник в те годы был обречен на то, чтобы оказаться в тюрьме и лагере. Он был слишком притягателен там, на воле, и власти попытались пресечь его влияние на людей.
Отец Иоанн был христианином в полном значении этого слова. Для него не было ‟ни эллина, ни иудея”(Кол. 3, 5). Расовые и национальные различия не имели для него значения. Ксенофобия, шовинизм были глубоко ему чужды. В каждом человеке он видел, прежде всего, человека, стремился разглядеть в нем не его телесную и даже не его душевную, а его духовную природу — то, что делает человека одноприродным с Богом. Достоинство человеческой личности было для него высшей ценностью. Еврей был для него таким же близким человеком, как и человек любой национальности… Первые христиане были людьми многих национальностей. Христианство открыто всему миру, и эту открытость нес в себе отец Иоанн.
Человека, способного принять и понести в себе Божественный свет, он видел и в закоренелом преступнике. И в этом отношении не было для него различий между людьми. Эту черту отца Иоанна я наблюдал много раз, видел, с какой открытостью, любовью он говорит с профессиональным вором, может быть, с человеком, несущим на себе тяжелый груз прошлых преступлений. В этом был, как я думаю, величайший смысл его пребывания в лагере.
Отцу Иоанну были свойственны деликатность, интеллигентность, большая внутренняя культура. В его манерах было что-то от старого русского интеллигента. Замечательной особенностью его душевного склада было чувство юмора, любовь к шутке. К шутке, лишенной язвительной насмешки, сарказма. Его шутки никого не задевали, не обижали. Эта черта вообще свойственна людям душевно чистым. Способность беззлобно шутить, смеяться — сродни гениальности…
Вспоминается его реплика, связанная с лагерным обедом в ‟коммерческой” столовой, где можно было пообедать за деньги.
— Иван Михайлович, что сегодня в столовой?
— Беф-мирантон и соус пикан.
Отец Иоанн не был человеком ‟не от мира сего”. Было бы ошибкой утверждать, что он был чужд политике. Он не был и не мог быть равнодушен к происходящему в мире, в собственной стране. Но и политику, и вообще дела земные он понимал в каком-то высшем смысле, смотрел на них sub specie aeternitatis[10] — в отношении к Богу и вечности.
…После смерти Сталина в лагерном режиме начало что-то меняться. И тогда Иван Михайлович покинул наш барак. Ему и еще одному заключенному, немолодому уже человеку, разрешили поселиться в землянке, вырытой — не помню уже, кем и когда — на территории лагеря. И они жили теперь в этой землянке вдвоем.
Однажды отец Иоанн пригласил меня к себе. Я спустился по нескольким ступенькам вниз и увидел небольшую комнату, слабо освещенную через окошко под самым потолком. Стены обшиты деревянными плахами, двухэтажные нары, столик, покрытый скатертью, тумбочка. Икон не помню — думаю, на стенах их не было, чтобы не волновать начальство. Необыкновенная чистота, порядок, уют. Надо сказать, что Иван Михайлович всюду, в каких бы условиях он ни находился, умел создать вокруг себя особую атмосферу опрятности, чистоты, благолепия. То, что я увидел, была настоящая подземная келлия — явление в условиях советского лагеря поразительное.
Но недолго суждено было ему жить в этих условиях. В конце сентября 1953 года его внезапно увезли. Я писал об этом родителям в начале октября и снова в письме от 23 октября 1953 года:
«Я писал вам об отъезде Ивана Михайловича Крестьянкина и просил вас сообщить мне о его дальнейшей судьбе. Нас связывали добрые отношения, и мне было жаль с ним расставаться».
Прощаясь, я подарил ему свой термос — он мог пригодиться ему в новой, неизвестной жизни, которая его ожидала.
После смерти Сталина в марте 1953 года многие политические заключенные ждали освобождения и реабилитации. Но для отца Иоанна наступил новый, еще более трудный период заключения. Батюшка был этапирован в инвалидный лагерь, куда, по многочисленным свидетельствам, заключенных отправляли на верную смерть.
Гаврилова поляна. Бывшее управление лагеря. Современный вид
Последнее время пребывания на ОЛП 16 Каргапольлага отец Иоанн жил немного лучше, чем первые 2 года в лагере. Он смог перебраться из барака в землянку, где была возможность спокойно совершать молитвенное правило. Из переписки отца Иоанна видно, что в лагере он не только молился, но и отпевал умерших, и совершал таинство Крещения: в письмах содержатся просьбы прислать десятки венчиков и разрешительных молитв для отпевания, а также крестиков на шнурах. Устное предание говорит, что крестил батюшка даже начальника лагеря с семьей. Трудно с уверенностью утверждать, имел ли место этот факт, но точно известно, что с начальником режима Григорием и его женой Полиной у батюшки, а потом и у его московских духовных чад, сложились хорошие отношения. Возможно, благодаря этому отец Иоанн получил в лагере отдельное жилье.
Однако сеть секретных осведомителей работала отлаженно. Слишком завидным показалось кому-то содержание заключенного Ивана Михайловича Крестьянкина. Когда и кем было принято решение о переводе отца Иоанна в инвалидный лагерь, осталось неизвестным. Но осенью 1953 года в срочном порядке очередным этапом его повезли с севера на юг.
Татьяна Окуневская, актриса, отбывавшая наказание в том же Каргопольлаге, в то же самое время была отправлена в инвалидный лагерь. Она вспоминала:
«Нас везут в Ерцево, этап полностью будет формироваться там. Прожектора, собаки, нас тьма-тьмущая… говорят, что в новом лагере будут комиссовать и отпускать домой: но пока… я впервые в телячьем вагоне. Те, что были раньше, с отгороженными отделениями, с решетками, туалетом, кажутся теперь международными вагонами, здесь грязь, вонь, параша, блатные, они рядом со мной. Только в аду, наверное, страшнее. Товарный вагон, на нижних нарах возможно еще сидеть, на верхних — или лежать, или присесть, скрючив голову. Блатные с гиком и хохотом захватили нижние нары, сбросили всех, кто нечаянно успел их занять, мы полезли наверх, старушек пришлось втаскивать. Молодежи нет — ушли по амнистии, а остальные сидят за все: за веру, за попранное Отечество, за честь, за справедливость… В этапе даже не умывались, не говоря уже о свежем воздухе — никакого»[11].
Отец Иоанн, как он сообщает в первом письме с нового места, провел в такой дороге 10 дней, с 12 по 21 сентября 1953 года.
После отъезда отца Иоанна из Каргопольлага в семье начальника режима Григория произошло несчастье — его жену Полину убили уголовники. Об этом случае упоминает и Владимир Кабо в своих воспоминаниях. Но красноречивее всего говорит об уголовной обстановке, в которой находился отец Иоанн почти 5 долгих лет, письмо самого начальника режима ОЛП 16, адресованное Матроне Георгиевне Ветвицкой и Галине Викторовне Черепановой. Григорий пишет:
«С приветом к вам, Гриша! Здравствуйте, Матрена Григорьевна и Галя. Сообщаю вам, что письмо ваше получил, за которое большое спасибо. Сообщаю, что ребята все перешли в другой класс[12]. Вас интересует Полина. Как она могла погибнуть — простая истина. Вечером кончила работу и стала выходить из кабинета, и трое бандитов в коридоре прихватили с целью изнасилования. Один бандит начал угрожать ножом, она левой рукой защищалась. Левую руку здорово порезали, а сзади в это время ударил через левое плечо, где порезали основные кровеносные сосуды, и изошла кровью. Операция не помогла, и так похоронили Полину Егоровну».
Это письмо датировано 2 июня 1954 года. К тому времени отец Иоанн уже более полугода жил в Гавриловой Поляне, инвалидном лагере на берегу Волги, в окрестностях Самары.
Условия содержания в Гавриловой Поляне сильно отличались от Каргопольлага. Строго ограничивалось и контролировалось получение посылок, а письма разрешалось отправлять только 2 раза в месяц. Как относился к таким переменам отец Иоанн?
Одно из первых писем[13] с нового места вполне дает представление об этом:
«Дорогие мои! Шлю вам, Дедушке[14] и д[яде] Володе[15], всем нашим родным и близким (поименно) Божие благ[ословен]ие, поздравление со всеми прошедшими и наступающими праздниками, и свой сердечный привет с самыми наилучшими пожеланиями. С 14-го октября на Волжском побережье установилась чудная погода: теплая и солнечная. Русская золотая осень радует и ободряет всех.
У меня всё обстоит вполне благополучно. Радуюсь, благодушествую и за всё благодарю Господа… Письмо, посланное вами 4/IX, мною получено своевременно, но ответить на него я не успел из-за моего переезда на новое место. Тогда я имел намерение послать вам пространное ответное письмо, а теперь я отвечу на него очень кратко: ‟Дети, любите друг друга”, т.к. отсутствие между некоторыми из вас, мои дорогие дети, должной взаимной любви, к которой я непрестанно призываю всех вас, меня очень печалит. Всегда надо помнить о том, что при отсутствии должной любви к ближним ничто не может быть угодным Богу. Поэтому всемерно старайтесь искренно любить друг друга, дабы каждое совершаемое вами доброе дело являлось угодным Богу и приносящим пользу вам. Серьёзно подумайте об этом, и тогда станет для вас всё ясным и понятным. Это моё последнее вам напоминание. Больше ни единого слова я не буду писать вам об этом, т.к. по данному вопросу мною было написано вам довольно много, но, похоже, результатов до сего времени еще не достигнуто. Терпеливо ожидаю. Моя совесть чиста и спокойна, а за своею вы сами следите. Она ведь является оком нашего нравственного сердца, положен[ного] Самим Творцом. Зрение мое находится в прежнем, хорошо известном вам, состоянии. Неотъемлемый мой долг состоит в том, чтобы я, нед[остойн]ый, всегда и везде был доволен и за всё благодарен Богу, милующему и утешающему меня, грешного…
По причине слабости своего зрения и устан[овленного] лимита отправки писем я буду иметь возможность писать вам редко, а вы старайтесь по-прежнему писать мне чаще. Не унывайте! Всегда радуйтесь и за все благодарите Бога! Да поможет Он всем вам во всем!»
Возможно, перестроенный барак Гаврилова поляна
Батюшка ни на что не жалуется и не описывает условий своей жизни. По воспоминаниям писателя Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина, который находился в той же самой Гавриловой Поляне, это было
«весьма своеобразное место. Исключительно живописное, на возвышенности, вид на Волгу. Когда-то это было любимое место для пикников самарского губернского общества. Теперь здесь инвалидный лагерь... Огорожен забором с вышками. Деревянные бараки. Сюда посылают инвалидов, абсолютно неработоспособных.
Две больницы; туберкулезники, блатные; один так называемый полустационар, где обретаются эпилептики, кретины, старики под 80 лет. В бараках инвалидных — тоже старики, по 58-й статье, выражаясь по-лагерному, ‟доходяги”. Лагерь заброшенный. Почти не кормят. Никаких удобств»[16].
Письма отца Иоанна из Гавриловой Поляны дают представление и о внешней, и о внутренней его жизни.
26 декабря 1953 года он пишет:
«Всех вас прошу и умоляю обо мне не беспокоиться, т.к. всё крайне необходимое я имею, а когда в чём-либо появится у меня нужда, тогда тотчас же вам об этом мною будет сообщено. Сердечно благодарю всех за искр[еннюю] любовь.
О приезде ко мне теперь (на чём очень настаивает д. Володя) даже и не помышляйте. Осуществление этого намерения необходимо отложить до весны, и то не без предварительного вз[аимного] согласия и должного глубокого рассужд[ения], т.к. здесь представляется свидание с близкими родствен[никами] строго один раз на 2 часа (точно в такой же обстановке, в какой мы встречались в январе мес[яце] 51 г[ода], когда вы приезжали с д. Володей), а не так, как это было на прежнем месте. Кроме всего этого, еще необходимо иметь в виду и переправу к нам через Волгу, которая в определен[ные] времена года также служит препятствием на пути следования в нашу местность, расположен[ную] в 25 км. от гор[ода] К[уйбыше]ва[17]. Предпринимать столь далекое путешествие, сопряженное с большой затратой сил, времени и средств, для того, чтобы видеть друг друга только 2 часа, я считаю такую затею совершенно бессмысленной и совсем необязательной. Будем с верою уповать на Бога, чтобы Он, Многомилостивый, ускорил нашу рад[остную] встречу в родной обст[анов]ке со всеми теми, которые дороги и близки моему любящему сердцу. Положимся же во всём на неизреченную благость Божию, спасающую и утешающую нас, нед[остойн]ых!»
Гаврилова поляна, вид сверху
В марте 1954 года отец Иоанн пишет:
«Дорогие мои! Сообщаю вам, мои милые, о тяжелой утрате, постигшей меня и моих родных и близких 14-го марта с.г., — смерти дорогой и любимой моей сестрички Танечки. Такова воля Б[ожия]. Скорблю и молюсь о ней… А вас же, мои дорогие, убедительно прошу усердно молиться в храмах Божиих об упокоении её бессмертной души в обителях Ц[арствия] Н[ебесного]».
Сестра батюшки Татьяна Михайловна Крестьянкина не дожила до его освобождения, хотя много хлопотала об этом. В следственном деле отца Иоанна сохранилось заявление его сестры Татьяны.
«ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПРОКУРОРУ СССР
От гр-ки КРЕСТЬЯНКИНОЙ Т. М.
г. Орел, ул. Безбожников, д. 55
Заявление
В 1950-м г. 29/IV был арестован мой брат, КРЕСТЬЯНКИН ИВАН МИХАЙЛОВИЧ, рожд. 1910 г., и осужден Особым Совещанием при МГБ СССР на 7 лет ИТЛ по ст. 58 п. 10.
Прошу Вас пересмотреть его дело, так как брат мой контрреволюционером никогда не был, и нет никаких данных к его осуждению. С детства он был хорошим, отзывчивым товарищем и примерным учеником. Находясь на гражданской службе, он честно трудился и всегда вел общественную работу, что подтверждается прилагаемыми документами.
Будучи глубоко верующим человеком, он стал священником, и свои обязанности исполнял так же честно, как и на гражданской службе, строго придерживался того, что требовал от него его сан. Ни в одном его слове не было агитации, а наоборот, он учил верующих быть патриотами своей Родины.
Справку о его деятельности церковной Вы можете запросить в Московской Патриархии. Обвинение его было основано на клеветнических доносах, вызванных завистью сослуживцев, и нет никаких документов, подтверждающих его виновность. В настоящее время он признан инвалидом по зрению и находится в лагере для инвалидов».
Это заявление датировано 12 марта 1954 года. Через 2 дня Татьяна Михайловна умерла и уже не узнала, что ответом на ее просьбу было «приговор Крестьянкину И.М. оставить без изменения».
О жизни отца Иоанна в Гавриловой Поляне оставил воспоминания А.Э. Краснов-Левитин.
Отказ в освобождении
Из воспоминаний Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина[18]
Наибольшей популярностью пользовался среди заключенных отец Иоанн Крестьянкин… Он священник и инок с головы до пят, и все мирское ему чуждо. Но он священник, и этого достаточно — и для прихожан, и для властей. Для прихожан — чтоб в короткое время стать одним из самых популярных священников в Москве; ну, а для властей — этого тоже вполне достаточно, чтобы арестовать человека и законопатить его на много лет в лагеря. В 1950-м году он, действительно, был арестован.
Обвинения, которые ему предъявлялись, были смехотворны даже для того времени. Так, ему ставилось в вину, что он на отпусте поминал Александра Невского святым благоверным князем (видимо, по мнению следователя, надо было назвать его «товарищем»). И все в этом роде. Тем не менее получил 7 лет.
В лагере возил на себе, впрягшись в санки, воду. Много молился. Все лагерное население к нему сразу потянулось. Всеобщий духовник. Начальство без конца его допекало и грозило тюрьмой. Приставили к нему специального наблюдателя — толстого здорового придурка из проворовавшихся хозяйственников. Запомнилась мне на всю жизнь почти символическая картина. Сидит на скамейке проворовавшийся хозяйственник, читает газету — он к тому же еще культорг в бараке. А за его спиной по площадке, окаймленной кустарником, бегает взад и вперед отец Иоанн. Только я понимаю, в чем дело. Это отец Иоанн совершает молитву.
Он близорукий. Глаза большие, проникновенные, глубокие. Несколько раз, приходя в барак, заставал его спящим. Во сне лицо дивно спокойное.
Несколько раз, якобы гуляя с ним по лагерю, у него исповедовался. Чистый, хороший человек. В феврале 1955 года он освободился.
Монумент на месте лагеря Гаврилова поляна
***
В 1955-м году отец Иоанн был освобождён по амнистии, на 2 года раньше срока. По устному преданию, записанному Т.С. Смирновой, накануне освобождения во сне к батюшке пришел преподобный Серафим Саровский и пообещал: «Скоро будешь свободен». Документов об освобождении в Следственном деле не сохранилось.
Судимость с Ивана Михайловича Крестьянкина не была снята еще в течение… 34 лет. Так он и жил, и стал всероссийским старцем, оставаясь в собственной стране «врагом народа». Только 14 марта 1989 года было получено заключение о том, что
«Крестьянкин Иван Михайлович подпадает под действие ст. I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. ‟О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в 1930–40-х и начала 1950-х годов”».
Так, всего за год до своего 80-летнего юбилея архимандрит Иоанн (Крестьянкин) был реабилитирован.
В материалах статей «Следственное дело архимандрита Иоанна (Крестьянкина)» приведены фрагменты неизданных писем батюшки из заключения. Эти письма будут опубликованы в двухтомнике, который выйдет к 550-летнему юбилею Псково-Печерского монастыря в издательстве «Вольный Странник».
Материал подготовила Анастасия Горюнова/Православие.ru
[1] Повсеместно в изданиях распространена ошибка, что это произошло с 29 на 30 апреля, то есть с субботы на воскресенье, после всенощной.
[2] Кабо Владимир. Дорога в Австралию, М., «Восточная литература» РАН, 2008. С. 157, 158.
[3] Ошибка, т.к. записано было по пересказу третьего лица.
[4] Кабо Владимир. Дорога в Австралию. М., Восточная литература РАН, 2008. С. 165.
[5] Вскоре письма из заключения будут выпущены отдельной книгой в издательстве «Вольный Странник».
[6] Матрона Георгиевна Ветвицкая и Галина Викторовна Черепанова, прихожанки Измайловского храма, — верные чада отца Иоанна, которые вели с ним переписку и навещали его в лагере.
[7] Фрид В.С. 58 1/2 : Записки лагерного придурка. М., Издательский дом Русанова, 1996. С. 141.
[8] Кабо Владимир. Дорога в Австралию. С. 169.
[9] Избрано из развернутых воспоминаний, написанных В.Р. Кабо по просьбе Анастасии Горюновой после кончины отца Иоанна, в 2007-м году. Рукопись.
[10] С точки зрения вечности — лат., крылатое латинское изречение.
[11] Окуневская Т. К. Татьянин день. М.: Вагриус, 1998. С. 390, 392–393.
[12] Все трое детей Григория и Полины в 1954-м году были школьниками.
[13] Письмо не датировано, судя по содержанию, оно написано осенью 1953 года.
[14] Так в лагерных письмах отец Иоанн называет митрополита Николая (Ярушевича).
[15] По всей видимости, священник Владимир Родин.
[16] Краснов-Левитин А.Э. Воспоминания. Часть II. Рук твоих жар. Гл. 14. Опять на берегах Волги. URL
[17] Ныне город Самара.
[18] Краснов-Левитин А.Э. Воспоминания. Часть II. Рук твоих жар. Гл. 14. Опять на берегах Волги. URL
