«Знаете, «Севастополь» и «Бессмертный полк» — это для меня, может быть, самое главное, что я сделал за время своей жизни…» О нерве современной поэзии и о том, почему литература должна быть авторитетной, нам рассказал Владислав Маленко — поэт, автор песен к спектаклям и фильмам, режиссёр, автор и ведущий популярных телепрограмм, военный корреспондент, член Союза Писателей и Союза театральных деятелей России.
— Вы, как никто другой, можете ответить на вопрос: что происходит в поэтической жизни страны?
— Главным поэтическим событием года можно считать финал фестиваля «Филатов-фест», который прошел 9 июня. Это всероссийский фестиваль драматургии и поэзии имени Леонида Алексеевича Филатова, который мы создали три года назад, выиграв грант президента Российской Федерации. География фестиваля очень широкая: от Бурятии до Смоленска, что очень радует. У нас большое интересное, профессиональное жюри; Игорь Волгин возглавляет жюри в этом году. Мы собираем поэтов со всей страны, каждый год приходит около 3 тысяч заявок. Из них мы выбираем "большую сотню". Потом всю зиму и весну проходят четвертьфиналы. Потом еще было два полуфинала, и вот 9 июня в Центре Высоцкого у нас состоялся, что называется, выбор короля поэзии, - из десяти - один. Так что запоминате новое имя - Алексей Зайцев! Парень из Подмосковья. Удивительный детский поэт. Новый Маршак! А в драматургическом состязании Кристина Камалита выиграла первый приз. Но, в любом случае, мы всю эту десяточку поэтическую стараемся не терять. Хочется надеяться, что этот фестиваль играет в судьбе этих финалистов роль своеобразного социально-поэтического лифта. Параллельно мы придумали и создали несколько лет назад Московский театр поэтов, а также создаем Есенин-центр. И всё это, конечно, связанные между собой истории и проекты. В Московском театре поэтов идет премьера спектакля «Площадь революции.17». Это мой спектакль. Его особенность в том, что на сцене нет актеров. Только люди, пишущие стихи. Они непосредственные очень. Организовать их было чрезвычайно трудно, но потом получилось интересное: поэты нынешние размышляют о своих ровесниках, которые встречали сто лет назад 1917 год. Современные поэты о столетии. Выжимка такая. Сгусток энергии.
— Разве есть достойная современная поэзия?
— Конечно, а как же? Безусловно, есть те, кто считают нас просто цирковыми, клоунскими людьми, потому что считают литераторами только тех, кто в поэзии описывает часть краски с этой стороны буквы «Т». А вот эти люди, которые на площадях кричат, как мы на площади Маяковского или в книжных магазинах, — это, значит, цирковые лошадки. И мы радуемся этому всему, потому что поэзия должна быть глуповатой и простоватой, как говорил наш командир, Александр Пушкин, и цель поэзии — это поэзия, понимаете, вибрация. Если кто-то хочет более глобальную историю, то ему надо быть философом и заниматься бумагами в Пушкинском доме, там работать, изучать и думать о себе. А мы - за Шекспира на помосте, за Есенина, за Владимира Маяковского, спорящего с залом.
— Но поэт же тоже о себе думает?
— Поэт должен быть, по предложению Пушкина, вторичен: "Веленью Божию, о Муза, будь послушна". Вот, поэт всего лишь антенна, проводник, ему не надо много самовыражаться. А то горе от ума получается.
— Как вы становитесь этой антенной, что-то делаете специально?
— Я запрещаю себе об этом говорить с кем бы то ни было, даже с самим собой. Потому что это — тайна. Поэт, конечно, может эпатировать, как Рубцов, как тот же Маяковский, как Хармс, чтобы были почитательницы, побольше девушек вокруг. А потом он остается один, и тут не до высоких каких-то слов, не до "ячества", не до самовыражения, просто наедине все понимают цену себе, понимают, что они вдруг не гении. А кто не понимает, с тем трагедия случается, потому что тяжеловато.
Ну вот мы на фестивале ловим таких ребят, с «горячими носами». В чем наша задача? Подружиться, во-первых! Пообщаться как следует. Издать им книжку, поставить их на сцену, на какое-то возвышение, чтобы их услышало просто побольше народу, показать их. И, может быть, их выхватят люди, причастные к каким-то художественным процессам, в том числе процессам журнальной литературы, или книжной, или театральным каким-то процессам.
Вот например, Алена Синица неожиданно для всех выиграла фестиваль "Филатов-фест", многие были даже раздосадованы, потому что она слишком яркая, и казалось многим, что ею владеет внешняя форма. Но, на самом деле, она была очень зажатая. Она очень переживала, она думала, что ее никто на свете не любит, никто не слышит, не ценит, и сейчас просто девочка обрела уверенность. Она выиграла, и сейчас она сама делает, например, день рожденья Сергея Курехина, своего любимого композитора. Она сама и режиссер, и продюсер этого действа, она собирает музыкантов, поэтов, она куриц каких-то принесла с фермы, и уверенно организовывает какое-то действие очень интересное. То есть она фактически встала на ноги, услышала свой голос. Это немало. Это спасенное поэтическое сердце.
Вообще у нас фестиваль, напомню, имени Филатова, а Филатов был в жизни и в творчестве человеком остроумным, сатирическим, умным, таганским таким человеком, одновременно — актер и философ. И некоторые нас упрекают, что не такой уже он величины, юморист… А я отвечаю: ну а Шекспир кто? Актеришко?
Понимаете, море может быть глубоким бесконечно, но вот насколько ты умеешь нырять, на столько и ныряй, и нечего выкаблучиваться. Тут может быть глубина 2 метра, и ты нырнешь на 2 метра, а там может быть 132, и ты все равно нырнешь на 2 метра, вот я думаю так.
— Что Вы читаете, что Вам помогает настроиться на собственное творчество? Читаете что-то из православной литературы?
— Ну, я по книжкам путешествую как по воде на кораблике… Вот, к примеру, Достоевский — это юмор огромный, потому что говорить о вещах крайне трагического порядка невозможно без юмора. Про смерть нельзя говорить без некого отстранения, когда в самом великом романе Достоевского сцена встречи Ивана с чертом... Это очень смешная сцена. Вот нельзя ее играть мрачно: "у-у-у", так сказать. Там вполне себе бытовая такая клоунская клечатая вещь. Недаром у Шекспира те же могильщики - представьте себе, они вытаскивают череп, они ставят в замешательство философа Гамлета. Они играют словами, он вдруг понимает, что это поэты! Поэты, клоуны, которые думают современно, и ставят его в тупик своим странным юмором…
Поэтому Достоевский для меня — это мужество юмора перед вечностью. Мужество русского человека, который действительно может либо топором убить, либо пешком в Иерусалим пойти. Очень боюсь людей, которые однозначно говорят, что вот это так и никак иначе. Но неизвестно же, что с ними будет завтра, это же русские люди. Алеша у Достоевского тоже должен был возглавить революционное движение, потому что мы все Карамазовы, кара-мазовы, черным мазаны.
Но это не значит, что надо бичевать себя. Просто если мы, художественные люди, имеющие отношение к нашей Православной вере, не будем ловить время и его обрабатывать и современными дозами выдавать, а в наших головах будет такой цемент и известь, то нас просто обыграют, нас и уже обыгрывают, нас на обертках обыгрывают. Мы конфеты лепим, а они обертки лепят. Только мы не заворачиваем конфеты ни во что, и молодые люди, которым надо выбирать, они выбирают обертки покрасивее, а там-то — мышеловка запрятана. А мы им конфеты — вы ешьте, это же натуральное, хорошее, ты же будешь здоров!
У меня друзья изучали, что происходит в голове человека, когда он молится. Подключали какие-то медицинские приборы и смотрели. Так вот там процессы, похожие на кому, происходят; обнуление. И творчество… Понимаете, есть же секрет: если человек занимается творчеством, он просто не стареет физиологически. Потому что он подключается... Театр — это живое, это тоже как молитва, если про Любовь. Это же близкие вещи, просто надо оберегать границы запечатанные, не распечатывать тайну. Чем сейчас занимаются очень талантливые художники многие, я не буду фамилии называть… Они занимаются «растабуированием» каких-то вещей, раздеванием матери при всех. Типа, вот это такой шок, такой театр шока… Но есть тайны, к которым не надо подходить. Не полезно подходить. Вот здесь играй — но не подходи. Свобода - там, где граница.
— Вернемся к поэзии, какой нерв современной поэзии, какая боль современной поэзии?
— Она разная. Для начала поговорим о том, что было еще несколько всплесков после Золотого и Серебряного века русской поэзии: была военная поэзия, были шестидесятники, из которых сейчас страшно пытаются сделать гениев, но гений там, мне кажется, сильно один… Иосиф Бродский. С Андреем Андреевичем Вознесенским я достаточно общался — ну поскольку я таганский человек, и с Евтушенко, с Беллой Ахатовной Ахмадулиной, но из них мне ближе всех, как ни пародоксально, Вознесенский, я просто люблю, как он с языком работал. Хотя интересно то, что народ-то из всех них любит больше всего Высоцкого. Потому что Высоцкий стоял не выше и не ниже — он стоял просто вместе с людьми, у него и душа — христианка, он со всеми на равных. Он обрабатывал народные чаянья и выливал формы для них… Такая в нем русско-артистично-цыганская черта была…Вот это люди чувствуют очень. Поэтому его народ любит, как и Есенина, потому что есть еще судьба, вот эта вот иностранка, ранняя смерть, всё-всё-всё. А что дальше? Дальше был Башлачев. Для меня Башлачев Александр Николаевич — это тоже мосток к нам, потому что он искал, он царапал... Он коды русских плачей изучал…. И если что-то можно назвать русским роком, то это он - Башлачев. Он приближался к народным сказаниям, к народным воплям каким-то, крикам, стенаниям. "Время колокольчиков". Дальше уже идем одинокие МЫ, и плутаем в нашем атомизированном времени, где все не особо любят друг друга.
Сейчас писатели, не только писатели — поэты, художники — никто никого не знает. Кроме своей узкой компашки. Сидят за столом художник, поэт и писатель… и не знают друг друга вовсе… . Ну пообщались на фестивальчике и разошлись. Раньше же все это было более монолитно. Человек написал что-то и на утро мог проснуться знаменитым. Кто сейчас знаменитый? Сейчас по-другому. Сейчас на скандалах, да на ругани едут в писательский рай.
— Теперь нет авторитетов? Может, это и неплохо?
— Вот, уходит природная божественная вертикаль. Не может же не быть отец авторитетом, это же из семьи идёт. И литература тоже должна быть авторитетной, что ли.
— А что делают современные поэты? Вот раньше, например, с языком работали, потом с формой работали. А что сейчас?
— Мне кажется, что успеха добивается и добьется тот поэт, который очень просто и пронзительно скажет о своем времени, тот, кто ухватит всю палитру, поэт, который одновременно может почувствовать, что происходит на Востоке и на Западе, и в своем доме, и в магазине, в котором болит это время. И еще — когда поэт служит...
— У Вас случалось так?
— Знаете когда я написал "Севастополь" — это для меня стало отправным моментом новой какой-то моей тропы. В 2011 году я поехал в Крым и очутился в Севастополе, и меня так пронзило, все увиденное, несочетаемое, несправедливое… я написал поэму "Севастополь". Все вокруг плакали, когда я читал. Потом я сделал ролик и выложил в интернет, это было за три года до присоединения Крыма. И дальше просто произошло чудо — меня начали находить люди, просто плакали все. Потом было огромное байк-шоу в Севастополе и на нем показали это видео, и 100 тысяч человек смотрели и плакали, и потом мне сказали: "Ты же выразил все, о чем мы все думали 20 лет!!!»
— А Бессмертный полк?
— Ну, нет. Это великое народное движение. Мы тут особо не при чем. Тут не до художеств. Тут все поэты. Все люди - поэты памяти своей личной. Это литургический практически акт, но только он объединяет еще и национальности все. Мне и моей команде просто доверили на Красной площади сделать весь контент, то есть подобрать все видео, песни… Помню, мы позвонили одному популярному пока писателю и говорим: «Скоро 9 мая… После Парада будет акция «Бессмертный полк». Сможете два слова сказать нашему корреспонденту для общего эфира? Это очень нужно, чтобы люди подхватили… Он в ответ говорит: «Не знаю что за акция такая. Я свои гражданские чувства по-другому выражаю»….
И вот когда вдруг мне сунули в руки микрофон в 14.55 по московскому времени, я просто начал говорить: "Дорогие друзья, мы начинаем Бессмертный полк, - это было 9 Мая, в день 70-летия Победы, на Красной площади. Я слышал свой голос, он отражался от стен, он летел к стене ГУМа, потом бился о Кремлевскую стену, и я, конечно, чувствовал себя… не собой, разумеется. Просто понимал, что со мной что-то творится, и что это очень важно для меня.
Беседовала Юлия Мялькина
