«Вера – это ответственность»

- Наталия Евгеньевна, Вы празднуете некоторую значимую дату, и портал «Правчтение» имеет честь поздравить вас и пожелать вам неутомимости. Ваше паломничество в Иерусалим 1990-го года, ещё из пределов Советского Союза, и поныне памятно мне, тогдашнему студенту технического вуза… Было вам страшно и перед запрещённой русским людям дорогой, и во время неё? Что сподвигло вас, какие знаки, копившиеся всю первую половину жизни?

- Тридцать лет прошло, а до сих пор стыдно. Мой такой знаменитый, такой разрекламированный поход преследовал единственную цель: удовлетворить собственные творческие амбиции. А их было-вагон и маленькая тележка. Вернее, не так. Вагон и тележка, тоже с вагон. Никаких высоких чувств, никаких христианских устремлений. Я, Господи, прости, не знала, в какую сторону дверь в храме открывается. Но сделать что-то выдающееся, то, что никто до меня в журналистике не делал – это же так сладко, и так многообещающе. Есть у меня об этом книга "Дорога, ставшая судьбой". Вернулась к этой теме и в последней своей книге "Аллилуйя! Письма близкому человеку». Конечно, себя цитировать последнее дело, прошу простить, но я уже успела сформулировать (за тридцать-то лет) главную и совсем не красящую меня, причину своего паломничества: "Покой потерян. Идея фикс обрастает жирком моих прожектов. Пойду. Пойду и всё. Буду писать с дороги репортажи, буду, буду... Кто меня мог тогда остановить? Не оказалось в наличие такой силы. Сейчас кажется, если бы даже Ангел вострубил, предостерегая от этой затеи, я бы заткнула уши, чтобы не слышать даже Ангела. И друзей не услышала, хотя они крутили пальцем у виска. Напролом, к обозначенной цели". Как вам мой христианский подвиг? Потому и не люблю, когда меня об этом спрашивают.

Другое дело...Господь мой апломб, моё тщеславие (не сразу, ой, не сразу) обратил на пользу моей душе. Показал многое, важное. Жизнь поделилась на "до" и "после" похода. "Дорога, ставшая судьбой". Заголовок не ради красного словца. Дорога стала судьбой. Хочу надеяться - христианской.

- В зрелости, в ореоле не ведомого ещё нового рассвета, о чём вы мыслите, что занимает вас, и что видится наибольшей опасностью для всех нас, кто пытается спастись, и что – наибольшей благостью?

- За всю Одессу не скажу. А вот за себя- по чину. Наша главная опасность- страх быть искренним. Проще и циничнее сказать - заврались. И что самое страшное - сами в своё враньё верим. Конечно, люди мы живые, не монстры, не богатыри, красноречиво поигрывающие мускулами, мы немощны, у нас давление, бессонница, у нас низкий гемоглобин. Ой, у меня, я же за себя говорю. Последнее время стала избегать людей, которым надо что-то доказывать, о чём-то спорить. Не люблю спорить. Я даже последнюю книгу свою так и назвала "Ни с кем не спорю". В споре, вопреки придуманной мудрости, истина ещё ни разу не родилась. Вот и ухожу от споров. И завидую тем, кто врезается в спор с открытым забралом. Они полпреды правды, я хочу быть в их числе. Но не дано. Остаётся одно: быть искренним писателем. Пропускать через себя правдивое слово, а от лживого бежать, как "кое-кто" от ладана. Получается? Не знаю. Каждая книга - очередной экзамен. А сдавать экзамены всегда нелёгкое дело.

- Крестный путь России ведом одному Творцу, но как влияет обретение страной веры на её бытийные обстоятельства? За что, как вам кажется, мы платим сегодня больше, за веру или за безверие?

- Каждый платит за своё. Кто за веру, кто за безверие. За веру плата одна, за безверие иная. Размер платы за веру определяет Бог, кстати, за безверие тоже. Но нам самим очень трудно разобраться порой, за что наша плата. Раньше, когда делала первые шаги в сторону церкви, казалось, что она тихое пристанище, благостный островок в бушующем мире. Где можно укрыться, скопить сил, поднять голову в спасительную синеву Неба? Как бы не так! Покой никогда не жил под сводами православного храма. Но я, в силу своего затянувшегося неофитства, этого не замечала. Людей дорисовывала, их поступки корректировала под свой эталон, оправдывала то, что особенно в глаза лезло. И боялась признаться самой себе, что, как сейчас очень любят говорить - не всё так однозначно. Но во весь исполинский рост поднималась честность и выставляла мне свои счета. Больно. Но, может, боль как раз и есть та самая плата? Вот только за что, за веру или за безверие? Когда-то жила без веры. Трудно. Теперь живу с верой. Легче? Ничуть. Даже, наверное, труднее. Ведь вера – это ответственность. А значит, ты вечный студент, сдающий зачёты. Книжка твоя зачётная замусолена донельзя и в ней колют глаза худосочные троечки. Конечно, без зачётки проще. А честность? Продолжает стоять во весь свой исполинский рост. Поэтому, как в той простенькой, но мудрой песенке: "Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь..." 

- Каким видится вам современный русский язык в его бытовом преломлении, теряющим былое обилие или, напротив, обретающим себя самого?

- Да, современный русский язык другой, нежели тот, на котором говорили наши предки. Но страшного в этом ничего нет. Меняется всё, даже климат, мода, наши привычки, отношение к жизни. И язык в постоянном движении. Что-то отсеивает, что-то приобретает. Естественный процесс. А нам порой кажется - катастрофа. Послушать, как молодёжь на остановке беседует, уши вянут, но сам язык-то в чём виноват? Эллочка-людоедка тоже обходилась малым, и ей хватало. Здесь наша проблема - родителей, педагогов и писателей. С нас особый спрос, Мы же тоже далеко не всегда образчики высокого слога. Но стремиться к правильному, красивому и живому языку необходимо, каждому на своем месте.

- И тот же вопрос касательно современной русской словесности. Какова она, чем, по вашему мнению, полнится, и велика ли её роль сегодня, при стольких технологически более занятных искусствах визуального плана?

- Говорят, читать стали меньше. Наверное, это так. Но вовсе не по лености, думаю, потому что информационный поток увеличился в разы. Вышли из моды сапоги-скороходы, такси быстро доставит по адресу – это и просто, и обувка целее. Помню, в студенчестве днями просиживала в читальном зале, готовя очередной реферат. Нынешние студенты делают это на раз-два, интернет, поисковик, погнали! Мы иногда скорбим о том, что было в прошлом. Пустые скорби, ненужные. Но чтобы любовь к книге не ушла в прошлое, надо понуждать себя и главное детей к читательскому труду. А то получается-не приучили ребёнка мыть за собой посуду, а потом бранимся- неряха, ленивец...Ох, по-разному бранимся. Кстати, лично категорически не считаю, что стали меньше читать. Мне вообще кажется, что все только и делают, что читают. Бывая на православных ярмарках, на встречах с читателями я в день, бывает, подписываю до тысячи книг. Мозоль на пальце вековая. Как я скажу после этого, что стали меньше читать?

Иногда спрашивают, чем православный писатель отличается от не православного. Отвечаю всегда - ничем. Просто есть писатели хорошие и есть не очень. Хороших читают, плохих игнорируют. Чем больше хороших, тем больше у них читателей. Поэтому, в том, что стали меньше читать, виноваты точно не читатели.

- Не видится ли вам в отпадении от словесности прежнего массового читателя глобального разочарования в печатном слове, оказавшемся некоторое время назад способным и лгать, и предавать? 

- Слово, пропущенное через сердце его напитавшее, разочаровать не может. Мы живём в оскудении искренности, мы боимся быть искренними, искренними быть стыдно. А вот циничными - не стыдно. Но душа, инструмент Божий, она чахнет от цинизма, искренность для неё - исцеляющий кислород. Поэтому она обязательно встрепенётся от искренности. Искренние слова никогда не выдавить из сердца, как пасту из тюбика. Они выливаются сами, успевай только наполнять сосуд. Доверие печатному слову у нас в генетическом коде. Мне подарили электронную книгу, но через неделю я от неё отказалась, передарила, не возникло симпатии. Перевернуть страничку, ощутить запах типографской краски, если книга новая, особый "пыльный " аромат, если она зачитанная...Это те самые маленькие радости, без которых не мыслима моя жизнь. Думаю, не только моя. Многих. Это так.

- Прогрессисты постоянно талдычат о том, что «сегодня не то, что вчера», не ведая о «вчера» ничего, кроме летописных источников. Наталия Евгеньевна, остался ли прежним человек со времён Спасителя? Стиль наш изменился, может быть, но сердцевина – там же, или сместилась и тем оскудела?

- Не по чину, какой из меня богослов. Но раз спросили... Уверена, Господь не для того создавал человека, чтобы потом что-то в нём менять. Другое дело, среда, в которую человек, помещён, может оказаться всякой. В этом и мудрость, и любовь Творца. Ты хороший сын? Браво! А вот каким ты будешь мужем, отцом? Новая среда, новые победы и поражения. Беда, тяжкая болезнь. Ты мастак всех успокаивать, вот тебе новое испытание - больничная палата. Иногда подумаешь и ужаснёшься. Как же Господь с каждым из нас возится! Поэтому думаю, человек одинаков всегда и многотерпение Отца нашего неисчерпаемо.

- Теперь, уже многое, может быть, зная наитием о духовной материи, что вы можете сказать о ней? Поддаётся ли она – нет, не исчислению и даже не осознанию – простому чувству, доступному всем нам? Как держать внутренние вежды открытыми, не поддаваясь низким соблазнам? 

- Духовная материя... Позвольте, но я не о высоком скажу. О матерщине. Накипело. Нельзя славить Бога дурно пахнущим ртом. Это всё равно, что танцевать танго в валенках. Неудобно, некрасиво, грубо. Мы часто ропщем- нас не слышат "там, наверху". А мы же так стараемся, не воруем, не поднимаем руку на слабого, мы честны и принципиальны. Всё в нас хорошо. Только рот поганый. И доброе, богоугодное слово просто не может пробиться к свету через болотную вонь нашей богохульной матерщины. Страшно становится - матерятся все. Есть отговорка - жизнь такая, других слов не заслуживает. Но мы Божьи твари и должны(!), обязаны(!) изъясняться на Божьем языке. Это, думаю, самое начало нашего устремления к духовному. Подвиги потом, сначала надо просто очистить рот, безжалостно, самыми качественными ополаскивателями, тереть нещадно свой покрытый чёрным налётом, язык до розового...Больно, конечно. Но от этого ещё никто не умирал.

- Случается ли вам ощущать оскудение в себе и веры, и надежды, печальные, опустошающие душу отливы и чувства, и мысли? Может ли справиться с этими спадами что-то, кроме молитвы?

- Всё бывает...Жизнь прожить, как все мы знаем, не поле перейти. Бывает, за день раза четыре дождь на солнце сменится и наоборот. А душа-то посложнее погоды будет. Есть хорошее слово - трезвиться. Редкое. Мне, например, в моём трезвлении помогают самые разные способы. Молитва, говорите...Не знаю, я не молитвенница, да и вообще, молитвенники среди нас - как редкие животные из Красной книги. Мне помогает одиночество. Хорошо уединиться, спросить себя прямо о сокровенном, помогает. Бывает и наоборот. Надо сорваться и уехать туда, где у тебя нет никаких дел. Ведь на что праздность осуждаема, а, нет-нет, и сослужит добрую службу. Почитать хорошо. Поэзия помогает. Ведь хорошие стихи – это почти молитва. "Лучшая поэзия - моление..." Иногда, когда чувствуешь, что теряешь под ногами духовную почву, верное дело позвонить тому, кому совсем погано. С целью не потрясти грязным бельём, а попробовать убедить человека не терять веру. Да, ты сам, как говорится, на грани, ну, и пусть, а ты через не могу. И ещё, мне думается, не стоит очень уж бояться таких состояний. Мы живые люди, всё бывает... Главное, не нырять в него глубоко, из глубины выбираться сложнее.

- Вы как-то сказали, что наш мир оскудел любовью. Каждый, наверно, ощущает нечто подобное, но вовсе не потому, что нуждается в большей любви со стороны окружающих, но видит зияния там, где некогда их не было, смысловые пробелы там, где раньше всё было полно смысла… Что же спасёт нас, и не умеющих, и не могущих любить больше, чем заложено в нас?

- А что, я и, правда, такое говорила? Наверное, в конкретном контексте, как можно сказать за весь мир? Я, если честно, вот уже много лет пытаюсь сформулировать, что же всё-таки такое - любовь? Ничего у меня не получается. Думается, это "что-то" настолько глубокое, что сформулировать её, любовь, словами - зряшное дело. Слово, оно вообще очень ограничено, это я вам, как писатель, говорю. Попробуйте переложить на слова музыку. Или пересказать дуновение ветерка, или запах фиалки... Поэтому, прежде чем ответить, оскудел ли мир любовью, надо определить понятия.  А вот, что может нас спасти... Меня спасает от хандры, от депрессии, от порой подступающего отчаянья, работа. И это Божий Царский подарок. Знаю тех, кто спасается материнством. Уверена, это самый надёжный спасательный круг. Но не всем он по силам. Нас много. Господь не зря сотворил нас неповторимыми, мы уникальны, не тиражируемы, поэтому и спасаемся каждый, как может. И ещё очень важное... Я твёрдо уверена - Господь не ошибается никогда. Мы - да. Мы - сто раз на дню. Нам ошибиться, что моргнуть. А Господь - никогда. Если этот постулат принимается сердцем, - жить радостно, даже легко, даже, прости, Господи, беззаботно.

Беседовал Сергей Арутюнов