Книге Ольги Хайловой «Авво мой родной!». Жизнеописание, избранные труды и переписка преподобномученика Неофита (Осипова)» присуждено первое место в номинации "Лучшая духовно-патриотическая книга" Открытого конкурса изданий "Просвещение через книгу" 2020 года
«Вера каждой души не заключается в слепом послушании внешнему авторитету, а в личном исполнении церковного долга – хранении истины и соблюдении заповедей, ради которых все должно подчиниться правде»
Преподобномученик Неофит (Осипов)
О богословском наследии отца Неофита можно судить по немногим найденным в разных местах образцам и по упоминаниям в переписке о трудах, которые были впоследствии утрачены. Не исключено, что в 186 листах писем, изъятых у митрополита Кирилла при аресте в Гжатске 14 июля 1934 г. и не приобщенных к документам гжатского дела, содержались и богословские размышления отца Неофита.
Удалось обнаружить всего четыре труда отца Неофита. Это библейско-богословские исследования: «Мысли об имени», «Мысли о страхе» и «Мысли о стыде» и справочный труд «Псалтирь в богослужебных книгах». «Мысли об имени» были опубликованы Центром изучения, охраны и реставрации наследия священника Павла Флоренского» в журнале «Начала»; «Мысли о страхе» и «Мысли о стыде» были найдены О.В. Косик в архиве Владимирской епархии – вторые частично опубликованы в Вестнике ПСТГУ, а труд «Псалтирь в богослужебных книгах» хранится в Церковно-историческом архиве ПСТГУ.
Год написания «Мыслей об имени» неизвестен, но они помечены как первый том произведений отца Неофита. Работа над этой темой шла в русле принятого на Поместном Соборе 1917–1918 гг. решения о всестороннем исследовании понятия «Имя Божие», в том числе и по Библии. Почему послушание, за которое взялся член Собора В.И. Зеленцов (в сотрудничество ему постановили пригласить профессора протоиерея Д.В. Рождественского), выполнил отец Неофит, неизвестно. Но вполне вероятно, что на выбор отца Неофита повлияла деятельность имяславческого кружка под руководством московского интеллигента Н.М. Соловьева, в который входили профессор А.Ф. Лосев, отец Павел Флоренский, профессор Д.Ф. Егоров, В.А. Симанский (отец будущего Патриарха Алексия I), П.С. Попов и др. Примыкал к кружковцам и М.А. Новоселов. Кружок собирался раз в месяц или чаще на квартире Н.М. Соловьева и обсуждал проблемы, связанные с имяславием. Кружковцы считали необходимым добиться от Патриарха Тихона отмены прещений, наложенных на имяславцев. На одном из заседаний кружка – 27 марта 1921 г. – в присутствии отца Павла Флоренского, профессора Д.Ф. Егорова, В.А. Симанского и других Н.М. Соловьевым была высказана критика взглядов отца Неофита и архиепископа Илариона (Троицкого) на проблему имяславия. По словам Н.М. Соловьева, ратовавшего за популяризацию имяславия как среди ученых, так и среди простецов, архимандрит Неофит и архиепископ Иларион могут уловить верующих «в свои сети», сделать их сторонниками такого взгляда: «Будем разбираться, а мысли пусть идут». Если Н.М. Соловьев точно передал позицию отца Неофита, то она была такова, что не следует спешить с общецерковным решением вопроса об имяславии, а нужно пока заниматься исследованием данного вопроса, собирая и анализируя разные суждения. Разумеется, отец Неофит знал, какое давление оказывают на Патриарха участники кружка. Н.М. Соловьев считал, что не следует ходить в храмы, где поминается имя Патриарха, не желающего кардинально решать имяславческий вопрос. Кроме того, он составил письмо ко всем архиереям Русской Церкви вместе с другими кружковцами и лицами, сочувствующими имяславию: священником Павлом Флоренским, протоиереем Александром Заозерским, протоиереем Сергием Орловым, Дмитрием Егоровым, Владимиром Симанским, Григорием Рачинским, Василием Лисьевым, Георгием Леманом, Иваном Сотником и Михаилом ХитровоКрамским. В письме говорилось: «Мы полагаем, что причиной всех наших бедствий является то, что в Церкви Российской пошатнулось правое исповедание… Впервые это было выражено в статье одного из афонских иноков Хрисанфа, написанной в качестве рецензии на книгу монаха Илариона “На горах Кавказа” и напечатанной архиепископом Антонием Волынским в журнале “Русский инок”. В этой статье автор дерзнул сладчайшее имя Иисус объявить относящимся только к человеческому естеству Господа нашего Иисуса Христа, разрывая тем единство лица и называя его человеческим именем». Далее в послании говорилось о гонениях, которые претерпели имяславцы, и следовал вывод: «По церковным канонам анафема, неправильно наложенная, падает на главу наложившего, поэтому приходится признать, что вся Российская Церковь подпала под действие собственной анафемы». Выход из данной ситуации предлагался один: покаяние. Авторы послания просили архиереев ответить на вопросы: «1. Может ли быть имя “Иисус” признано относящимся только к человеческому естеству Господа нашего Иисуса Христа, как утверждает Хрисанф? 2. Можно ли утверждать, что именем Иисусовым “нам подобается спасаться, но поклоняться надлежит одному Богу?” (имяславцев крайне оскорбляло употребление в этом предложении союза “но” – О.Х.) 3. Можно ли утверждать, что только в молитве “имя Божие и сам Бог сознаются нами нераздельно, в богословствовании же, как и на деле, имя Божие есть только имя, название предмета, а не сам предмет”? 4. Не полагаете ли Вы, что вся Церковь Российская должна принести покаяние в страшном грехе извращения истины православия и хулы на имя Божие и снять немедленно запрещение с афонских иноков – имя славцев, исповедников истинного Православия?». Известно, что осенью 1921 г. это послание было передано в Таганскую тюрьму митрополиту Кириллу, который вместе с епископами Феодором (Поздеевским) и Гурием (Степановым) дал твердое обещание ответить на него.
Привыкший искать ответы на духовные вопросы в Библии, отец Неофит решил изучить, в каких контекстах понимает Библия «имя Божие». На допросах по делу арестованных насельников Троицкого подворья на Самотеке в Москве в 1922 г. один из фигурантов на вопрос, что делает отец Неофит на Троицком подворье, отвечал: «Не знаю, пишет какие-то сочинения». Возможно, одним из таких сочинений и были «Мысли об Имени». Окончен был труд, по всей вероятности, в Зырянской ссылке, где отец Неофит находился с 1923-го по 1925 г.
Местонахождение оригинала «Мыслей об имени» установить не удалось, известно только, что подготовку труда осуществлял Фонд священника Павла Флоренского при непосредственном участии Т.А. Казаряна. Получен же он был от архимандрита Иннокентия (Просвирнина) – собирателя и хранителя многих ценных рукописей и материалов, в том числе времени гонений на Русскую Церковь. Среди его коллекции были архивы митрополита Трифона (Туркестанова) и епископа Афанасия (Сахарова). Архив владыки Афанасия был передан частично в храм города Петушки Владимирской области – последнее место пребывания святителя, частично – в Церковно-исторический архив ПСТГУ, частично – в институт Русского языка им. В.В. Виноградова. Среди документов, попавших в ЦИА ПСТГУ, оказался труд отца Неофита «Псалтирь в богослужебных книгах», состоящий из двух частей. Первая часть, сохранившаяся в виде машинописной тетради, представляет собой анализ содержания псаломских строчек в различных богослужебных книгах, вторая (в виде рукописи) является росписью последовательно каждого стиха псалма по богослужебным книгам: Октоиху, Минеям, Триоди, Часослову, Требнику и др. Этот труд был, вероятно, написан в 1927– 1928 гг., поскольку известно, что незадолго до второго ареста в 1927 г., как это следует из протокола допроса, отец Неофит занимался исследованием псалтирей, которое он называл «церковно-библейский труд». В двух письмах архиепископу Серафиму (Самойловичу), относящихся к 1928 г., он пишет, что работает над 54-м и 90-м псалмами соответственно. Видимо, упомянутая в письме к владыке Серафиму работа над 54-м и 90-м псалмами состояла в исследовании строк этих псалмов на предмет их использования в гимнографии. В 1930-е годы отец Неофит составил методом «симфонии библейских мыслей», о котором будет сказано ниже, толкование на первый псалом «Блажен муж». Были ли созданы толкования на другие псалмы – неизвестно.
Часть архива епископа Афанасия, попавшая в город Петушки, была передана впоследствии во Владимирскую епархию, где О.В. Косик обнаружила машинописные тетрадки с трудами отца Неофита «Мысли о страхе» и «Мысли о стыде». Последние были помечены 1928–1930 гг. и создавались в сибирской ссылке. Чуть раньше были написаны «Мысли о страхе». В письме епископу Афанасию (Сахарову) отец Неофит сообщил о более скором написании труда «Мысли о стыде», чем «Мыслей о страхе», чему способствовало рабочее настроение, несмотря на суровые условия ссылки, о которых Авва поведал владыке Афанасию: «Пишу при лампадке, без керосина. Доволен был одиночеством и спокойствием. Питание пока почти черные сухари без горячего и приварка. Но и это только пока. А там что Бог даст. Занятия пока не променяю на питание».
24 мая 1934 г. митрополит Кирилл получил по почте от отца Неофита маленькую посылку, содержавшую 19 четвертей бумаги, исписанной бисерным почерком Аввы. Это были «Мысли о страхе» и «Мысли о стыде». Владыка Кирилл писал Авве: «Принялся за мысли о стыде и окончил чтение их с искренним желанием, чтобы переживаемый и нами стыд был бы нам стыдом покаянным. Спаси Христос Вас за Ваши труды, дорогой мой, и за то, что приобщаете и меня к знакомству с ними. Заботница, которую я познакомил со многими из прочитанных мыслей Ваших, не менее меня восхищалась симфонией мыслей Ваших с библейским текстом, и свое впечатление от слышанного вслух выражает молитвенным слезным обращением ко Господу, да сохранит силы Ваши для продвижения и расширения этого великого делания Вашей иноческой жизни... Из мыслей “О страхе” прочитал первые два отдела первой главы и проверил целость всей рукописи. Читать буду не спеша, но когда окончу, то куда направить рукопись?».
Рукопись «Мыслей о стыде» и «Мыслей о страхе» оказалась после расстрела священномученика Кирилла и преподобномученика Неофита на руках у владыки Афанасия (Сахарова). В 1944 г. владыка попал в те же Сибирские лагеря, где его друг окончил земной путь. Вместе с епископом Афанасием были в заключении и другие «непоминающие». Когда до них дошла весть о состоявшемся в 1945 г. Поместном Соборе, избравшем Патриархом Московским и всея Руси митрополита Алексия (Симанского) и о его настоловании, они единодушно приняли решение возносить в молитвах имя новопоставленного главы Русской Церкви. Здесь, в лагере, владыка был вновь арестован. Из Мариинского пересыльного пункта он попал в Москву, где прошел тюрьмы – Внутреннюю МГБ, Бутырскую и Краснопресненскую. Владыку отправили в Дубравлаг – так стали называться в 1946 г. Темниковские лагеря. Епископ Афанасий провел в лагере два с половиной года сверх срока и в мае 1954 г. был перемещен в Зубово-Полянский дом инвалидов-заключенных. Он подсчитал, что провел в узах и горьких работах 254 месяца, в изгнании – 76 месяцев и на свободе не у дел – 32 месяца. 7 марта 1955 г. духовные чада забрали Владыку из дома инвалидов, и он поселился в городе Тутаеве Ярославской области у своего опекуна – Егора Егоровича Седова. Владыка Афанасий принял на себя хлопоты о богословских трудах отца Неофита – все они или часть из них находились у Татьяны Катуар.
В сентябре 1955 г. епископ Афанасий запросил архимандрита Сер гия (Голубцова) о том, заинтересована ли Московская духовная академия в передаче ей таких трудов, как: «Мысли об имени», «Мысли о стыде» и «Псалтирь в богослужебных книгах». Свидетельствуя о большой ценности этих трудов для богословской науки, владыка призывал не пожалеть никаких затрат на расшифровку трудночитаемого почерка отца Неофита. Епископ Афанасий не ставил никаких условий о времени и возможности разработки этих рукописей, подчеркивая, что у него одно желание – сохранить их в надежном месте. Владыка писал в письме: «Может быть, не нашему поколению, а будущему они принесут пользу». Монахиня Варвара (Адамсон), получив от Татьяны Катуар обещание отдать рукописи Аввы, еще до освобождения Владыки говорила об этом отцу Сергию, на что он ответил, чтобы принесла посмотреть. В мае 1955 г. Н.Г. Грум-Гржимайло, побывав в Псково-Печерском монастыре, писала владыке Афанасию о желании отца наместника – архимандрита Сергия (Гаврилова), двоюродного брата отца Неофита (которого она по ошибке назвала родным), переписываться с владыкой.
В октябре 1955 г. епископ Афанасий получил письмо от Татьяны Катуар. «Хочу Вам пожаловаться, – писала она, – что совершенно не знаю, куда отдать труды отца Неофита». О каких именно трудах шла речь, неизвестно: о вышеупомянутых или каких-то других. Вероятнее всего, Татьяна Людовиковна затруднялась, кому отдать труды на расшифровку. В августе 1956 г. владыка писал Татьяне Катуар, что отослал рукописи отца Неофита в Учебный комитет для направления в библиотеку Академии, но две рукописи оставил у себя. «Мне бы хотелось их переписать, – отмечал Владыка, – но Вы знаете почерк отца Неофита?.. Нет ли у Вас на примете кого-либо, кто умеет разбирать батюшкины рукописи… Очень это было бы ценно».
Владыка Афанасий писал отцу Сергию (Голубцову) об авторе трудов: «Отец Неофит был выдающийся знаток Священнаго Писания, особенно Псалтири. Последнюю он знал так, что если бы Вы назвали ему какую-либо цитату, он немедленно прочитал бы Вам на память соответствующий текст. И наоборот, если бы Вы прочитали ему какой-либо текст, он, не задумываясь, сказал бы Вам цитату. Несомненно, он и раньше занимался изучением Священнаго Писания и по должности преподавателя и ректора Семинарии, и по любви к слову Божию. А с половины 20-х годов, оставшись без всякаго дела и удаленный даже от знакомых и друзей, он занимался исключительно и единственно Священным Писанием».
При передаче председателю Синодального Учебного комитета протопресвитеру Николаю Колчицкому рукописей архимандрита Неофита и иеромонаха Серафима (Якубовича) владыка пояснил, что воля лиц, сохранивших и передавших ему эти рукописи, была такова, чтобы они попали в одну из Духовных академий в России. Преосвященный Афанасий в письме протопресвитеру Николаю высказывал убеждение, что «рукописи означенных солидных богословов могут быть небесполезными» для людей, занимающихся в Академиях теми же вопросами, которые разрабатывали отец Неофит и отец Серафим.
25 января 1957 г. владыка сообщал Татьяне Катуар: «Я уже как будто писал Вам, что рукописи отца Неофита переданы мной в Учебный Комитет для отсылки их в библиотеку одной из Академий. Святейший заинтересовался ими и распорядился временно задержать их в Патриархии. Я очень огорчаюсь, что так трудно разбирать Батюшкины писания. Не знаете ли Вы кого-либо из близких Батюшке лиц, кто знаком с его почерком и кто мог бы взяться за переписку его хотя бы некоторых рукописей? За работу, разумеется, будет заплачено».
В феврале 1957 г. Татьяна Катуар ответила владыке: «Вы спрашиваете, не знаю ли я кого близкого, кто бы разобрал почерк Аввы – знаю». В начале этого письма автор привела строки из письма митрополита Кирилла, адресованные Авве: «Если бы можно было удлинять срок одной человеческой жизни за счет другой, то я с любовию отдал бы все остающиеся мне дни жизни, чтобы удлинить Вашу жизнь и сроки того богоозарения, каким сияют труды Ваши по изучению и истолкованию святой Библии». «Это Митрополит Кирилл прочел толкование на 1-й псалом, – поясняла Татьяна Людовиковна. – Не дрогнуло ли у Вас, как у меня, сердце и не захотелось ли Вам подержать в руках эти драгоценные письмена Ваших бывших покойных друзей?! И не живы ли они для нас, “в путь шествующих”? Простите за такое, может быть, странное письмо; но я, как все старые люди, живу тем, что было любо и дорого в молодости».
Татьяна Катуар в данном письме, говоря о лице, близком к Авве и способном разобрать его почерк, имела в виду свою подругу Ираиду Тихову. Сохранилось письмо Татьяны к Ираиде от 3 февраля 1958 г.: «Рая, на свой день Ангела я получила сердечное письмо от святителя. Он спрашивает, не знаю ли я, кто бы мог разобрать руку † о[тца] Неофита и переписать на машинке. Он бы заплатил втридорога. Я сказала, что знаю (подразумевая тебя) и прошу разрешения тебе приехать к нему. Итак твое желание исполняется. Кончается его письмо следующими словами: “Грущу, что так мало пришлось побыть с батюшкой милым и с незабвенным владыкой Кириллом”. Если твоя рука и не поджила окончательно, то все же приезжай, если можешь, и поезжай к нему. Ответь мне срочно».
В вопросе о трудах отца Неофита епископ Афанасий не стал полагаться на естественный ход событий, но проявил удивительную настойчивость. Летом 1958 г. владыка вновь писал протопресвитеру Николаю Колчицкому, что лица, передавшие рукописи, недовольны тем, что их не передали в Академии, и требуют все вернуть. Ответа не последовало, а рукописи остались лежать в архиве Патриархии.
В октябре 1958 г. владыка Афанасий получил письмо Татьяны Людовиковны, что найдена та, которая «не только замечательно знает почерк отца Неофита, но была живым свидетелем его чудной жизни», – но неизвестно, удалось ли привлечь Раю к работе. Татьяна Катуар сообщала, что, похоронив одного брата, она стала выхаживать другого брата, находящегося при смерти, но не замедлит приехать к владыке Афанасию при первой же возможности, как только брату станет лучше.
А рукописи тем временем продолжали лежать в архиве Патриархии. Узнав об этом от протоиерея Павла Соколовского, епископ Афанасий писал протопресвитеру Николаю Колчицкому 4 декабря 1958 г.: «…лица, сохранившие означенные рукописи и передавшие их мне с определенным назначением, узнав, что их желание не исполнено, выражают крайнее недовольство и требуют от меня возвратить им все, что они мне передали. По этому поводу более полугода тому назад я писал Вашему Высокопреподобию, но не удостоился получить никакого ответа». Далее в письме следовала настойчивая просьба вернуть рукописи.
4 февраля 1959 г. епископу Афанасию написал протопресвитер Н. Колчицкий: «Ваше Преосвященство, дорогой Владыко! Я получил Ваше письмо и считаю долгом сейчас же ответить на него. Дело в том, что в Московскую Академию посту пили рукописи из Киева одного профессора-богослова, но в них оказалось очень много антисоветского материала, и Московская Академия понесла большие неприятности из-за этих рукописей. Что касается рукописей, переданных Вами, то по благословению Святейшего Патриарха они оставлены в архиве Патриархии для исследования их. Благословение Патриарха для меня закон, и потому я их оставил не в Академической библиотеке, а в Патриаршей для изучения и рассмотрения. Сам отец Павел [видимо, прот. Павел Соколовский. – О.Х.] настойчиво рекомендовал оставить эти рукописи в Библиотеке Патриархии, но это частное мнение, а воля Патриарха для меня закон».
Вероятно, все рукописи, или, по крайней мере, часть были возвращены владыке Афанасию, потому что вновь встал вопрос об их расшифровке. В феврале 1958 г. Татьяна Людовиковна писала преосвященному Афанасию: «Все умерли, знающие † о[тца] Неофита, кто умел разбирать его руку. Есть одна раба Божия. Ей я пишу одновременно. Если Вы разрешите приехать к Вам, когда она придет ко мне, то Ваше желание исполнится. Она знала всех тех, кого любила Ваша душа. И была им покорной слугой».
Рукописи были расшифрованы и напечатаны на пишущей машинке, возможно даже в нескольких экземплярах.
Что касается несохранившихся трудов отца Неофита, сведения о которых можно почерпнуть из его переписки, то, кроме вышеупомянутого толкования на первый псалом, чрезвычайно высоко оцененного митрополитом Кириллом (Смирновым), это труд о спасении по Библии и церковным песнопениям. Был у отца Неофита замысел составить труд «Мысли о правде» в продолжение его кандидатского сочинения в СПбДА «Библейское учение о правде Божией», но неизвестно, в какой мере этот замысел удалось осуществить.
Из писем священномученика Кирилла видно, что у него находились библейско-богословские размышления отца Неофита «о спасении, искуплении, вере и пр.», но они пропали при переезде владыки Кирилла, поскольку были посланы почтой вместе с облачениями. В рукописи был изложен вопрос о спасении по Библии и по церковным песнопениям. От этого драгоценного, по выражению митрополита Кирилла, труда осталось лишь переписанное им предисловие, но оно в настоящее время не обнаружено. Сообщая Авве горестную весть, митрополит Кирилл выражал желание прочесть его новые труды о богобоязненности и боязливости, о стыде и пр. (видимо, речь шла в частности о «Мыслях о стыде»), но они в тот момент находились у владыки Афанасия, и преосвященный Кирилл теперь уже боялся просить друга о присылке трудов почтой. Позднее «Мысли о стыде» были получены митрополитом Кириллом. Ознакомился владыка и с содержанием посланного ему в феврале 1934 г. листка о сосуде и его содержимом, о ложности боязни лишиться Божественного из-за утраты человеческого.
Отдельные богословские мысли отца Неофита из области экклесиологии, посвященные жизни Церкви в условиях гонений, были высказаны в письмах разным лицам. Другие темы, рассматриваемые в письмах, касались вопросов юридизма и морали, суда и правды, христианской нравственности, материализации духовных истин в жизни, богослужения православного и западного.
Вопросам экклесиологии гонимого православия посвящены сохранившиеся письма отца Неофита архиепископу Серафиму (Самойловичу) и священнику Николаю Дулову, а круг богословских тем, интересующих Авву, обозначен в единственном уцелевшем письме епископу Афанасию (Сахарову). Из обширной переписки отца Неофита обнаружено на сегодняшний день всего восемь его писем и еще несколько цитат. Конечно, основные экклесиологические размышления содержались в утраченных письмах отца Неофита к митрополиту Кириллу, как это видно из ответных писем последнего. Он называл мысли отца Неофита о том, какими должны быть взаимоотношения Местоблюстителя с его доверенными, имеющими огромное значение и служащими правильному отношению к деятельности митрополита Сергия, выражал благодарность Богу за возможность приобщиться к этим мыслям. Владыка Кирилл считал, что богословские труды и отдельные размышления отца Неофита помогают уяснить содержание православной нормы – той, которой следует руководствоваться верующему в условиях, когда Церковь гонима, когда нет богослужебных книг, закрыты храмы, недоступны старцы.
Труды отца Неофита, несомненно, были богатой духовной пищей для единомышленников в дни всеобщего духовного голода. В кругу святых единомышленников отца Неофита говорилось о его жизни как о «чудном житии», о его трудах как о «чудных произведениях», «богатом вкладе в богословскую науку».
Святитель Кирилл собирался воспользоваться мыслями Аввы, в частности изложенными последним в письме от 1 ноября 1933 г., при предполагаемой беседе с митрополитом Сергием, ради которой владыка переехал в конце 1933 г. из Красноярска в Гжатск Западной области, чтобы иметь возможность проезда через Москву.
В июле 1933 г. отец Неофит переехал в Углич и продолжал свои библейские труды вплоть до переселения в пределы подмосковного Егорьевска в 1934 г. и ареста там в 1935 г.
Чем же объяснить интерес отца Неофита к таким понятиям, как «имя», «страх», «стыд», «правда» и «спасение»? Первые три можно отнести к антропологическим категориям, два других – к сотериологическим. Из ряда этих понятий выбивается понятие «имя». Интерес к нему был обусловлен у отца Неофита другими причинами, нежели к остальным. «Мысли об имени» были составлены для уяснения в чем правда, а в чем ложь распространившегося с 1912 г. учения имяславцев, утверждавших, что «Имя Божие есть Сам Бог». Остальные же избранные отцом Неофитом для исследования понятия («страх», «стыд», «правда» и «спасение»), вероятно, должны были лечь в основу другого исследования – об истинном пути христианина в условиях гонений на Церковь. Важно было уяснить: какой страх нужно возгревать в себе, а с каким бороться; что является постыдным для христианина, в чем состоит следование правде Христовой и что ведет ко спасению. Для отца Неофита это был вопрос исключительной важности, поскольку возглавивший управление Церковью митрополит Сергий (Страгородский) повел Церковь по пути компромисса, и далеко не все по нему пошли, попав в разряд государственных преступников.
Метод, которым пользовался отец Неофит, сами собратья в переписке называли «симфонией библейских мыслей». Действительно, собирая цитаты из Библии об исследуемом понятии воедино, отец Неофит приводил эти россыпи в единую стройную картину – «симфонию».
Первооткрывателем этого метода для отца Неофита явился его научный руководитель по Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Феофан (Быстров). В рецензии на кандидатское сочинение отца Неофита он писал: «В богословской науке есть свои основные понятия. Эти понятия имеют весьма существенное значение в деле раскрытия многих богословских вопросов и, однако, нередко сами остаются научно не вполне выясненными и проверенными. Понятно, что от этого происходят неизбежные недоразумения, единственно надежным средством для устранения которых является научно-критическая их с библейской точки зрения проверка. Опыт такой проверки и имелся в виду, когда автору была предложена и им избрана тема касательно правды Божией». С помощью метода «симфонии библейских мыслей» в том кандидатском сочинении отец Неофит установил связь между понятием правды Божией и родственными ему понятиями истинности, верности и святости, а затем определил отношение правды к сотериологическим проблемам.
Метод «симфонии библейских мыслей» состоит в том, чтобы выявить все смыслы изучаемого понятия, которые подразумеваются в Библии, установить связь между ними и выявить их сотериологическое значение. Многозначность того или иного понятия – это характерная черта образного языка Библии. Возьмем, к примеру, понятие «плоть». Оно в Священном Писании иногда обозначает всего человека, иногда грешников и людей плотских, иногда греховность как таковую, иногда родство.
Текст и фото - ПСТГУ
