Интервью с лауреатом Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 2025 года Анатолием Григорьевичем Байбородиным
- Анатолий Григорьевич, помните ли вы свою самую первую публикацию? Где и когда это было?
- Родом я из русско-бурятского села, что в Забайкалье, и в семнадцать лет уже служил в районной газете, где писал хвалебные заметки о доярках и чабанах, о трактористах и комбайнёрах. А исполнилось восемнадцать – я служил в областной комсомольской газете «Молодёжь Бурятии»; и в сей газете и случилась моя первая литературная публикация – замысловатый, потешно «многозначительный» этюд о природе, вроде поэзии в прозе. Но если более строго рассуждать о первой публикации, то первый истинно писательский рассказ – «Двое на озере», опубликованный в газете «Литературная Россия» с предисловием Валентина Распутина (Двое на озере : рассказ / предисл. В. Распутина // Лит. Россия. – М., 1979. – 28 сент. (№ 39). – С. 12–13). Рассказ был удостоен премии «Лучший рассказ года», а у газеты было более 100 тысяч подписчиков.
- Какую свою публикацию, книгу считаете самой важной?
- У писателя, для коего литературное ремесло – крест Господень, есть некое основополагающее сочинение, как, скажем, у Михаила Шолохова «Тихий Дон». Мой «Тихий Дон» – роман «Поздний сын», что вошел в книгу «Не родит сокола сова». В романе я запечатлел три поколения земляков – фронтовики, потом молодые люди, чье детство опалила война, и наконец, послевоенное поколение, где и я числюсь. И я изобразил три поколения в их сложном сплетении, порой даже и противостоянии. Попутно я показал и межнациональные отношения, коль описывал русско-бурятское село.
- Какое из Ваших произведений у Вас самое любимое?
- Повесть «Утоли мои печали» люблю особо, поскольку откровенно и с любовью, не приукрашивая, изобразил отца и мать, братьев и сестер и счастливое детство на таежном кордоне, где отец служил лесником. Счастье, пусть и кроткое, исходило от слияния с дивной таёжной природой, великим Творение Божиим. В тайге впервые посетило душевное наслаждение от созерцательного уединения, позже созерцание порождало и размышления, и писательское вдохновение.
- Как и когда поняли, что Вы писатель?
- Возможно, писателем я стал потому, что мои родители, братья и сестры были людьми творчески одаренными. Отец слыл великолепным рассказчиком. Помню, приду с рыбалки или из школы, а дома уже сидит большая компания соседей – чабаны, механизаторы, скотники, охотники, рыбаки – и отец плетет бывальщины, одна чуднее другой. Говорят, я прятался в углу деревенской избы около фикуса и часами слушал бывальщины отца. К тому же в шестидесятые-семидесятые годы российский народ охватила всепоглощающая страсть к чтению, и в детстве я много и азартно читал. В моей деревенской школе даже было соперничество – кто быстрее и больше прочитает книг. Отец всегда говорил, что у меня «не голова, а Дом Советов». Он считал меня по-житейски непутевым, но предвидел мое литературное будущее.
Будучи заочником Иркутского госуниверситета, служил я журналистом в комсомольской газете «Советская молодежь», коя славилась тем, что до меня в сей газете писали статьи Валентин Распутин, Александр Вампилов и прочие талантливые прибайкальские писатели. Если классики на страницах газеты воспевали великие сибирские стройки – гидростанции и города, то я освещал жизнь молодых сельских тружеников. Тема сия стала темой моего диплома; и о ту рабоче-крестьянскую пору заочнику для написания диплома давали трехмесячный отпуск с полной оплатой. А коль диплом я выбрал не теоретический, а творческий, коль публикаций по дипломной теме хватало, коль была и зарплата на хлеб-соль, то я все три месяца посвятил написанию первых рассказов. С прозой сей принял участие в Иркутском областном совещании молодых писателей «Молодость, Творчество, Современность» (МТС). Обсуждал мои рассказы Валентин Распутин, и коль отозвался похвально, то я получил диплом I степени и широко открытую дверь в издательство, где и вышла первая моя книжечка «Старый покос».
- Кто Ваши любимые писатели? Какие книги особенно любите?
- Из университета, окончив филфак, я, деревенский уроженец, вышел Иваном, не помнящим родства, взращённом на Апулее с его «Золотым ослом», на любострастном «Декамероне» Боккаччо, на Булгакове, Зощенко, Олеше, Бабеле, Ильфе и Петрове и подобном, модном в мои университетские годы. Слава Богу, что потом читал и выдающихся иноземных писателей – Диккенса, Фолкнера, Маркеса, Амаду… А ближе к тридцати годам стал постигать и русскую классику: Пушкин с гениальной лирикой и крестьянскими сказками, с повестью «Станционный смотритель», Гоголь с малороссийскими сказами, Достоевский с проповедью юродивости Христа ради, с глубинным мистическим постижением души, с христианской русскостью, Лесков, как великий предтеча «деревенской прозы», следом – Шмелев, Шолохов, Есенин, Клюев, а потом – и сама «деревенская проза», в кою и я постепенно влился.
Позже, затмевая сочинения писателей, в мой творческий мир властно вошла устная народная поэзия и проза, воплощённая в календарно-обрядовых действах, в эпосе, в былине и песне, в житийном описании, в причитании и сказке, в бывальщине и быличке, в кружевном речении, в пословице и поговорке.
И одновременно с народным искусством слова, обряда, музыки, изображения постигал и Святое Писание, вначале умом и творческим воображением, как свод великих книг, а позже и покаянной душой. Христианские воззрения круто изменили мои взгляды на земную реальность, а значит, и на мирскую литературу, художественно отображающую земное обитание человека. Ибо литература, как и всё мирское искусство, за малым исключением, опирается на мудрость мира сего, мудрость человеков, что в христианском понимании – безумие, поскольку христианство видит истину лишь в мудрости горней, не от мира сего, то есть, не в человеческом мечтании, но в божественном промысле. Апостол Павел поучал: «…Мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор 3:18–19).
Но и для дольней (земной) мудрости, на кою за малым исключением опирается мирская литература, безумна горняя (божественная) мудрость. Не говоря уж о западной литературе, в каких сочинениях русской словесности «золотого» и «серебряного» можно вычитать подобное: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». ( Мф. 5:44.) «Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф.20: 26, 27)?
И с летами, погружаясь в православный мир, я понял, что мировоззрение вне православия, воплощаемое в искусстве, – смертельно опасное блуждание, когда художник-поводырь в кромешной тьме без фонаря громогласно ведёт толпу… в пустоту, а то и в адскую пропасть. Писатель, подобно священнику, подобно институтскому и школьному преподавателю истории и литературы, ответит пред Богом за свою душу и за души прихожан, студентов и учеников, читателей.
Обезбоженная мирская литература вносила много смуты в миллионы русских сердец и душ, и это приводило к проповеди вседозволенности, а затем ко многим печальным и гибельным последствиям.
Книгочей словно пьёт святую крещенскую воду, читая Святое Писание, Священное Предание; книгочей пьёт хотя и не святую, но родниковую воду, когда, отринув смутное, читает духовно избранное у Пушкина, Гоголя, Достоевского, Лескова, Шмелева, у народных писателей прошлого века Шолохова, Шукшина, Абрамова, Белова, Личутина, Распутина; книгочей пьёт искусительно сладостные «помои», читая беллетристику, где не пахнет христианским духом Любви, но смердит бесовским искусом, ибо, увы, есть таланты от Бога, есть и таланты, искушённые лукавым.
В назидание писателям и читателям напомню слова Пушкина «Веленью Божию, о муза, будь послушна…»
Беседовала Валентина Курицина/
Издательский совет
