Международный детско-юношеский литературный конкурс имени Ивана Шмелева «Лето Господне» проводится Издательским советом Русской Православной Церкви. К участию в нем приглашаются учащиеся 6–12 классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и зарубежья. Сегодня мы публикуем работу Елизаветы Колдиной, которая заняла 2-е место в X сезоне Конкурса среди учеников 10-11 классов
ЕЛИЗАВЕТА КОЛДИНА
МАОУ Домодедовская СОШ №4 с УИОП
(Московская обл., г. Домодедово)
Педагог: Алсу Аббясовна Бахтеева
Белые розы
Очный этап
Молодая женщина лет двадцати пяти с ярко-рыжими, словно огонь или листва поздней осени, волосами и румяными щеками (пожалуй, именно так выглядят ланиты, о которых столь часто и нежно писал Пушкин) держала на руках красавицу-дочку со сверкающим взглядом глубоких зелёных глаз, так похожую на мать. Рядом с ними стоял серьезный мужчина, что-то увидевший в небе. Они не двигались, но в положении их рук, в глазах, в улыбках чувствовалась особенная нежность, искренность. Наверное, это и есть любовь.
Именно такая фотография стояла в пыльной стеклянной дверце шкафа рядом с «Алыми парусами» и «Евгением Онегиным», любимыми книгами из домашней библиотеки. Только Верочка знала, что волосы мамы на фотографии пахли морем, а этот статный мужчина слегка картавил.
В доме матери, Анны Леонидовны, все было привычным: и позолоченные подрамники картин с лебедями, и старинный сервиз, и белые розы в стеклянной вазе. Здесь же стояла жемчужная шкатулка, купленная когда-то на отдыхе в Ялте. Дома девушка чувствовала себя спокойно, но взгляд её был задумчив и отстранен.
- Верочка, доченька, как чудесно ты сыграла Сонечку Мармеладову, просто загляденье! Измайловы рты открыли от удивления! – проговорила женщина с той самой фотографии. Но её лицо уже не было таким румяным и свежим, а морщины вокруг глаз напоминали Вере о быстром течении времени.
- Полно тебе, мама! - воскликнула юная актриса. - У нас завтра в Доме культуры премьера «Горя от ума». У меня два билета, для тебя и для тётушки Марьи Алексеевны.
- Болеет наша Марья Алексеевна! Совсем плоха стала, что-то бормочет себе под нос. Не до премьеры ей!
***
В зале тишина. Лишь мерный стук напольных часов и шелест страниц маминой книги отвлекали девушку. Она допивала клюквенный чай, сдвинув рыжие брови.
- Мне пора, мам, надо готовиться. Приходи завтра, я тебя очень жду...
Верочка окинула взглядом комнату, в которой знала каждую уголок.
- И отчего ты так любишь эти цветы? - спросила она, будто видела их впервые.
- Отчего, отчего…Сама не знаю. Все кавалеры по молодости дарили именно их, да и твой отец тоже...- она ненадолго остановилась. - Вот и полюбились…
В Доме культуры предпремьерная суета: шумят рано пришедшие зрители, отвлекают от подготовки к пьесе. За кулисами творится беспорядок: один повторяет сценарий, другой кому-то поправляет съехавший парик, в гримерке чуть не сцепились актёры, играющие Фамусова и Чацкого, а две девушки никак не могли произнести с выражением последнюю реплику. Верочка понимала, что все это безумие закончится сразу после начала спектакля.
- Михайлова, да ты вся бледная! – окликнул девушку Гриша, игравший Чацкого. Вид у него был слегка потрепанный, но совершенно спокойный.
Верочка обернулась.
- Идем. Покажу кое-что, - проговорил юноша, кивнув головой в сторону сцены.
За сценой были разбросаны бумаги с текстом реплик и монологов, декорации, на полу лежала оставленная кем-то белая шелковая перчатка. Гриша слегка отодвинул бордовый занавес из мягкого бархата и помог актрисе продвинуться вперед.
- Второй ряд, восьмое место. Помнишь этого господина? - шепотом спросил юноша. На этом месте сидел полный мужчина в клетчатом костюме. В руках он держал шляпу- котелок чёрного цвета.
- Кажется, вспомнила!
Верочка действительно уже видела этого человека. Как-то на одном из представлений он вручил ей стихотворение, написанное на салфетке, полученной, вероятно, вместе с эклером во время антракта. Она даже помнила эти строки:
Щеки, словно из фарфора, а в глазах – зелёные лес.
Ты на сцене - Терпсихора, лучше всех была принцесс!
- Не пойми меня неправильно, но этот господин ещё не пропустил ни одного твоего выступления. А ещё он очень любит смотреть, как ты разговариваешь со зрителями после спектакля. Сомнительный он человек, - пробормотал Гриша, прикрывая занавес.
Вера не успела ничего ответить, как прозвучал третий звонок. Актёры побежали на сцену.
- Чудесная постановка, не так ли? - спросила Анна Леонидовна сидящего рядом мужчину.
- Вы правы… Как прелестна девушка, играющая Лизу! - ответил он ей.
– А как вам Софья? - женщина показала руку на свою дочь.
- Я бы даже в актрисы её брать не стал. Три раза спутала реплики и запнулась. Споткнулась о свое же платье! Я, безусловно, понимаю, что актёры – тоже люди, но это так непрофессионально...
Анна Леонидовна окинула мужчину презрительным взглядом и молчала всю оставшуюся часть спектакля. Прозвучали оглушительные аплодисменты, многие зрители вставали со своих мест и приветствовали актёров. Вера уже собиралась уходить, как вдруг кто-то окликнул её из зрительного зала. Это был тот самый постоянный зритель.
– Милая Вера, постойте! Подождите, пожалуйста! – кричал мужчина, вытирая пот с большого лба. Девушка обернулась на зов.
– Верочка, дорогая, это вам! – он протянул её букет белых роз и вложил в руку смятый клочок бумаги. - Это мой адрес. Заходите, прошу, когда вам будет угодно, поговорим.
Актриса покраснела от стыда. Внезапно она вспомнила предостережение Гриши.
– Нет, уходите, прошу вас! – девушка топнула ногой и покраснела. – Прочь!
Верочка закрыла лицо руками и убежала за кулисы.
Гриша застал навзрыд плачущую от стыда Веру.
– Я видел, как ты в него цветы швырнула! – воскликнул юноша. – Даже не думал, что ты можешь дать такой отпор.
– Гриша, это кошмар! А если все подумают, что я с этим... Мужчиной... Ты был прав!
– Довольно, перестань. Главное, что ты высказала свое недовольство. Сразу резко и гласно. А если бы я тебя тогда не предупредил? Домой бы к нему пошла, ей-Богу...
Молодой человек возмущался, расхаживая взад-вперёд по гримерке. Верочка ещё сильнее зарыдала, всхлипывая и вытирая слёзы руками. Юноша давно ушел, а она оставалась сидеть в холодной комнате, и по всему телу бежали мурашки.
***
Неприветливая осень. Грязные лужи на сером асфальте, листья опали с деревьев. Природа будто засыпала на глазах.
– И что ты думаешь? Я надел очки с прошлого представления, и никто даже не заметил!– воскликнул Гриша.
– Как по мне, они все одинаковые. Не вижу в этом ничего страшного, – в ответ сказала Верочка.
– Они были розовыми... С этими до ужаса нелепыми купидончиками... Я играл Пушкина!
Девушка рассмеялась. А над парком сгущались тучи. Верочка оглянулась в сторону церкви: золотой крест упирался в грозовое небо, а от звона колоколов разлетались чёрные вороны, неприветливо каркая. Вдалеке столпились люди. Они негромко гудели, переговариваясь о чем-то. Юная актриса наблюдала за пестрой толпой. Здесь были и старики с землистыми лицами, и женщины с усталыми лицами, и дворовые хулиганы, и девочка в шерстяном платке.
– Михайлова, умоляю, пойдём... – проговорил Гриша, бросив взгляд на толпу.
– Ты прав, пойдём... За ними, – сказала девушка, пробравшись в середину шествия. Она не понимала, зачем здесь собрались эти разные люди, но любопытство не давала ей покоя. Кто-то нёс большой исписанный лист бумаги, кто-то держал странный предмет угловатой формы. Полил дождь, и Верочка промокла до нитки. Наконец, толпа остановилась у кривого железного забора.
- Да журналистом был… Я в «Обозревателе» видела статьи, - говорила низкая старушка своей знакомой.
- Все про путешествия да про театр! - воскликнул мужчина в потёртом кепи. Дворовый мальчишка, стоявший рядом, прокричал:
- А про путешествия не было!
Гриша смотрел на эту процессию молча, не понимая, зачем Вера пошла за этими людьми. Казалось, они и сами не знали друг друга. Найти в толпе девушку ему не удавалось: лица были размытыми и неразборчивыми из-за сумеречной темноты и дождя. Он прошел вперёд. Кто-то держал фотографию с чёрной лентой, кто-то нес крышку гроба. Похоронная процессия двинулась в ворота кладбища, расположенного рядом с церковью.
Гриша принялся ещё усерднее искать глазами Веру. А она, кажется, не могла дышать. Безмолвный ужас застыл в её округлившихся глазах. Ноги дрожали от ужаса и страха. Верочка уже давно увидела фотографию, деревянный гроб. В нём, смиренно закрыв глаза, навсегда уснул тот самый господин. Надпись на деревянном кресте: «Мирон Григорьевич Михайлов». Гриша, наконец, нашел Верочку и подбежал к ней. Она подняла на него красные от слез, воспаленные глаза, будто утратившие свой привычный тёмно-зелёный цвет. –
Уходи, прошу, уходи! - прокричала она хриплым голосом, после чего юноша выбежал с кладбища.
Люди равнодушно наблюдали эту сцену и что-то бурно обсуждали.
- Что случилось? Почему так произошло? - спросила девушка, обращаясь к мужчине в потрепанном кепи.
– Сердце, кажется... Три дня тому назад. Помилуй, Господи, спаси и помилуй нас, грешных, -пробормотал он, поклонившись Вере, и удалился.
Девушка не помнила того, что происходило дальше, она склонилась над гробом и безудержно рыдала, положив руки на грудь покойного. Ей казалось, будто кто-то пытался оттащить её силой, хватая за руки, называя сумасшедшей. Дождь безжалостно хлестал её по щекам, мокрые рыжие волосы спутались, закрывая лицо.
Верочка молча сидела в комнате матери. Раздался беспокойный стук часов, пахло сгоревшими спичками, от едкого дыма слезились глаза. Казалось, ничего не изменилось: все те же чашки, позолоченные рамы, на месте жемчужная шкатулка. Однако пропал румянец с лица Верочки. Радость сошла с её глаз, куда-то делось жизнелюбие, бившее через край. Что-то болезненно невысказанное, горькое было теперь в ней, слова словно обрывались на тонких и нежных губах. В руках она держала пыльные страницы «Обозревателя», пытаясь успокоить дрожащие пальцы. Рубрику «Театр», которую из года в год вёл журналист Мирон Михайлов, закрыли. Там он не раз писал о «не поддающемся описанию мастерстве» одной из актрис Дома культуры - Веры Михайловой.
Девушка прильнула лбом к холодным мрамору. Остались в прошлом несказанные слова, неслучившиеся встречи. Она виновата! Вере горько было думать о том, что она могла стать причиной смерти невинной души, родного человека. Актриса сидела неподвижно, вся в горьких мыслях.
Мама никогда не говорила с ней об отце. Даже в день похорон она не сказала ни единого слова; но Вера поняла все сама, увидев заплаканные глаза Анны Леонидовны. Мирон Григорьевич имел необычайно доброе сердце, а ведь это тоже талант, тоже подвиг! Как часто Верочка восхищалась мастерством писателей прошлых эпох. И как не смогла увидеть истинный подвиг родного человека, всегда находившегося рядом с ней. Заботиться о тех, кто окружает нас, трепетно относиться к каждой живой душе – это ли не великий подвиг покаяния? Верочке нечего было сказать. Нужно жить дальше. Но как? А не жить невозможно, потому оставалось ждать. Сердце любящее всегда ждёт и верит. Вера положила на холодную мраморную плиту букет белых роз.
– Прости меня, папа, – слетели слова с её губ, словно упали на сырую от дождя землю.
Расходились на небе тучи, на печальном кладбище ни души. Лишь кресты возвышаются над царством покоя. И белые розы на холодном мраморе...
